Хорошая примета

Глава 18

Я обернулась на большие круглые часы на стене рядом с золоченой вывеской. Почти девять, до конца рабочего дня осталось пять минут, очередь заметно уменьшилась, но сегодня в прачечной явно решили работать до последнего клиента. У меня по договоренности еще полчаса рабочего времени, но уже было понятно, что не уложимся. В один момент я поймала себя на мысли, что с удовольствием поработала бы здесь еще часов пять.

Оценкой одежды, хоть и не профессионально, я занимаюсь со школы, уж историк моды из меня вышел бы выдающийся. Чистые вещи сюда никто, естественно, не приносит, но такую одежду и не занашивают, и чаще отдают в чистку чтобы освежить, а я давненько не держала такого разномастного бомонда в руках. Теперь просить у Ольги вещи было как-то не за что, да и фигуры у нас явно начали разниться. Если у мамы пироги в привычку войдут, вообще придется пол шкафа выбросить и ходить в одних сарафанах.

Девушка по соседству поставила на стойку аккуратную табличку и протиснулась к кассе:

— Илья Всемилович, — шепнула она начальнику. — Я могу идти? Время уже…

Парень обернулся на часы и осмотрел очередь:

— Иди, Айка, — сказал он и обратился к остальным. — Маруся, Ванда, свободны.

Девушки мигом натыкали на стойку таких же табличек и скрылись в техническом помещении. Я осмотрелась. А ничего, что мне теперь придется здесь еще часа полтора торчать?!

— Не переживай, матрешка, — кивнул мне Илья и улыбнулся. — Уйдешь через полчаса, как обещали. Мы соблюдаем трудовой регламент.

Матрешка?.. Хотя белый фартучек поверх красного наряда, еще и платок, тут само напрашивается. Точно матрешка.

Я глянула на пару уже немолодых “помощников”. И кто работать будет, если я уйду? Мужчина в камзоле уже минут десять, как шутки не шутит, женщина тоже явно устала таскать эти тяжеленные сарафаны до склада и обратно. Илья Всемилович и тот выглядел измотанным. Волосы окончательно рассыпались, рубашка измялась, и с каждым часом у воротника расстегивалось по пуговице. И почему мне всегда казалось, что деньги считать и на кнопочки нажимать не больно то трудозатратно? Ведь выглядел парень будто марафон пробежал. Улыбки услужливые, наверное, больше выматывают.

Я достала телефон и быстро впечатала маме сообщение, что придется немного задержаться. Шутит что ли? Как я могу просто взять и уйти, когда они сейчас все лягут, где стоят. Плюсом ко всему на голову давила не малая обещанная плата, которую, как бы не старалась, я никак не могла приравнять к услуге. Потом эта чистка мне боком встанет, буду смотреть на свои сарафаны и вспоминать эти измученные лица. Услуга за услугу, так положено.

Очистной цех у них где-то не здесь, иначе грохот бы стоял на всю округу, значит потом одежду со склада еще куда-то увозят, может грузчики скоро приедут?.. Женщину уже было откровенно жаль, но вряд ли Илья понимает что-то в тканях и может поменяться с ней местами.

Спустя еще полчаса я выдернула у мужчины платье прям из-под носа, потому что его задорные смешки стали больше походить на кашель:

— Отдохните, пожалуйста, — склонила я голову. — Я справлюсь.

Женщина уже сидела в уголке рядом с кассой и обмахивалась резной колотушкой.

Тут осталось-то, пять человек и у всех по одному чехлу. Теперь даже не рычит никто, потому что время выпендриваться вышло, и надо быть благодарным, что “Валек” еще работает.

— Ой спасибо, — выдохнул мужчина и схватился за поясницу. — Чтоб мы без тебя делали, радость наша.

— Работали бы еще часа три, — ответил ему Илья.

Мужчина вынес со склада стул и сел рядом:

— Ну что, товарищ. Сам заварил, вот сам и разгребай.

— Вот и разгребаю, — улыбнулся Илья очередному клиенту. — Счастливого рождества!

“Сам заварил”? Неужели и правда старший здесь? Олег бизнес примерно в его возрасте начал, но “Золотому вальку” уже лет пять, не меньше. Мама сюда захаживала шали свои сдавать перед ответственным сватовством, и постоянно сокрушалась, что дорого, но лучше прачечной не сыскать. Родители бизнес подарили? Ведь они явно разбираются в освященных вещах, теперь у меня даже сомнений не было, ведь особенно женщина восхищалась очельем, которое на первый взгляд было самым простецким, а на деле пережило уже свадеб пятьдесят, и было освящено столько же раз.

