Хозяйка таверны. Сбежавшая истинная

Глава 42

Совран

У меня в самом деле были мысли избавиться от рабского контракта моего народа таким способом. Убить двоих, последних оставшихся в живых. Первые несколько часов после разговора с блоховозкой и новости о гибели Тиры, я был готов убить всех и каждого. За то, что потерял. За счастье, которого меня лишил этот мир. Я был зол на отца, его привычку все скрывать даже от семьи. За то, что никогда ничего не объясняет. На Ша Нордика, на Фейри, на богов тоже был зол. В этой цепи безымянный брат казался песчинкой. Раз и нет его.

Со временем, вернув себе способность мыслить опираясь на факты, а не эмоции, я понял недальновидность такого подхода. Сообщив новости именно так, драная кошка будто пыталась натравить меня на последнего уцелевшего брата. Как хозяин, спустивший с цепи злющую псину. Играть по ее правилам я больше не планировал. Одного урока хватило.

После разговора с отцом стало ясно, что о ребенке он не знал совершенно ничего. Даже о существовании его не подозревал. "Отцом века" глава дома Тарраш Ра никогда не был, но ферны не бросают детей и не разбрасываются истинностью. Так что сомневаться в его словах причин не было.

Мы стали искать потерянного младенца вдвоем. Не зная, кого ищем. Родовой артефакт не отвечал, как будто брата вообще не существовало. Я бы даже решил, что он давно мертв, но слова Нордики не шли из головы. И вот он здесь. Крылатый темный. С искрой света. Смесок, как и Баст... Как и мой сын, лишенный права выбора. А ведь могло быть иначе для обоих.

Начиная с определенного возраста дети смешанных видовых браков ходят с родителями в главный храм. Нужно приходить трижды в разные периоды детства и юности. Это всегда большой праздник. Последний визит всей семьёй приходится на совершеннолетие. Оба родителя и ребенок опускают руки в жертвенную чашу бога, которому поклоняются. Наследник двух родов получает возможность обратиться к богам и выбрать, к какому виду отца или матери он склоняется. Чаще всего боги прислушиваются. И смесок получает форму выбранного вида, а от второго родителя может унаследовать магию.

Те, кто не может посещать главный храм с родителями, выбора не получают. Есть, правда, те, кто сознательно не хочет проходить ритуал. Но "хотеть" - это выбор. А у брата и сына этого выбора не было.

— Я тебе не враг, другой вопрос друг ли ты мне, — мы все так же стояли лицом к лицу. Оба наготове, не доверяя противнику и собравшись на случай удара.

— Друг это вряд ли. Дружба строится на том, чего у нас нет и не могло быть.

— На времени и доверии, — подтвердил я.

— Не зря тебя взяли в Академию, а? — равнодушное лицо, холодные глаза. Я видел маску, гадая, что под ней. — Я хочу видеть сына. Потом, если желаешь, можем продолжить светские беседы.

— А я ждал радости, братских объятий. Ты ведь так долго меня искал. И вот… совсем не рад.

Едкая насмешка и упрёки в его тоне стали путеводной звездой под шкуру хладнокровного и бездушного существа, каким Патриций пытался казаться.

— Увы, радость встречи омрачена заботой о сыне.

— Это ты явно не в отца такой внимательный. Откуда понахватался?

— Ферны не бросают детей.

Его смех окружил нас, как воздушный вихрь. Плотный, холодный, с запахом горечи и гари.

— Мне-то не рассказывай.

— Отец тебя не бросал.

Его глаза потемнели. Светло-серые, стали темно-фиолетовыми. Я приготовился к смене формы на случай нападения и добавил:

— Я хочу увидеть сына и убедиться, что он будет в безопасности. После этого ты можешь прочесть мою память, в подтверждение, что отец в самом деле не знал о твоём существовании. Я тоже не знал.

— Жив твой птенчик, целый и румяный, — с издёвкой бросил брат. Я даже не знал имени. Только факт родства и все.

— Где он?

— Я за ним не слежу. Где-то здесь.

— Чего ты хочешь? — эта игра в кошки-мышки мне порядком надоела. Я хотел видеть сына, а не упражняться в пикировках. Сдерживаться и не напасть становилось все труднее, но брат силен, это очевидно и устраивать бойню, рискуя быть раненым и в итоге все равно не помочь сыну, глупость юнца лет пятидесяти. Я, к счастью, давно этот возраст перешагнул.

— Хотел одолжить вещицу, но теперь, похоже, без надобности.

— Другими словами ставки возросли…

— Можно и так сказать.

Люди обтекали нас как вода в реке окружает камни. Так вот в чем секрет. Все они живут в иллюзорном мире. Поэтому и грязь улиц, и нечистоты, и вонь — ничто их не заботят. Они просто не видят этого.

