Имя Кати

Комплексная услуга

Анна стояла у окна и смотрела на Москву-реку. Она любила свою офисную комнатку: её небольшое личное пространство, которое, впрочем, не ощущается пустым — то и дело забегают приятные, увлечённые своим делом люди. При этом в любой момент их можно выставить за дверь. Прекрасный вид на реку. Кто-то считает, что это слишком суровый городской пейзаж, но Анне были по душе эти грубые кирпичные и бетонные коробки. Плоские чёрные крыши, антенны, нервно мигающие маяки посадочных площадок.

Сегодня, впрочем, её эмоции были перекручены. Чёртов сыщик. Ворвался в её жизнь, разворошил то, что было загипсовано. Теперь она знает, что река за окном напоминает ей о чём-то давнем. Приятном и горьком одновременно. Утром, прежде чем дойти до офиса, она заглянула в кофейню, вышла со стаканчиком и остановилась у входа, чтобы подышать холодным осенним воздухом.

Её психиатр, тот самый, который так удачно загипсовал болезненные воспоминания, рекомендовал ей не пренебрегать «простыми бесплатными удовольствиями». Анна и не пренебрегала. Она вдыхала запах кофе, вдыхала запах листьев и представляла, что бариста только что накапал осеннего сиропа ей в стакан. Анна стояла так, чтобы не видеть «Пару старых туфель»: огромные стекляшки нависали над ней и давили, хотя и притворялись уютными.

Мимо неё прошла стайка подростков. Анна знала, что они бегают в заброшенное офисное здание неподалёку. Сколько раз она уже их видела? Пять, шесть? Она даже начала их различать: вот девочка, которая всегда носит на голове что-нибудь смешное и яркое. Вот толстый мальчик, которого наверняка прозвали Сало или Жир. Вот необыкновенно красивая девочка, которая одевается по моде но, кажется, уже устала от того, что на неё все оборачиваются.

Анне хотелось сбросить лет пятнадцать-двадцать, снять деловой костюм, нацепить куртку на размер больше, подвернуть рукава, надеть кепку и пойти с этой компанией. Нырнуть в офисную коробку с того входа, где никогда не работает камера наблюдения, и там… что они там делают? Играют целыми днями в нарды? Целуются по углам? Сидят в очках, сражаясь целой бандой с виртуальными орками? Анна не знала.

Когда-то, кажется, у неё была такая же компания. Но эти воспоминания были под тремя слоями заскорузлых бинтов. До поездки в Малайзию Анна не помнила ничего. Теперь — из-за этой сволочи Кея — она смутно ощущала, как на вид этих подростков в душе у неё что-то отзывается.

Что именно отзывается? Ей и хотелось, и не хотелось знать: только позавчера она была у психиатра, тот наговорил ей психотерапевтических пошлостей и дал ей посмотреть на воспоминания. Анне даже не пришлось просить: врач привык, что в каждый визит она просит кибергипноз и гуляет по своей памяти, разглядывая то заснеженные, то загипсованные фигуры, словно человек, который каждый вечер поднимается на чердак, чтобы убедиться, что всё на месте, но ленится поднимать с вещей чехлы, поэтому просто разглядывает невнятные очертания своих скромных богатств.

Так Анна каждый четверг оказывалась в саду белых фигур: невнятные очертания людей и вещей, покрытых то снегом, то гипсом, то пудрой, а иногда и обросших мраморной чешуёй.

Врач сказал, что нет ничего зазорного в том, чтобы убедиться, что твоя память на месте. Даже если прямо сейчас нельзя соединить сознательное с бессознательным, это не повод подкармливать тревогу. Анна с детства не любила покровительственный тон, но смолчала. Возможно, ей показалось глупым ставить на место психотерапевта: ты пришла, чтобы тебе помогли подружиться с собственной головой, вот и следи за тем, чтобы голова тебе не мешала. А может быть, к четвёртому десятку Анна наконец-то стала понимать, что когда человек говорит с тобой заботливым, покровительственным тоном, то, может быть, он действительно хочет тебе помочь, а не пытается тебя контролировать, воспитывать и укрощать. И можно позволить себе быть с ним подобрее. Простая мысль, но иногда самые простые мысли труднее всего себе объяснить. Иногда бывает нужно, чтобы мысль просочилась в тебя по капельке.

Анна поймала себя на том, что думает взрослые, рассудительные мысли. «Иногда бывает лучше промолчать». Добро пожаловать в мир тёплых носков и ежемесячных платежей. Впрочем, может, это ещё не навсегда? Может, она такая только потому, что у неё загипсована часть памяти?