— Илья, может позвонишь кому-нибудь? Тут сортировки до рассвета, отца-то пожалей, — шепнула парню женщина, когда глава семейства умотал в подсобку.

— Можете идти, справлюсь, — отмахнулся он.

— Справится он, — ворчала женщина. — И вот надо было! Рублем больше, рублем меньше, не обеднели бы…

— Мама, прекрати. Дело не в деньгах, ты же знаешь. Мы на имидж три года горбатились, и я не собираюсь его терять, — отрезал Илья.

Упертый, как баран. Понятно, что помощников в такую пору ищи свищи, но можно же было и заранее подготовиться, новый год, время обновлений, а у них из-за этого треклятого имиджа очереди многокилометровые…

Я задрала к свету шитую блузку:

— Обратите, пожалуйста, внимание, — мямлила я, боясь глянуть измотанной клиентке в лицо. — Здесь порченые нити, видете, как раз на защите. Рекомендую отдать на пересвет.

Девушка фыркнула:

— Чего?.. Это сколько стоит?

Я сверилась с прейскурантом:

— На шелк и лен три пятьсот.

— Еще чего! — взвизгнула она. — Не надо мне тут навязывать. Третий раз отдаю, никогда вопросов не было!

— Видимо, раньше они порчеными не были, а теперь выдохлись, — боязно мямлила я, и старалась улыбаться, чтобы не портить тот самый имидж.

И взъерепенилась же… Носит такие мощные обереги для чего?! Красоты?

— Позвольте, — улыбнулся ей Илья во все тридцать два. — Коляда же, пересвет в подарок!

Девушка надулась и кивнула:

— Тогда делайте, — махнула она мне.

Я потупилась. Если бы мне платили, сейчас бы наверняка вычли эти несчастные три тысячи из зарплаты! Акция, ну конечно, началась аккурат с ее блузки в половину одиннадцатого ночи. И чего он так переживает, да кого не спроси, все сюда свою одежду заговоренную таскают. Я на всякий случай сегодня в институте уточнила, но кроме “Валька” и припомнить никто ничего не смог, будто они на рынке наших прачечных и химчисток монополисты. И ведь неспроста прям напротив института нашего находятся, знают, где их главные спонсоры обитают.

Я приняла брючный костюм от последнего клиента и засопела. Может потому и монополисты, что так к своим клиентам относятся? Люди злые, весь вечер в очереди простояли, тут криво посмотри, уже пойдут на все отзовики гневные простыни писать. Там не то что о качестве услуг, еще и к маникюру сотрудниц придраться могут. С другой стороны, кто мешал им заранее этим озаботиться?..

Фиговый из меня бизнесмен будет, конечно. Вообще не клиентоориентированный.

— Извините, — буркнула я.

— Не страшно, красавица, — подбодрила меня женщина. — Им невдомек, нужно просто не обращать внимания.

— Да, я понимаю.

— Конечно, здесь только мы и понимаем, — посмеялась она. — У этих же главное “имидж”!

— Мама… — застонал парень, глядя на женщину и обернулся на меня. — Прекрати, матрешка, это не проблема. Умеешь пересвет делать? — ехидно сощурился он.

Еще чего! Сейчас еще припрягут, а я, как выяснилось, вообще отказать не могу.

— Умею, — зачем-то вякнула я.

Что там делать-то, старые нити снять и по тем же стежкам иглой пройтись нитками освещенными!

— Буду иметь в виду, — вымученно улыбнулся он. — Но мы и так планировали акцию на него вводить, я про нее с этой суматохой забыл.

— Не больно-то она и нужна. У вас и так отбоя от клиентов нет.

— Это пока нет, нужно держать планку.

Я подняла голову и вздохнула. Колокольчик на двери звякнул и последний в этом году клиент покинул эту альма-матер чистоты. Я закинула свой чемодан на стойку. Женщина тут же встала и подошла ближе:

— Чувствую что-то выдающееся! — почти что облизнулась она опираясь на стойку.