Какой силой надо обладать, чтобы постоянно держать иллюзию на всех жителей? Не потому ли сугры уничтожили всех смесков? Слишком большая сила. Слишком трудно таких контролировать.

— Я верну тебе сына. Но есть одно условие. .

Если бы не беспокойство за Баста, я бы поторговался. Даже любопытно, что в голове этого крылатого.

— Говори.

— Стена между Сугрой и Ферном должна пасть.

— Да не вопрос. Отпрошу у ректора студентов на практику. Боевиков, земельников. Пару дней и нет стены.

Я говорил серьезно, с каменным, прямо довильским, лицом.

Новообретенный брат, похоже, даже не сразу понял, что это издёвка. Слишком внимательно изучал взглядом. Будто пытался влезть мне в голову. Я заметил, как дернулись крылья. Как качнулся нижний слой перьев. Когда привыкаешь, что настоящего тебя никто не видит, забываешь держать лицо постоянно.

Упущение, брат.

Брат…последний из оставшихся.

— Куда легче убить тебя, чем ломать вековую стену. Лично мне она не мешает.

Ложь.

В некотором роде она мешает всем фернам, конечно.

Я не просто так занялся вопросами изучения истинности. С момента раскола Сугры и Ферна что-то сломалось. Все меньше представителей нашей расы находили свою пару. Все более изолированно жили и это влияло на силу потомства.

Магия мельчала.

Я был уверен, что воссоединение со временем поможет восстановить баланс, но инициаторами разделения были не мы и попытка что-то изменить приведет к открытому конфликту.

— Может, займешь трон Сугры и лично отдашь приказ сравнять ее с землёй? — Предложил я. — Или захлебываться песком предел твоих амбиций?

Может, Ферн и не рай на земле, но тут долго жить я бы не смог. А Сугра, говорят, красивая…

— Я не говорил, что ты сделаешь это сам, — будто не слыша продолжил брат. — Это сделает твой сын, когда станет Князем.

— Думаешь, я так быстро помру? Или ты лично приложишь руку?

Я не считал себя всесильным и понимал, что брат более чем достойный противник.

Мы все так же продолжали стоять на улице передвижного города: мир жил совсем в другой плоскости, но нас с Патрицием для них не существовало.

Я знал мало сугров. И ещё меньше знал о них, как о расе. Возможности этого смеска весьма впечатляли меня как ученого.

И настораживали, как воина.

Особенно учитывая ценность заложника.

Я просто тянул время, пытаясь за разговором выведать как можно больше, потому что затевать спасение, не имея информации означало рисковать сыном.

Неприемлемо.

— Я не тороплюсь.

Он выглядел младше меня. Худощавый, высокий. Брат сутулился и немного клонился в противовес не настоящему крылу.

— Не могу похвастаться тем же. Я хочу увидеть сына, прежде, чем мы будем что-то обсуждать на будущее.

Он молчал. Я следил за движением крыльев и рук. Знал, что нападать, если что, будет корпусом слева. Механическое крыло явно уступало родному и, видимо, брат с детства научился управляться другой рукой.

— Идем, — бросил он, наконец. Звуки стали ярче, люди теперь натыкались на нас взглядами и обходили осознанно, а не как выросшее посреди улицы дерево.

— Как узнал?

— Что? — Он шел рядом, как будто мы не враги и не он украл моего сына. Как будто не понимал, как велико мое желание его разорвать голыми руками за слезы моей женщины и опасность, которой он подверг моего ребенка.

— Где Баст. Ты, кажется, говорил, что не следишь.

Отвечать он не стал. Явно был не из тех, кого заботит, останется ли за ним последнее слово. Меня тоже не заботило ничего, кроме сохранности своего ребенка. Хочет быть королем перепалки — на здоровье. Моя цель забрать отсюда сына, а не выяснить, чей язык длинней и ловчее.

Мы вошли в каменную, довольно мрачную резиденцию, на удивление прохладную, вопреки погоде и времени суток.

— Твой сын на втором этаже. Вероятно, в третьей комнате налево от лестницы. Сам найдешь или слуг пригласить?

— Отпустишь вот так, без пригляда ходить по дому? — это могло быть ловушкой, но я не ощущал угрозы, как ни странно. — А если пойду по твоему пути и просто выкраду его?

Я бы вряд ли пустил врага спокойно разгуливать поблизости, высматривая и вынюхивая.

— И куда вы отсюда денетесь? — насмешливо уточнил он. — Это мой город. Никто сюда не входит и не выходит без моего позволения.

