Имя Кати

Внутренние обстоятельства

В особнячке были приятные полосатые обои и крашенные в бежевый деревянные наличники. Робот, как и обещал, отмыл Катино платье и повесил его сушить возле батареи, завернув Катю в верблюжий плед. Отопление в особнячке было автономным — газовым, Катя такого никогда не видела. Она долго смотрела через окошечко на огонёк внутри котла и прислушивалась к бульканью в батареях.

Брат и сестра нашли в комодах несколько предметов непонятного назначения. Повертели и положили на место. Ани подумал, что здесь была пыточная комната. Катя решила, что здесь было место для свиданий. Оба не стали делиться догадками друг с другом.

Как ни странно, незнакомый интерьер их быстро успокоил. У Ани перестали дрожать руки, а Катя так и вовсе через десять минут чувствовала себя как дома. Видимо, что-то было в этих стенах, в этих тонах и линиях, ритме ступенек на лестнице, в выверенном успокаивающем дизайне, что безотказно работало на людях, сообщая им: это дом, здесь безопасно, располагайтесь и отдыхайте.

— Здесь уютно, — сказала Катя. — Пахнет чем-то старым. Книгами? Может, это какая-то специя? Смотри, здесь целая полка с книгами! Ан… что? Английская поэзия в русских переводах! Ух ты.

Катя погладила корешок, не решаясь вытащить книгу. Она повернулась к Ани:

— Здесь так просторно. Эти две комнаты как весь наш оупенспейс в офисе. Кажется, что такое большое место не может быть уютным, а оно уютное.

— Дома уютнее, нет? Тут как в гостях у чужой бабушки.

— В Европе такие дома, наверное.

— Я планировал релокацию в Европу. Теперь вот не знаю, что и планировать.

Ани запустил палец под воротник водолазки и покрутил шеей. На нём, как всегда, был светло-серый пиджак и тёмно-серая водолазка. В интерьере особняка он напоминал Кате картинку из учебника природоведения: жук, сидящий на цветке.

— Сердишься на меня? — спросила Катя.

Ани помотал головой. Катю это не устроило.

— Скажи «да» или «нет».

— Не сержусь, — ответил Ани мирным, но чужим голосом.

Катя отвернулась и стала изучать хрустальные подвески на люстре. В комнату зашёл робот.

— Я вернусь утром, — сказал он. — Если кто-то хотел что-то планировать, то я предлагаю планировать вкусный завтрак.

— Ты подслушивал? — спросил Ани.

— Конечно. Если вас смущает, я могу отключить эту настройку. Катерина?

— Нет, пока не надо. Слушайте, — сказала Катя. — Недостаток коммуникации нас ни к чему хорошему не привёл.

— Хорошо, — сказал робот. — Жареный бекон, яйца пашот, фасоль, картофельные оладьи, тосты с джемом. Другие пожелания?

— А кофе? — спросила Катя.

Ани посмотрел на Катю, но ничего не сказал.

— Свежеобжаренный и свежемолотый, — склонил голову робот.

— Ты всю ночь будешь за покупками ездить? — спросил Ани.

— Я также раздобуду одежду, оружие и новые планшеты для вас.

— Я дам денег, — сказал Ани. — Нам не нужна одежда на чужие преступные деньги.

— Боюсь, ваши счета заблокированы, — с сожалением сказал робот.

— Ах да.

Их счета были заблокированы. Телефоны выключены. Сами брат и сестра были в розыске — так, по крайней мере, следовало из слов робота: и Катя, и Ани успели попасть на видеорегистраторы полицейских. Вышло так, что они вызвали полицию и натравили на неё робота. Это должно было появиться в новостях, которые ни брат, ни сестра не могли прочесть, потому что были отрезаны от интернета. Но робот настаивал на том, что как только они выйдут на улицу и попадут в поле зрения камер — их поймают, и им будет чрезвычайно сложно отвертеться.

— А сам-то ты как за продуктами?..

— А вот так, — сказал робот. Катя и Ани подняли на него глаза. Лицо Посланника поплыло, на долю секунды слегка раздулось и тут же снова стало практически человеческим, но другим.

Брат с сестрой шумно выдохнули.

— Круто! — сказала Катя. — Вы так часто делаете?

— Нет. У меня всего девять лиц, это пятое.

— А это чьё-то лицо или какое-то несуществующее?

— Простите, но вам этого лучше не знать.