Я улыбнулась и расстегнула молнию. После всех этих парадных одежд выдающимся здесь и не пахнет, только если анютиными глазками. По-хорошему, мне можно было свой чемодан даже не распаковывать, ведь состав его содержимого я знала наизусть, но похвастаться все равно хотелось, ведь не часто встретишь таких просвещенных людей.

— Ух ты, — прошлась она рукой по пятилистникам. — Бабушкин? Вижу, счастливый!

— Очень.

— Судьбоносный, небось, — подмигнула она мне.

Я сдержанно засмеялась. Судьбоносный, не то слово!

— Как знать…

Первый листок повис на сарафане, я спрятала его в чехол и отложила. Женщина хмыкнула себе под нос и занялась изучением кокошника, мужчина в это время ходил по залу, закрывая на замок двери и жалюзи, а Илья завис по соседству над какой-то огромной книгой с кучей цифр.

Неужели нельзя этим завтра заняться?.. Ну не нагрянет же к ним проверка в новогоднюю ночь. Конечно, Карачун не лучшее время дела на потом оставлять, но экономисты, на мой взгляд, суеверностью никогда не отличались. Может у чисел есть какие-то свои суеверия?

Я расправилась с описью своего имущества минут за тридцать, и позволила себе немного завысить стоимость, ведь мне бесплатно, а ребятам у стиральных машин и отпаривателей лучше бы отнестись к моему наследству с чуть большим уважением.

А теперь что? Домой пора, что ли?..

Мужчина накинул на свои плечи тулуп, протянул жене шубку и обернулся на меня:

— Тебя как хоть зовут, красавица? Черт меня спутал, надо же! — засмеялся он. — Всемил Бориславович, — протянул он мне руку.

— Милослава Васильевна, — приняла я руку и поклонилась.

— Это Людмила Бояновна, — указал он на кутающуюся в меха жену.

— Мне очень приятно. И спасибо… — кивнула я женщине.

— За что еще? — отмахнулась она. — Тебе спасибо!

Людмила зарылась в сумочку и протянула мне визитку: Людмила Бояновна Красных. Я перевернула карточку и увидела знакомую эмблему магазина натуральных тканей “Золотое веретено”, где у нас частенько затаривалась княжна и то по связям, ведь у других на это просто денег не хватало.

Так тут у нас целый конгломерат, даже не удивительно, что они такие нарядные и знают толк в тканях и шитье!

— Обращайся. Для своих по себестоимости!

— С-спасибо…

— Ой все, — опять отмахнулась она. — Милый, идем? — задрала женщина бровки и глянула на мужа. — Молодежь разберется!

Всемил Бориславович надул свои и до того пухлые губы, расправил усы и кивнул.

— Давно пора, — ворчал терзающий прическу Илья с ручкой в зубах.

Я схватила в охапку свои наряды и протиснулась вслед за румяной парочкой в подсобку из которой был выход на склад. По кривым рядам вешалок в самом конце сразу было понятно, — сегодня все пошло не по плану. Свалив свою одежду поверх кучи разномастных чехлов я прошла вглубь и осмотрелась. Сортируют по составу сразу на приемке, ожидаемо. Шерсть, шелк, синтетика, “ювелирка” видимо, о кокошниках и прочих инкрустированных изделиях, но начиная с середины помещения очелья уже перемешались с галстуками, а сарафаны болтались на одной вешалке по три.

Неужели он сам все это сортировать собрался?.. Тут для знающего работы не мало, для экономиста и вообще кошмар. Я на некоторых бирках даже не помечала, что ратин, это шерсть, а фуляр, — шелк. Вроде как бизнес есть бизнес, и хоть немного разбираться в основах не помешает, но на приемку он даже не смотрел. Я шагнула обратно в зал и застопорилась. Такой бардак… И почему нельзя было потратить лишние пару минут и сразу развешивать все нормально? Опять имидж? Конечно, лучше тут до утра торчать, чем заставлять клиентов ждать еще хотя бы пять минут.

Я плюхнулась на складной стул у стены и достала смартфон. Коляда наступает, я же не могу просто отвернуться и оставить людей в беде. Весь следующий год тогда через пень колоду пойдет.

И сколько можно отпрашиваться? Будет Олег дальше ерепениться, я же все равно поступлю, как считаю нужным, только он об этом знать не будет!

Я написала Третьяку длинное сообщение с просьбой забрать у этого мохнатого телефон и ключи от машины, наплела про скидку постоянным клиентам и почти не соврала о предложении работы и связях в “Золотом веретене”. В ответ мне пришло только короткое: с тебя генералка.