***

— Баст! Ты в порядке? — я зашёл в комнату, указанную братом. Сын, действительно был здесь, причем не один. Пришлось остаться в дверях, хоть и хотелось лично ощупать его на предмет повреждений. Я, может, и не слишком хорошо помнил себя в его годы, но студентов повидал достаточно, чтобы понимать, как неприятно, когда тебя выставляют ребенком в глазах окружающих. Даже если для родителей ты ребенок на всю жизнь.

Баст подскочил с места, как будто совершенно не удивленный моим появлением. Видно по глазам, что ждал и верил.

Эта вера разлилась в душе теплом. Мы с ним так мало знакомы, что едва успели узнать друг-друга, но уже сейчас сын уверен, что может на меня рассчитывать. Даже в одиночестве он был здесь не один. Я был в его сердце и в его разуме.

— Да, в порядке. Я знал, что ты придёшь! Это… — он обернулся на девочку позади себя. Белокурая, с голубыми глазами, холодными, как фьорды Исландора, — … Исала.

— Княжна, — я учтиво кивнул, гадая, что здесь делает младшая сестра князя Уараса. Неужели то же, что и Баст?

— Вы знакомы? — удивился сын, глядя то на меня, то на девочку. Та пожала плечами и чуть заметно, нерешительно качнула головой.

— Князь Ормар, глава правящего дома Уараса, был моим учеником. Я навещал вас, княжна, по личному вопросу три года назад, но вы, полагаю, не помните в силу возраста.

Я приходил к Арсу за помощью. Как лучший из зовущих он мог помочь в поисках брата. Правда, надежды не оправдались. И зов обрывался где-то в небытии.

— Что вы здесь делаете, княжна?

— То же, что и я. — Баст явно взял на себя роль опекуна и я гадал, с чем это могло быть связано. — Ее выкрали. Ты, кстати, не знаешь зачем? Патриций сказал, что для дела.

Для дела, значит…

Я смотрел на девочку и все пытался понять, что за сходство не даёт мне покоя. Что-то знакомое до зуда. И неуловимое.

— Он сказал, что Исала моя кузина. Ты знал?

— Кузина?!

Ну конечно!

Глаза юной наследницы Уараса ледяные. И кожа, как снежные вершины Исландора. Выходит, та, кого считали дочерью первого мужа Ша Нордики не безродный бастард, а первая наследница Дома Снегов? Вот уж никогда бы не подумал...

Девочка потянулась за напитком в глиняной кружке, рукав ее свободного наряда задрался и обнажил весьма интересный браслет. Утерянный много лет назад артефакт.

— Почему мать не отдала тебе фамильный браслет? — спросил я у Тиры.

— Его нет в доме Ша Нордика уже много лет. Исчез.

Боги разделили Трехлунный на страны и расы, после чего подарили правящим домам артефакты пробуждения. У нас это часы, которые я отдал Басту. У ирбисов — браслет. У марканцев тоже браслет, но в форме змеи.

Артефакт признает хозяина, если он истинный наследник трона. После этого его невозможно украсть или потерять. Браслеты вообще не снимаются, насколько я знаю. Они призваны помогать нужной ипостаси доминировать. Особенно в межрасовых браках. Это сделано, чтобы правящий дом всегда сохранял чистоту вида, даже в браке с более доминантным двуликим. Например, драконы наиболее сильные из двуипостасных Трехлунного. В браке с котом точно родится дракон. Если же наследник с детства будет носить на теле артефакт пробуждения, то кот получит шанс победить в схватке с драконом. Носителю остаётся только сделать верный выбор у алтаря в день Проявления. Баст бы тоже был фернаном, не спрячь его Тира от меня и родового алтаря.

И вот, артефакт проявления обвил руку юной княжны. Что ж, Исландор нашел себе новую королеву.

— Откуда у вас это, ваше высочество?

— Так ей Патриций насильно нацепил! А теперь не снимается! — снова вклинился Баст, похоже, даже не заметив, что я больше не обращаюсь к его подзащитной “княжна”.

— Эту вещь нельзя нацепить насильно, сын. Это родовой артефакт. Он признает только наследника крови. Именно поэтому снять его нельзя. Их высочество могут его передать только своему преемнику. Никак иначе.

— Но я не хочу снова… — девочка задрожала, всхлипнула и сильнее стянула на плечах синий плед.

— Обращаться? — подсказал я. Она кивнула.

— Откуда ты знаешь? — уточнил Баст, прищурившись.

— Этот браслет провоцирует оборот. Ты тоже обернулся после тесного контакта с часами, помнишь?

— Но если снять нельзя, а передается он только наследникам, то что он делал у Патриция?

Такой же вопрос примерно я когда-то задал Тире.