— Это почему это? — возмутилась Катя. — Разве вы не можете рассказать мне всё, что я пожелаю?

— Могу, если прикажете. Я лишь предупреждаю, что некоторая информация может повредить при некоторых внешних и внутренних обстоятельствах.

Брат с сестрой переглянулись.

— Что такое внутренние обстоятельства? — спросил Ани.

— Если вы не будете возражать, продолжим разговор за завтраком, — сказал робот и нагнулся к старому радиоприёмнику на ножках. Он щёлкнул тумблером, покрутил ручки — и зазвучала песня:

Подумал я вслед: «Травиночка,

Ветер над бездной ревёт.

Сахарная тростиночка,

Кто тебя в бездну столкнёт?

Чей серп на тебя нацелится,

Срежет росток?

На какой плантации мельница

Сотрёт тебя в порошок?»

Робот ушёл.

— Какая странная песня, — сказала Катя.

— Похоже на твоего Дэвида Боуи, разве нет?

— Нет, не похоже.

— Но это тоже рок. Ой, смотри. Здесь же пластинка.

— Ух ты. Так это не только радио? А как оно?.. А, я читала. Там иголка, представляешь? Она царапает диск — и звучит музыка.

— Представляю. Помнишь, я тоже инженер? Ты ему доверяешь?

— Кому? А… Доверяю.

Катя нахмурилась и отошла от радиолы.

Робот, отъезжавший от особнячка на автомобиле Ани, активировал ещё один микрофон. Катин голос разлетался по квартире, колебал чувствительные мембраны жучков, спрятанных в лампе, в картине, в радиоле и в спинке дивана. Катина речь разбиралась на слова и идиомы, Катины интонации сопоставлялись с образцами и шаблонами. Катины мысли укладывались в матрицы логических конструкций, между ними протягивались связи, готовая паутина сворачивалась в наборы данных и порождала другую паутину — паутину предсказаний.

Робот моргнул — не потому что ему хотелось, а потому что было надо. Если можешь сойти за человека (а сидя в машине очень легко сойти за человека), то лучше сойти. Машина перекрашена, её номера поменяли, её маячки перепрошили, но осторожность не помешает.

Осторожность — это не черта характера, это стратегия.

Бережливость — это не добродетель, это набор правил.

Осторожность и бережливость не дали роботу стереть информацию о предыдущем владельце. Объём памяти позволял её хранить и параллельно копить информацию о новой хозяйке. Логический модуль предложил использовать информацию о старом владельце там, где не хватало сведений о Кате. Это, конечно, разные люди, но все пять базовых психологических характеристик у них совпадали — не считая того, что невротизм Кати едва-едва просвечивал. У какого подростка не бывает переменчивого настроения, приступов гнева и зависти? Пока что экстравертная, дружелюбная и экстравагантная девочка совершенно не походила на экстравертного, дружелюбного и экстравагантного маньяка сорока пяти лет с душой, развороченной детской травмой. Но робот умел задать невинный вопрос под видом заботы, получить быстрый ответ и сменить тему. Это было проще, чем выдернуть пёрышко из пуховой подушки, взвесить его на миллиграммовых весах и спрятать в кармане. Полученный ответ позволял оценить поведенческие характеристики подопечной.

Робот переработал последнюю фразу Кати и высвободил процессорные ресурсы для хранившейся в буфере памяти последней фразы Ани. Портрет Ани также вырисовывался, но статистической мощности пока не хватало, чтобы предсказывать его поведение.

Чигиринских, когда впадал в депрессивную фазу, иногда брал лом и медленно, наполняя дом тягучим скрежетом, отдирал деревянные наличники дверей на втором этаже особняка. Робот прибивал их обратно. Когда Чигиринских поймали, робот три месяца не подходил к особняку, а потом вернулся и навёл порядок. Поклеил старомодные обои, заделал отметины на стенах, выбросил грязный матрас, удалил пятна крови, прибил новые наличники и покрасил их бежевой краской в английском стиле.

Один набор наличников он прибивать не стал, прислонив их к стене. Это было простое правило: оставляй человеку пространство для действий. Он либо пройдёт мимо наличников, либо пройдёт и нахмурится, либо начнёт прибивать, либо раздражённо переставит, либо даже швырнёт.

Всё это нужная информация.

Не спрашивай, о ком собирают данные. Их собирают о тебе.

— Представляю, — сказал Ани. — Помнишь, я тоже инженер? Ты ему доверяешь?

