Хранитель историй

Глава 10

Он избегал её. Лишь так Ава могла объяснить, что за неделю, проведённую в доме каппадокийских книжников, видела Малахая всего дважды. Прекрасно. Проехали. Если он избегает её, она не собирается жалеть об этом. У неё других дел по горло.

Первые несколько дней она отсыпалась. Впервые в жизни сон шел легко. В безмолвных голосах книжников было что-то успокаивающее. И хотя ни один из них не резонировал как у Малахая, хор их душ сливался в унисон, напоминавший шум океана. Ей снились яркие сны, где она блуждала по тёмному лесу. Ничего пугающего, только мир и покой.

Все эти дни Ава провела с Рисом и Эрвеном, старейшим книжником дома. Она познакомилась с ним в первый же вечер после приезда, и казалось, он взял её под своё крыло.

Эрвен рассказал, что ему семьсот лет, но выглядел он на семьдесят. Тёмные волосы, посеребренные сединой, с завитками на затылке. Кожа оливковая, но бледная. Наверное, оттого, что старец провёл большую часть жизни среди книг.

— Девичья фамилия твоей матери? — тихо спросил Эрвен, делая пометки карандашом, пока Рис печатал на компьютере в библиотеке.

— Моя мама урождённая Магдалена Рассел. Лена.

— Национальность?

Ава пожала плечами.

— Честно говоря, не знаю. Её семья жила в Америке целую вечность. Да и она вроде бы никогда не рассказывала о родственниках с других континентов. Кажется, во мне намешано всего понемногу.

Эрвен терпеливо кивнул, делая очередные пометки, которые Ава не могла прочесть. Те же неровные буквы, что нанесены на предплечья и тыльную сторону ладоней старого книжника. Аналогичные знаки выглядывали из-за ворота свободной рубашки. Рис рассказал, что у всех книжников есть подобные символы: заклинания, которые обостряют чувства и дают контроль над магией.

— Ты говорила, что она из Южной Дакоты. А мать твоей мамы?

— Вас только бабушка интересует?

Эрвен сложил руки на груди, напомнив Аве одного из любимых студенческих профессоров.

— Для исследования ирины важна женская линия. Магия дочери проистекает из магии матери. Прослеживая родословную, мы в первую очередь изучаем женщин. Книжники хранят магию и знания, но ирина властвует над творческими силами нашего народа.

— О! Понятно. Бабушка — Алиса Кук. Девичья фамилия Ратнер. Родом из Миссури, вроде бы. Я не очень много о ней знаю. Мама не была с ней близка.

— А бабушка твоей матери?

— Кажется, её звали Сара, но я точно не знаю. Мы не особо увлекались семейной историей. А вам нужна информация о моем отце?

— Скорее всего, нет. — Эрвен улыбнулся. — Хотя я знаю, что по человеческой традиции более тщательно документируется именно мужская линия.

— Честно говоря, я даже об этом не думала.

По крайней мере, им не нужно знать об её отце. Семья Джаспера была для неё полной загадкой.

Эрвен склонил голову набок.

— Американки по-прежнему берут фамилию мужа?

— Не всегда, но часто. Мама взяла фамилию Карла. Именно поэтому официально я Мэтисон. После того, как они поженились, Карл удочерил меня.

— Х-м-м.

Ава скривилась от чувства, будто её засунули под микроскоп.

— А что насчёт вас, ребята? У вас какие фамилии?

Рис отвернулся от компьютера.

— В нашей культуре нет фамилий.

— Разве это не вносит путаницу? Вы же долго живёте.

Оба мужчины засмеялись.

— Думаю, дело в том, что у нас не так много детей, — сказал Эрвен. — Они рождаются довольно редко. Если бы мы были более плодовиты, думаю, это бы внесло путаницу.

— У нас есть свои способы отслеживать семейную генеалогию, — заметил Рис и стянул футболку. Откатив офисное кресло в сторону Авы, он показал ей спину, украшенную замысловатыми письменами и татуировкой. Не задумываясь, она протянула руку и провела пальцами по путаному узлу, в котором явно чувствовалось кельтское влияние.