Позавчера Анна смотрела на заснеженные фигуры своих воспоминаний и хотела весны. Врач сказал, что весна непременно наступит, потому что за зимой рано или поздно начинается весна. Всегда. Анна открыла было рот, но прикусила язык: мысль была банальной, но спорить с ней было трудно. Да и глупо отвергать идею только на том основании, что она затёрта, — сказала себе Анна.

Одной из заснеженных фигур, которые встречали её на самом входе в сад, был человек, державший в руках что-то большое. Наверное, он был кем-то важным, раз стоял ближе всех. Наверное, Никита. Позавчера при виде него Анну что-то толкнуло изнутри, и она поняла, что в руках у человека гитара, а сам он — Лёва. «Иногда бывает нужно, чтобы мысль просочилась в тебя мелкими каплями», — это ведь его слова. Она помнила, что Лёва её друг, но не помнила, что именно у неё с ним связано. Да, он любит рассуждать о таких вещах… да, точно. Иногда мысль можно понять только тогда, когда она не выражена словами. Ведь слова — это только ярлыки, указатели, ссылки. Поэтому, когда мы думаем словами, мы думаем о ярлыках, а не о предметах, которые они означают. Это как если бы тебе указали пальцем на луну, а ты бы смотрел на палец и думал, что палец и есть луна. Анна посмотрела на свой указательный палец, потёрла ноготь и снова подняла взгляд на фигуру человека с гитарой, будто ожидала, что тот ей что-то скажет. У неё было чувство, будто она только что вспомнила, кто это, но нет — это был незнакомый человек, и странное возбуждение, которое жило в её груди, быстро исчезло, успокоилось, будто накрытое большим белым одеялом.

Сегодня это чувство вернулось, когда она увидела шнырявших возле её офиса подростков. И это томящее чувство было как рука, которая затекла с самого утра и всё не проходит, или как зуд там, где никак не почесаться.

Анна даже подняла руку, чтобы поскрести ногтями где-то под воротничком блузки, но поняла, что это не зуд: то самое чувство — то ли ностальгия, то ли зависть — переросло в раздражение. Она развернула планшет, нашла виртуальную приёмную местного МВД и с удивлением обнаружила, что она уже трижды сообщала туда о подростках. На третий раз ей ответил человек, а не автоответчик, который неохотно дал понять, что заброшенное здание вовсе не заброшенное, оно находится в аренде у частного собственника, а из-за бардака в ведомстве, который служащий назвал «временными организационными процессами», этих собственников нельзя оперативно найти и заставить навести порядок.

Одно воспоминание, как это обычно бывает, потянуло за собой другое. Это было как падающий карточный домик наоборот: поставишь одну карту — и остальные, до этого лежащие в беспорядке на столе, вдруг стоят одна на другой в симметричной конструкции. Анна вспомнила, что выяснила всё про здание, которое её раздражало: фирма арендовала офисную коробку целиком на 99 лет у города, потом собственники переругались, один из них погиб, а другой ушёл из бизнеса и стал шишкой в МВД, которое, как известно, чихало на муниципалитет. На наследников погибшего партнёра оно почему-то чихать не могло, и здание уподобилось большой квартире отошедшей в мир иной бабушки, родственники которой не могут поделить наследство, и квартира всё стоит, пустует, фарфоровые безделушки покрываются пылью — и даже пузырёк с лекарством, стоящий на тумбочке возле дивана, до сих пор никто не удосужился выбросить.

И да, подростков уже гоняли: робот прошёлся по зданию, громко повторяя «Посторонним просьба покинуть помещение», заснял на камеру, как в дверном проёме мелькнули чьи-то худые ноги в незашнурованных розовых кедах, — и всё. Наверное, подростки вернулись туда уже на следующий день, придумали пять разных шуток про облаву и забыли. Только иногда кто-то говорил «Веник, допивай быстрее! Робот идёт!» и ржал. А может, ребята были поумней и придумали Секту Свидетелей Робота, а также стали ждать Второго Пришествия Робота и долго спорили, кто будет сидеть по правую руку от Робота.

Анне на секунду захотелось оказаться там, вместе с ними, но желание тут же сменилось желанием накричать на них и разогнать эту компанию к чёртовой матери. Она помотала головой и прогнала мысль. Мысль послушно исчезла. Мемоблокаторы работали.