— Кому? — не поняла Катя. — А… Доверяю.

— Он обманул тебя уже как минимум один раз.

— С полицией? Ну нет же. Он ведь объяснил. Это была мискоммуникация. Недопонимание.

Ани с раздражением нажал на кнопку радиолы, и музыка остановилась странным образом: сперва замедлилась, отчего показалось, что стройный молодой певец превратился в грузного оперного певца, словно его надули через соломинку.

— «Недопонимание»… И где мы теперь? — спросил Ани.

— Ох… ну я ведь уже извинилась. Что ты ещё хочешь?

Катя забралась с ногами на комод и сжалась в комочек, как щенок, выбравший себе место в новой квартире — странное, но своё. Ани подумал, что ей всё же страшно в чужом доме, хоть он ей и понравился.

— Да я… нет, я не собираюсь опять капать тебе на мозги. Знаешь что? Я хочу, чтобы мы договорились. Чтобы между нами не было «мискоммуникации», как ты это называешь.

— Ну и?

— Я ему не доверяю.

— Это понятно.

— Я не хочу, чтобы ты ему доверяла.

— Да я и не доверяю. Слушай, это же не человек. Это машина. Машина, которая действует во благо. Ну, как умеет.

— Вот то-то и оно. Я тут смотрел на эти старинные вещи и вспомнил бабушкин дом в Твери. Не помнишь? Мы туда ездили давным-давно. И там был кот. Он приносил бабушке мышей.

— Что? Зачем?

— Вот. Спроси его. У них инстинкт. Убивают мышей и приносят в зубах хозяину.

— Фу…

— Да. Так и твой робот. Не похоже? Завтра он явится с двумя сумками продуктов на заднем сиденье, корзиной цветов и связанной девственницей в багажнике. Он действует по той же программе, разве нет?! Обслуживает тебя так же, как того маньяка.

— Ну нет.

— Он предложил тебе кокаин после душа.

— Ну так предложил же, а не принёс без спросу.

— Я бы ожидал чего угодно. И тебе стоит настроиться на это же. Разве не разумно?

Катя вздохнула и натянула на голову плед. Она стала похожа на маленькое усталое привидение.

— Ты тоже, — сказала она гулко из-под пледа.

— Что я тоже? — нахмурился Ани.

— Заботишься обо мне и заботишься. И я не могу угадать, что ты скажешь, когда я что-нибудь… э-э-э… в очередной раз выкину.

Ани почувствовал, что Катя улыбается под пледом.

— Слушай, ну я же не робот. Я же человек, нет? Я твой брат. Я люблю тебя. Я всё для тебя сделаю.

Катя неопределённо фыркнула.

— Он тоже для меня всё сделает. Убьёт. Украдёт. Плеснёт кипятком в лицо. Ты убьёшь ради меня?

— Катя!

— Кипятком в лицо человеку плеснёшь?

Ани не ответил.

Катя стянула с головы плед и посмотрела на Ани странным взглядом, будто между ними был аквариум.

— Катя, я…

— Ладно. Я всё знаю. Я видела, как ты сегодня бросался на этих… просто не говори мне «я люблю тебя». Это тупо.

Ани развёл руками.

— А как не тупо?

— Ну не знаю. Наори на меня, что я разбрасываю носки, и объясни потом, что порядок — для моего же блага. Я скажу, что ты гад, зануда и отравляешь мою жизнь. И всё будет как прежде: вот он, мой брат. А когда ты говоришь «я люблю тебя», то это как перед смертью. Или как по телевизору. Понимаешь?

— Э-э-э… понимаю. Не завидую я твоему ухажёру. Он тебе уже признавался в любви?

— Нет. Чёрт, а я ведь теперь его и не увижу никогда, может быть.

— Ну… это мы посмотрим, — неуверенно сказал Ани.

Ани пощёлкал клавишами проигрывателя, перевернул пластинку и опустил иглу. Из древнего прибора послышалось несколько клавесинных аккордов и жутко старомодный голос запел:

Дитя, сестра моя, уедем в те края,

Где мы с тобой не разлучаться сможем.

Где для любви — века,

Где даже смерть легка…

— Господи, да что за песни у него тут? — буркнул Ани.

— Мне кажется, эта пластинка осталась от какой-то старушки. Она сидела вот в этом кресле-качалке и слушала вот этот девайс. Ещё она курила трубку и ругала виртуальную реальность. В любом случае, особняк пахнет, как будто здесь жила старушка.