— Красивая.

Она почувствовала, как задрожала тёплая кожа Риса под кончиками ее пальцев, но руку не убрала. Как любое случайное прикосновение к одному из ирин, оно несло успокоение.

— Что это? Тоже магия?

— И да, и нет. — Рис откашлялся. — Надпись на спине — единственная, которую я не сделал самостоятельно. Её нанёс мой отец. Имена вниз от центра — это моя семья. Первая мама…

— Мать всегда сначала, — заметил Эрвен. — Ведь с самого рождения нас защищает магия ирины.

— Затем папа. Потом бабушка и дедушка по материнской линии и по отцовской.

— Получается на твоё тело нанесено семейное древо. А кто придумал само изображение?

— Мама, — тихо ответил Рис. — Это был её подарок.

— Мать ирин всегда создаёт подобную красоту к талесм у сына, когда тот в тринадцать лет уезжает на обучение, а отец уже наносит татуировку. На спине со стороны сердца. А спереди мальчик нанесёт узор сам, когда повзрослеет. — Лицо Эрвена слегка омрачилось. — Хотя у моего сына нет ни одной, ведь мою суженую убили, когда он был совсем крохой.

От горя на лице Эрвена сердце Авы облилось слезами. Его безмолвный голос застонал при упоминании любимой, и Ава поняла, что сейчас услышит.

«Вашама канем», — прошептала душа книжника.

По крайней мере, так оно примерно звучало. Ава понимала его как универсальную молитву скорби. Она не знала значения, но слышала это слово от бесчисленного количества людей по всему миру. Похороны. Больницы. Одна из немногих постоянно повторяющихся фраз.

Ава убрала руку со спины Риса и сжала ладонь Эрвена.

— Где ваш сын? Он тоже живёт здесь?

Эрвен в ответ легонько сжал её ладонь и, сделав глубокий вдох, вымученно улыбнулся.

— Он теперь в Испании. В доме книжников в пригороде Барселоны.

В библиотеку зашёл молодой книжник и посмотрел на Aву с робким трепетом, с которым её встречало большинство здешних мужчин. Он наклонился и что-то прошептал Эрвену на ухо. Тот кивнул и повернулся к Аве.

— Продолжим чуть позже. Прости, но меня ждут дела.

— Конечно, — ответила Ава. — Не буду вас задерживать.

— Может, тебе что-нибудь нужно? В библиотеке есть английская секция. Небольшая, но там найдётся несколько книг о местной истории, которая, возможно, тебя заинтересует.

— Я все ей покажу, Эрвен, — предложил Рис.

— Точно? Я могу позвать Малахая…

— Уверена, Рис сможет найти мне занятие, — сказала Ава и, подмигнув молодому книжнику, повернулась к Рису, который смотрел на неё с озорной улыбкой. На лице Эрвена мелькнула понимающая улыбка, и он развернулся, чтобы уйти вместе с парнем.

Как только они остались одни, Рис заметил:

— Знаешь, когда дело доходит до сплетен, дома книжников ни чем не лучше женских клубов.

— Именно на это я и рассчитываю.

— Роковая ты женщина. — Он покачал головой, прежде чем натянуть рубашку. — Но ты хоть понимаешь, что подставляешь меня под нож ревнивца? Малахай не привык делиться.

— Просто отлично, ведь ему не стоило бросать меня. И откуда ты знаешь о женских клубах, а?

— К сожалению, не из личного опыта, — усмехнулся Рис. — Но современный кинематограф отлично расширяет кругозор.

— Сама никогда в них не бывала. Прости. Популярные девчонки не тусуются с чокнутыми. Если только не хотят сделать из них всеобщее посмешище.

— Ава, Ава, — пробормотал Рис, лениво закинув руку на спинку её стула. — Разве ты не знаешь, что не сумасшедшая? Ты особенная! — Он заигрался с её непослушным локоном. — Ты волшебна, прекрасна. Когда-нибудь ты это поймёшь.