И вот вроде бы я хочу остаться и помочь, а за это мне придется еще и квартиру не в свой черед драить! И где справедливость?.. Хотя сейчас этого попробуй усмири. Ну не будет же он трезвонить начальнику с претензиями, никто меня тут насильно не держит…

Я на всякий случай отключила звук на телефоне, вышла в зал и окликнула корпящего над кассой парня:

— Илья Всемилович, когда погрузка?

— Завтра в десять, — буркнул он и медленно задрал от книги глаза. — Еп. Забыл! Погоди, сейчас такси закажу, — полез он за телефоном.

Забыл? О чем? Что я все еще здесь?!

— Погодите, я могу помочь с сортировкой, вроде ничего сложного.

— Нет. Там до утра возни, я отпросил тебя только на три часа, и так задержалась.

— Мне, вообще-то, не десять лет, — уставилась я.

Экономист на мгновение завис.

— Хорошо. Дай мне номер Олега, — махнул он телефоном перед моим лицом.

— Нет надобности…

— Давай. Нужно уважать родных, они переживают.

Я натыкала номер по памяти и нахмурилась. Тихомир как знал, что телефоны зло! В гробу я видела, как Олег ему трезвонит каждое наше свидание по десять раз.

— Алло. Олег Васильевич, это Илья. Да, из «Валька». Милослава Васильевна изъявила желание остаться и немного помочь нам на складе, и если вы не возражаете, мы бы с удовольствием приняли ее помощь. Да. Да ну что вы, — усмехнулся он и смерил меня взглядом. — Потом доставим до самых дверей. Мне жаль, что мы воруем ее у вас в такое время. Да. Понял. С нас не убудет. Да. Трубку передать? Так… Понял, хорошо. С наступающим!

Илья положил телефон и согнулся обратно над книгой:

— По-моему, сейчас меня проклянут.

— Ничего, на рассвете все смоет.

— Тоже верно. Я тебе доплачу, давай, мне минут десять и присоединяюсь.

Я развернулась на выход:

– “Дело не в деньгах. Ты же знаешь”, — постаралась я сказать по своему, но все равно будто передразнила.

Хоть бы не расслышал!

Экономика головного мозга на лицо. У этих вечно все покупается и продается, а ведь он должен лучше других знать, что самые дорогие вещи в его работе на самом деле бесценны. Это заговоры на лентах, отвары и чистейшие благословенные ткани. Ведь ни у одного жреца не получится повторить любовь матерей, в каком бы сане он не был.

Я принялась развешивать пиджаки, шерсть к шерсти, и старалась не обращать внимание на мерещащиеся повсюду тени. Чур меня… Ночь Чернобога, самое время для самоотверженных добрых дел, ничего не скажешь.

Хорошо хоть не в сарафане явилась, а то его бы тоже пришлось сразу здесь оставить. Я стянула платок и повязала его бантом на хвост. Лоб взмок, но кучу обережного серебра я снять так и не решилась. Вроде бы как первый луч все исцеляет, но лишний раз навью в дом тащить не хотелось.

Температура на складе уверенно держалась на восемнадцати градусах, но пот уже струился ручьями. Градусники были развешаны здесь на каждой стене, с решетчатого потолка шумела вентиляция, один раз даже удалось заметить под ним облако пара. Увлажнителей еще понатыкали… Подход, конечно, капитальный. И ведь зачем-то постарались, вещи у них тут не залеживаются, а условия все равно для длительного хранения. Даже холодильник для шуб нашелся, да такой огромный, что у нас с мамой туда весь гардероб бы влез.

Дверь на склад со скрипом приоткрылась спустя «десять минут», которые растянулись на час. Даже не удивительно, своим делом когда занят, времени не замечаешь.

— Матрешка?

Я отвлеклась от перестегивания камзола, на котором кто-то ошибся пуговицами, и вышла в проход.

— Милослава, — сказала я, потирая лоб.

Парень натянул улыбку и кивнул. Ну да, теперь я больше на убитую трудом прачку похожа, чем на матрешку. В измятой шитой тунике, обережными обвесами, и с бантом на голове…

— Васильевна, я помню, — сказал он и принялся расстегивать рубашку. — Как тут у нас успехи?

— Нормально. С костюмами почти закончила. Блузы шелк готовы, сейчас пойду к “ювелирке”, там черт ногу сломит, можете браться за домашний текстиль.