Катя зевнула.

— Ложись спать давай, — сказал Ани.

— О, так лучше. Скажи ещё что-нибудь типично Анишное.

— Катька! Получишь сейчас. Почему не спишь? Живо в кровать!

— А где же кровать?

— А… сейчас найдём.

Ани вышел в коридор.

— Вот тут спальня.

Катя пошла на голос брата. В соседней комнатке нашлась кровать с жёлтым шёлковым одеялом.

— Лёва мне скажет… — сонно сказала Катя.

— Ага, уже постелено. Зубы чистила?

— Лёва мне скажет: «Дай мне своё сердце, и я буду любить тебя до вторника».

— Что? Почему до вторника?

— Не знаю. Такая песня у Боуи.

— Зубы чистила?

— Завтра почищу. У меня щётки нет. Щётка дома.

Катя бросила плед на стул и легла под одеяло.

— Моя щётка тоже дома, — сказал Ани.

— Мы когда-нибудь вернёмся домой?

Ани посмотрел сестре в глаза и сказал:

— Не знаю.

— У меня в рюкзачке мишка. Принесёшь?

Ани вышел из комнаты и вернулся с небольшим плюшевым мишкой, у которого были разные глаза и бежевый бант на шее. Всего четыре дня назад Катя смотрела на эту игрушку и строила планы стать актрисой, используя непохожесть как преимущество. Это казалось таким давним, будто в последние дни большая небесная машина, перерабатывающая будущее в прошлое, взревела и заработала на бешеных оборотах, выплёвывая событие за событием, воспоминание за воспоминанием, хватая, затягивая в жерло людей и вещи. Вот она уже подобралась к Кате, сорвала с неё платье и сунула взамен чужой верблюжий плед. Катя поёжилась, чувствуя, что дальше и сама она может исчезнуть в прошлом. И только мишутка, похоже, ничего не замечал.

— Тебе холодно? — спросил Ани.

— Нет. Посиди со мной немного.

Ани кивнул и присел на кровать.

— Расскажи что-нибудь, — попросила Катя. — Только хорошее.

Ани потёр переносицу большим и указательным пальцами.

— Я тут как раз вспоминал книжку, которую мне прислал друг-психолог. Книжку про воспитание. Там был совет: не говорите ребёнку «заработаешь своё — будешь портить», или «пока ты в моём доме — будешь жить, как я скажу», или «мала ещё своё мнение иметь». Не надо, чтобы ребёнок чувствовал дом чужим, небезопасным местом.

— М-м-м.

— Как думаешь, у меня получалось?

— Ох. Я ж просила: расскажи хорошее.

— Я просто подумал… Теперь, когда мы не можем вернуться в нашу квартиру, дом — это я и ты. Больше ничего нет.

— Мишка есть.

— И мишка есть. Сейчас одиннадцать вечера. Дома я бы прошёлся по большой комнате, заглянул бы в мамины вещи, чтобы убедиться, что всё на месте. Хотя куда оно денется? Ну, такой у меня был ритуал.

— Да знаю я твой ритуал.

— А теперь могу только разве мысленно… и знаешь, в общем, нормально. Воспоминания — это воспоминания. Мама с папой — это не клубки со спицами.

Катя вздохнула.

— Ты прав. Давай спать. Отдай мне мишку, и я буду любить тебя до вторника.

Ани хмыкнул.

— Спокойной ночи, — сказал он тихо.

Катя внезапно взяла его за руку.

— Спасибо, Ани-чан. Ты такой спокойный, даже удивительно. Я думала, ты сейчас себе пальцы сгрызёшь и лицо у тебя будет как тот иероглиф или даже страшнее, а меня ты… п…

Катя проглотила какое-то слово.

— Не переживай, ты не виновата. Это я недоглядел. Всё наладится. Как всегда, всё наладится.

Катя кивнула, отвернулась и закрыла глаза. Ани дошёл до двери и обернулся. Он знал, что Катя уже спит.

Он также знал, что сегодня он тоже быстро уснёт. Когда они приехали в особняк, он зашёл в ванную и проглотил две таблетки транквилизатора, запив водой из-под крана. И, наверное, поэтому не сгрыз себе пальцы. Сейчас он примет ещё одну таблетку и выключится на восемь часов.

Его тревожило лишь одно: что в диспенсере осталось только двадцать четыре таблетки — на восемь дней.