Луч солнца проник через высокое окно и осветил фреску на противоположенной стене. В дальнем углу библиотеки сидел старик и не сводил взгляда с этой фрески, на ней была изображена кипучая деревенская жизнь. За шесть дней, проведённых в библиотеке, Ава ни разу не видела, чтобы старик вставал. На вид ему было лет восемьдесят-девяносто, но Ава знала, что, как и любому из ирин, ему намного больше.

Внезапно Ава поняла, чем хочет заняться.

— Рис?

— Хм?

Он тоже уставился на фреску.

— Расскажешь мне о Рассечении?

— Есть у людей одна поговорка: «Что имеем — не храним, потерявши — плачем». Каждому из ирин необходимо набить такую татуировку на лбу.

Рис повёл её мимо фрески к длинному коридору, освещённому свечами. На тёмной стене мерцало несколько мозаик, выполненных из кусочков стекла, обломков глиняной посуды, драгоценных и обычных камней. Вблизи это казалось несуразной мешаниной, но стоило отступить, как изображение становилось понятным. Ава молча подождала, когда заговорит Рис.

— Это произошло в начале 1800-х годов. Беспокойное время в человеческой истории. Войны. Революции. Политические и социальные потрясения. Но для ирин... — Он пожал плечами и пошёл дальше по коридору. — Это были необычайно мирные несколько десятилетий. Для нас как всегда время текло более медленно. Мы жили среди людей, но не были частью их мира. По большей части, мы изолировали себя в собственных общинах. Совет решил, что это необходимый шаг после безумств средневековой Европы.

— Почему?

Рис указал на картину, где длинноволосая женщина придерживала кого-то на кровати.

— Ирины были знахарками. До развития современной медицины ирины использовали свою магию и знания, чтобы помочь человечеству. Лекарственные травы. Бабушкины сказки. Небольшие крупицы знаний, оставшиеся в человеческих обычаях. По большой части они от ирин. К сожалению, многие думали, что в их волшебстве сокрыто зло. Некоторых ирин схватили и казнили как ведьм. Книжники же часто мстили в ответ, убивая без разбору повинных в смерти возлюбленных. Стали гибнуть и невинные люди. Чтобы защитить ирин и детей, совет принял решение изолировать семьи.

— Совет?

Они остановились возле зловещего изображения здания в готическом стиле.

— Совет ирин в Вене. — Рис улыбнулся и кивнул на мрачное строение на рисунке. — У всех ведь есть собственные политики? Они наша власть. В состав совета входило семь певиц и семь книжников...

— Певицы?

— Ирины. — Рис снова улыбнулся. — Их магия заключена в голосе. Старейшая и мудрейшая из ирин пела... — его голос сорвался, — самую красивую и сильную песнь, какую ты только можешь себе вообразить. Божественную. Их голоса сами по себе были волшебны. Они всегда заседали в совете, но как только было принято решение, что семьям необходимо жить в убежищах... произошёл конфликт. Многие ирины почувствовали себя наказанными за смерть сестёр. Они не хотели жить в убежищах.

В конце концов, все улеглось. Совет решил, что пара, у которой есть дети, должна жить в уединении. Но если же ирин с суженной или без занимался исследованиями и созерцанием, то мог работать среди людей, либо жить в доме книжников, сохраняя древнее знание. — Он жестом указал вокруг. — Наподобие этого. Здесь работают ирины. Убежища — небольшие отдалённые деревни — создавались для семей. Существовали ещё поселения для певиц, куда они уезжали тренироваться и учиться, но о них я знаю не много. Книжников туда не пускали. Я рос в глубинке Корнуолла.

— А Малахай?

— Он родился неподалёку отсюда, — улыбнулся Рис. — Хотя, насколько я знаю, его родители переехали, когда Малахай был ещё ребёнком, и жили в Германии вплоть до Рассечения.

— Рассечения.