— Отлично, это я люблю, — сказал он, закидывая свою измятую рубашку на вешалку.

Со стороны мы наверняка похожи на парочку осовремененных убитых трудом пахарей. Картина маслом: “Жатва двадцать первого века”!

Я вернулась к костюмной вешалке, закончила с камзолом и занялась сортировкой кокошников. Сегодня на приемке удалось оценить только штук десять, и все они были один другого краше, но сейчас в руки попадались действительно выдающиеся вещи, один из гребней даже напомнил мне Есин сарафан, и сердце подсказывало, что это одних рук дело. Опять ручки гребни, тамбовские кресты и хрусталики на серебряной нитке. Потрясающая работа, жаль у меня мама не такой выдающийся рукодельник, и таланты у меня скорее от отца, ведь тогда не лепили бы на меня обереги размером с голову.

— …ти Гамаюн. Птица веща-а-ая…

Я замерла и прислушалась.

–..воспой Гамаюн на белой заре-е, на крутой горе. Через море раздольное, через горы высокии-е…

Руки покрылись мурашками. Поет! Еще один музыкант не на ту дорожку встал, и сдалась ему эта бухгалтерия, талант же! Воздух вокруг будто завибрировал, через слово я даже улавливала гусли, которых здесь по понятной причине быть не могло.

Когда-то у меня была мысль идти в консерваторию, как Третьяк, но маме эта идея не нравилась. “Не бабское дело.” Может и не зря, ведь музыка хоть и хорошо, нравилась мне не так, как шитье. Да и заниматься ей надо все свободное время, Треня поначалу с балалайкой в руках даже спал.

— Не слышу! — прикрикнул Илья.

— То летела Гамаюн, птица вещая. Со восточной со сторонушки, бурю крыльями поднимая, — спохватилась я.

За песни мне как-то не доплачивают! Раскомандовался. Привычка уже?

— Как у реченьки быстрой Смородины, у бел-горюч камня Алатыря, во зеленом садочке на яблоне, Гамаюн-птица присаживалась, — еще громче запел Илья Всемилович.

Волосы на голове начали вздыматься. Песня отражалась от голых стен, сливалась с мимолетным туманом под потолком и разливалась по всему складу. Да по нему консерватория плачет, такой обволакивающий бас, что я бы на слух дала этому мужику лет пятьдесят, но никак не плюс-минус тридцать.

Я подпевала и даже не сразу заметила, что уже цепляю вешалки на стойки в такт. Даже самая простая песня несет в себе недюжую силу, особенно, когда исполняется с душой, а здесь и надрыв самый настоящий. Ночной, хриплый от усталости и давящего на мир перерождения. С песней сразу стало легче, ведь ночевать на складе в Карачун занятие мало приятное, не говоря уже, что я круто сглупила, когда начала с шелка и оставила много килограммовые кокошники на десерт.

— Ничего не скрою, что ведаю…

Песня закончилась, но струны внутри продолжали звенеть и переливаться. Я знала немало песен, но все они были больше мужскими, а все что предлагали исполнять женщинам было слишком уж частушечным, и обязательно о суженом-ряженом. В голове тихо отзвенело и уши будто заложило.

Я огляделась. Свет горел по-прежнему ярко, возня на другом конце складского помещения и не думала заканчиваться, а с песней все равно было как-то спокойнее. Давно же я не пела… Надо бы вспоминать, глядишь, и строчка стелиться будет.

Я набрала в грудь побольше воздуха и тихо запела:

— Качнет колыбель тихо дрема Ночница. Коснется лба нежной рукой, уставшее солнце все ниже садится, скрываясь за Росью-рекой.

— И месяц уж по небу ходит высоко. Он млад нынче и златовлас, а зори его холодны и далеки…

— Но чем-то похожи на нас.

Кокошники закончились, я села, спрятавшись за объемный стеллаж и просто пела. Впервые за долгое время мне казалось, что некуда спешить, нечего желать и не о чем молить. Все вокруг просто текло, как эта колыбельная, тихо, трепетно и… бредово. Второй час ночи, я сижу в центре города на складе прачечной, мне подпевает какой-то экономист, а все равно казалось, что лучше быть просто не может. Жизнь потихоньку складывается, теперь у меня даже Тиша есть, жаль только также расслабиться рядом с ним не получится.