— Да... рассечения. — Рис подтолкнул её в дальний конец коридора, его безмолвный голос сменился на низкий и отчаянный. — Однажды летом внезапно участились нападения григори. Все случилось за несколько недель. Я находился в Лондоне, мне было приблизительно лет сто. Только-только закончил обучение и работал стражем, как велит обычай. Григори давно вели себя относительно тихо, но неожиданно начали нападать на огромное количество человеческих женщин. Мы не могли их остановить. По правде говоря, за годы покоя наша бдительность ослабла. — Рис удручённо вздохнул. — Мой хранитель действовал по протоколу. Когда нужна помощь, мы зовём женатых мужчин. Они оставили свои убежища, чтобы помочь нам в городах, ведь именно там появилась угроза... но как же мы ошибались.

Они прошли ещё дальше по коридору, и перед Авой предстала картина хаоса.

— Они бросили ирин одних, — прошептала она.

— Ирины... — Рис провёл пальцем по образу женщины с раскинутыми руками, к которой неслась тёмная фигура,— ...владеют пугающей магией. Сильной. Смертоносной. Но их превосходили числом, иринам приходилось ещё и защищать детей.

По щекам Авы побежали слезы, когда Рис провёл рукой по сцене резни, изображённой художником в пугающих подробностях.

Изувеченные тела на земле.

Горящие дома.

Измазанные кровью брошенные детские игрушки.

Рис остановился перед изображением другой женщины со страшной глубокой раной на горле. Пальцы пробежались по лицу и задержались на шее, словно прикрывая рану.

— Вначале григори перерезали горло. Если ирина не может говорить, то и магией воспользоваться не в силах. Их голоса... — Рис заморгал, сдерживая слезы. — Солдаты григори захватили убежища по всему миру. Ирины защитили детей, скольких смогли, но большинство не выжило. Особенно ожесточённо охотились на девочек.

Стремительный вихрь наполнил разум. Ава почти слышала их. Слышала голоса женщин, которых заставили замолчать навсегда. Крики детей перед чудовищной смертью. Ужасная боль начала пульсировать в груди.

— Сколько? — прошептала она.

Рис покачал головой.

— Никто не знает наверняка. Тысячи. Это было скоординированное нападение с целью ослабить нас. Григори знают, что мы на пике силы лишь в паре. И они всегда опасались голосов наших певиц. Они боялись магии, которую не понимали. Поэтому и убили наших женщин. Так много, как только смогли, вместе с большинством детей и мужчин, которые оказались на тот момент в деревнях.

Ава ощутила дрожь в ногах.

— По оценке совета за несколько недель лета 1810 года погибло восемьдесят процентов наших женщин и детей. Численность нашего народа сократилась вдвое. Вот почему мы называем эту трагедию Рассечением.

Дрожь усилилась. Так много ужаса. Потеря… едва ли восполнима.

Они остановились в конце коридора перед гобеленом. На нем была изображена та же пара, что и в книге Малахая. Но вместо объятий, гобелен был разорван посредине, образуя подобие занавеса, который Рис отвёл в сторону.

На стене предстало множество слов на древнем языке.

— Это имена ирин и детей из ближайшей общины, — прошептал Рис. Он указал почти на самый вверх. — Это имя жены Эрвена.

Aвa подавила крик. Сотни имён. Колонка за колонкой. Некоторые гладкие на ощупь. Другие острые и неровные, словно камень все ещё хранил двухсотлетний гнев.

Ярость клокотала в груди наравне с едва понятным безысходным горем. Слова застряли в горле. Руки сжались в кулаки. Ногти до крови впились в кожу. Ава страдала от бессилия. Ее душила боль. Горе Риса. Горе в душе каждого книжника, которого она повстречала. Содрогаясь всем телом, Ава поняла, что рыдает, но слез казалось не достаточно.

— Ава? — Голос Риса словно долетал издалека. — Ава, что с тобой?

Ни слова. Она не могла говорить и никогда не заговорит снова.

Покачав головой, Ава схватилась за волосы и закрыла глаза. Она яростно потёрла виски, уменьшая вспышку боли. Подняла полные слез глаза на стену, исписанную именами.

Мёртвые хранили тишину.

Ава знала.

Это был её народ, и он погиб.

— Нет, — прошептала она.

В груди словно что-то содрогнулось, и тело снова забилось в конвульсиях. Она закрыла глаза, раскачиваясь на месте, а мысли словно разлетелись во все стороны.

— Ава?

Рис положил руку ей на плечо, пытаясь обнять, но Ава его оттолкнула.

— Нет!

— Ава, мне жаль. Я не должен был...

Рис не договорил, так как из ее горла вырвался скорбный возглас. Стон. Крик. Все, на что у души не хватило слов. Ава прислонилась к стене, глядя на мозаику, чувствуя, как обмякли ноги. Словно скованные болью, от которой не убежать.

И тут она почувствовала его. Почувствовала, как Малахай бежит к ней. Услышала приближающиеся шаги.

Ближе.

— Что ты наделал?! — закричал он.

— Она спросила! Мне не стоило говорить ей правду?

Сильный толчок. Удар. Ава с закрытыми глазами потянула руку, цепляясь за что-то, пока не дотянулась до него.

Руки встретились с её руками. Обхватили. Последовало спокойствие. Гнев утих. Бесконечное горе тысяч лиц, которых она никогда не узнает. Тысячи голосов, которых не услышит. Ава держалась за Малахая, оплакивая потерю, которую едва могла постичь. Он поднял её и понес прочь из коридора. Подальше от мерцающих свечей и кровавых камней.

Ава закрыла глаза и полностью ему доверилась.

— Столько трупов, — зашептала она, прикрыв глаза.

— Знаю.

— Женщин таких же, как и я. Они ненавидели их и убивали, поскольку боялись.

Они сидели в тихом уголке дома книжников, в комнате, которой Ава не видела прежде. На подсвечниках мерцали низкие огни, везде стояли удобные стулья и диваны. На стене красовалась фреска в виде ярко синего неба. Малахай усадил Аву себе на колени. Она зарылась носом в изгиб его шеи, а он гладил ей волосы.

— Твою маму тоже убили?

Он немного помолчал.

— Да. И отца. Он остался дома, когда мужчины из нашей деревни отправились в Гамбург, чтобы помочь хранителям. Его убили вместе с ней. Почти всю нашу деревню вырезали. Меня там не было, я находился в другом городе.

Ава снова притихла, наслаждаясь его прикосновениями.

«Как они смогли пережить такую потерю?»

— Вы потеряли своих жён, матерей и детей.

— Большинство из нас не видели ни единой ирины после Рассечения. — В его голосе слышалась подавляемая ярость. — Мы лишь половинка целого.

— Именно поэтому ты назвал меня чудом, — сказала Ава

Она почувствовала, как напряглись руки Малахая.

— Ничто в истории твоей семьи не свидетельствует, что ты можешь быть ириной, но это так. Мы потеряли так много, но... у меня есть надежда, что раз ты существуешь, значит, могут быть и другие. Тогда наш народ выживет. Мы вымираем, Ава. Мы можем жить вечно, но умираем изнутри. Когда-то нас было так много. Кланы. Поколения. Теперь же у нас почти нет детей. Ирины, которые до сих пор живы, скрываются и сердятся на нас за то, что бросили их на произвол судьбы. Они сердятся за потерю сестёр и детей. И кто может их винить?

— И григори знают, кто я.

Его руки сжались ещё сильней.

— Они тебя не получат. Я этого не допущу. Никто из нас не допустит.

Она ещё сильней прижалась к его коже и блаженно вздохнула. На мгновение позволила себе помечтать о том, что для неё возможно будущее без одиночества и тоски.

— Ава.

Она услышала в голосе сомнения. Малахай стал отодвигаться, и она обхватила его плечи.

— Просто дай мне пару минут.

Его плечи напряглись, а потом расслабились, и Ава почувствовала, как он глубоко вздохнул и обнял её, ещё крепче прижимая к груди. Услышала приятный гул его безмолвного голоса. Малахай снова начал гладить её волосы, проведя пальцами по шее и за ухом.

— Пару минут.

И сейчас, также как тогда в коридоре, когда её захватило горе, Ава поняла, что, несмотря на причудливый поворот судьбы… это её народ.

И пусть Малахай пытался отрицать, он принадлежал ей.