Тихомир всегда напряжен, собран и речь его слишком далека от песни. Резкая, отрывная, она волнует, будоражит, заставляет думать и взвешивать каждую букву ответа. Параллельно приходится контролировать внутренний мир, который он слишком хорошо чувствует.

Я уронила голову на руки. Лучше бы не знала о его чуйке, жить было бы спокойней. Вечером воскресенья вернулась домой выжатая, как видавшая виды половая тряпка. Два дня практически непрерывного свидания, оказывается, тот еще труд.

— Там хитрые змеи, там вещие птицы… Там люди без песен и глаз.

— Они под полой прячут души и лица…

— Но чем-то похожи на нас.

Я глянула на часы. Пора бы закругляться, спать осталось всего ничего, к рассвету нужно успеть на набережную в первых рядах. Голова упала на холодную стену. Долго там ему еще?.. Пойти помочь скатерки складывать? И надо же так уважать своих клиентов, теперь даже гордость берет, ведь я, можно сказать, хоть на денек, но стала частью этого семейного коллектива.

— Там дивные дивы, да щедрые нивы, — тихо пел Илья. — Любовь и красу берегли, чтоб снова рождались благи и счастливы.

— Все дети славянской земли…

Вибрация смартфона врезалась пилой в уши, я дернулась и чуть не слетела со стула, перехватывая подлетевший смартфон на лету:

— Алло!

— Утро доброе, — шепнул Третьяк. — Мила, если ты сейчас не занимаешь территорию на набережной, они сожгут тебя вместе с кругом Коляды…

Чего?..

Я оторвала трубку от лица и глянула на время.

— Твою… — взвыла я.

— И твою в том числе. Молись, Милослава. Тут генералкой не отделаешься. Мы только проснулись, я сказал, ты уже ушла.

Треня положил трубку. Время семь двадцать.

Я подскочила и ломанулась сквозь вешалки. Илью Всемиловича удалось найти на полу, подпирающим стену. Он спал со скатертью в руках.

— Илья! — заорала я.

Парень дернулся и чуть не упал. Он сначала испуганно уставился на меня, потом на свои часы и подскочил:

— Бегом! Одевайся! — заорал он и кинулся в зал приемки.

Я трясущимися руками забросила скатерть на вешалку и выбежала следом.

— Оставь! — крикнул Илья, когда я схватилась за чемодан. — Потом заберешь, куртку, бегом! — швырнул он в меня пуховик. — Давай, через склад!

Мы выбежали на улицу, и я сразу начала тыкать в иконку такси. Да мы сейчас черт уедем, весь город на набережную ломится!

Рядом завелась и пискнула машина.

— Прыгай! — ткнули мне на черную волгу.

Илья перелетел через капот и распахнул водительскую дверь. Ну конечно. Бизнесмен же, не первокурсник!

Я залетела на переднее сидение, захлопнула дверь, и машина с ревом сорвалась с места.

— Колыбельная был не лучший выбор! — захохотал водитель.

— Не смешно!

У меня завибрировал телефон. Я прокашлялась, набрала в грудь побольше воздуха и нажала на ответ:

— Алло?

— Милослава… — рыкнули в трубку. — А ты где?..

— Еду на набережную места занимать. А что? — нагло врала я, стараясь дышать потише.

— Да что-ты?.. Как-то не слышал я, когда ты домой пришла.

— Ну так, тиши воды.

— Да? Ну сейчас посмотрим. Давай, занимай, чтоб в первом ряду.

Брат отключился.

Мне конец. Олег с семьей всегда в зале ночуют, потому что больше никуда не влазят, Дан с женой занимают комнату Третьяка, который в такие моменты всегда спит у меня в спальне на полу. И еще что-то про уборку мне говорит, сам небось на диване разлегся и совсем меня не ждал! Додумался хоть видимость моего явления создать?!

— Теперь давай, Милослава Васильевна. Мне нужно подготовиться, шею мне свернут или помилуют? — посмеиваясь уточнял Илья.

— Если я успею занять место, помилуют, — шипела я.

Машина завизжала:

— Пристегнись.

Я натянула ремень, но спустя пять минут он стал бесполезным аксессуаром, потому что мы встряли в полыхающую красными огнями пробку. Илья несколько раз пытался вырулить, свернуть в объезд, но крайнюю полосу для общественного транспорта на этот раз аж лентой отгородили. И откуда пробка собралась так рано?! Да мои доберутся до набережной быстрее нас!

— Гадство! С местами вопрос, конечно, — стукнул парень по раскрывшимся картам навигатора на панели. — Авария. Можем рискнуть и подождать, а можем съехать и в объезд, тогда наверняка успеем к рождению. Что решаем? — обернулся он на меня.

— Ждать слишком рискованно?

— Я бы дал восемьдесят процентов, что не рассосется до рассвета. Предлагаю в объезд.

— Д-давай!

Еще двадцать минут мы тащились до перекрестка. Я старалась не тратить время на истерику и привести себя в порядок, хотя в боковое зеркало явных намеков на тяжелую ночь рассмотреть не могла. Платок накрутить, и вообще, будто только родилась…

Мы съехали с главной дороги и понеслись через дворы, только, к сожалению, оказались в городе не самыми умными, и теперь меня волновал не столько гнев брата, сколько вероятность вообще пропустить первый луч. Для всех нас это было равносильно пропустить единственную “баню” для души в году, а у меня там явно немало бесов накопилось.

В следующий раз Олег позвонил через полчаса, по гулу вокруг было понятно, что они уже в автобусе.

— Мила. Только не говори, что ты на такси поехала?..

— Н-да…

— Вот дуреха! Стоишь сейчас в пробке на проспекте?

— Да.

— Выходи и иди на ближайшую остановку, там поцеловались на все три полосы, это надолго!

— Хорошо!

Я убрала телефон и прикрыла лицо. Успеем. Мы успеем. Тут ехать-то осталось.

Машина подскочила, и Илья съехал на заснеженную клумбу.

— Черти что! — ругался он, выруливая обратно на дорогу. — Спокойно, Милослава Васильевна. Успеем.

Я взвыла и сбросила входящий от Благаны. Через пять минут позвонила Ольга, но я боялась рта открыть, чтоб не начать истерику. Бедный тот виновник аварии, если на нем меньше ста килограмм обережного серебра, этот год для него обречен на провал под тяжестью тысяч проклятий. Я бы на его месте уже бросила машину и бежала к реке ловить первый луч, чтобы все это с себя снять. И вероятно, так оно сейчас и происходит, ибо проспект встал намертво!

Когда мы залетели к переполненной парковке у набережной до рассвета оставалось десять минут. Илья открыл дверь и высунулся.

— Выходим! — выдернул он ключи.

Собрался машину прямо посреди дороги бросить?! Я выскочила и огляделась. Пассажиры машин позади выскакивали прямо на ходу, оставляя транспорт кто где. Ладно, сейчас всех вылечат…

Мы побежали через кусты напрямик, но даже в еловой роще уже было не протолкнуться.

— Давай, сюда, — потянул меня Илья в сторону, поглядывая на часы. — Все, стоим. Две минуты.

Мы протиснулись к дороге. Я встала на носки. И почему я не такая же здоровая?! Здесь меня только тенью восхода укроет, уже что-то, но веселого мало…

Илья резко сел, утыкаясь коленями в грязный снег и постучал себя по плечам.

— Залазь!

— Ч-чего?..

— Давай, матрешка, иначе не увидишь ничего!

По толпе прокатилось громогласное “восемь”. Я же в тунике… Да и черт бы с ним!

Я перехватила сумку и быстро забралась на широкие плечи. Шесть. Илья встал так резко, что мы бы повалились назад, если бы нас не подпирали со всех сторон. Кто-то позади раздосадованно ругнулся, я прижала разгоряченное ожерелье с оберегами к груди. Не хватало еще сразу после очищения проклятье заиметь! Зато теперь даже река видна…

Три.

— Тебе видно?! — согнулась я.

— Видно!

Один.

Весь город провалился в трепещущий вакуум. Я задрожала и вытянула перед собой обе руки.

Горизонт моргнул алой вспышкой, и от кончиков пальцев по всему телу пронеслась волна жара. Толпа вокруг радостно закричала. Ни одни восход не сравнится с рождением нового Солнца, и в груди разгоралось благословение, которое я не могла сравнить ни с одним другим. Слишком горячо, слишком ярко. Наверняка сказалась предшествующая Коляде встряска, но мне было так радостно, что я впервые кричала от восторга вместе со всеми, как беззаботный новорожденный ребенок.

Сегодня счастье витает в каждой частичке и его ничем не спугнешь.