Анна вздохнула и открыла коробку печенья. Печенье было вредным, но Анна не могла его не покупать, не есть и не толстеть. Хоть сбегай из страны, чтобы вокруг не было всех этих магазинов со сладостями. Надо было послушаться подругу и слетать на выходных к ней в Испанию. «Мадрид бодрит», — любила говорить Саша, и, видимо, была права. Анна отвернулась от окна и начала сочинять сообщение подруге: «А интересно, вот бывает так: приходит Шейла Джонсон домой, заходит на кухню и… как сожрёт коробку печенья?».

Её прервал входящий вызов.

— Пришли вчерашние. Георгич лично попросил вас послушать питч.

— А. Пускайте.

Дверь в кабинет Анны тут же открыли без стука, Анна едва успела спрятать коробку с печеньем и смести крошки со стола. Забежали четверо: два парня и две девушки. Девушки были по-модному пострижены, парни были по-модному волосатые, как сторожевые бобтейлы. Парни развернули планшет во весь размер, прислонили его к стене и затараторили без предисловий.

Презентация была отполирована и лилась без запинки, как хорошо отрепетированная песня. Значит, ребята уже давно бегают по фондам. Слушать хорошо проработанную презентацию было приятно, но Анна плохо спала уже который день и с трудом поспевала за ключевыми точками питча.

Итак, у них был рынок. Вот столько человек. Вот столько денег. Вот такая потребность. И вот такие технологии. Сложить всё вместе, сделать продукт. Повязать бантик, продать услугу вот за столько денег. В первом приближении всё здраво.

Анна допила кофе и аккуратно положила стаканчик в переполненную урну. Какой кошмар, электроника скоро начнёт заседать в думе, а роботы-уборщики по-прежнему не могут вовремя опорожнить корзину.

— …из них тридцать шесть процентов выразили уверенность, что приобрели бы такой продукт, — сказал главный докладчик.

— Из кого, простите? — сказала Анна.

— Из нашей ЦА. Из тех, кому психолог настойчиво рекомендует смену обстановки. Люди, пережившие личную трагедию, позор, тяжёлый развод, люди, совершившие преступления, и священнослужители, потерявшие веру.

— Мы предлагаем им новую жизнь, — сказала девушка рекламным голосом.

— Новая внешность — раз. Новое имя — два. Новая работа — три.

— Рассрочка и полное юридическое сопровождение. Одна подпись — и мы всё делаем за клиента. То, что раньше было сложно, теперь стало просто. Как создать новый документ!

— Эмигрируй в свою страну! Проснись другим человеком.

— У тебя есть право начать всё заново.

— Без хлопот.

Анна давно научилась не морщиться от плохих рекламных слоганов. Этой привычкой она даже не гордилась, как врач не гордится тем, что умеет не падать в обморок при виде крови.

— Мы предлагаем новый термин: «пёрсонфлюид», по аналогии с «гендерфлюид». Любой может сам выбирать себе идентичность. Не только гендер.

— Разрозненные технологии и сервисы мы превращаем в одну комплексную услугу. Не надо ходить по разным…

— Разве законно полностью менять внешность? — перебила ребят Анна.

— В нашей стране закон легко обходится.

— Гм. Привлечение клиентов?

— Главный канал: психологи, которые знают о нашей услуге и предлагают её клиентам. Также таргетированная реклама. Сарафанное радио.

— Сарафанное радио? Как оценили эффективность этого канала?

— По нашим оценкам, 20 % наших клиентов будут активно советовать…

— Откуда взялись оценки?

— Мы сравнивали с аналогичными продуктами.

— У вас уже были клиенты?

— Нет, но…

— С чего вы взяли, что клиенты будут довольны?

— Мы консультировались с психологами, которые приводят в пример исследования программ защиты свидетелей.

— И что говорят исследования? Что люди, в один час сменившие и внешность, и имя, и круг знакомых, и что у вас там…

— И работу! — сказала рекламная девушка.

— …и работу. Они будут счастливы? Свидетели преступления — это одно. Ваша ЦА — совсем другое.

— Это большой стресс, но…

— Это не стресс, это рваная рана на месте памяти.

Стартаперы замолчали. Они смотрели на Анну, Анна смотрела за окно.

— Простите, а у вас что, есть знакомые, которые?..

— Нет, — пожала плечами Анна.

— Но…

— Подумайте о постпродажном сопровождении клиента. Сейчас у вас это сырой момент. И проведите тестовую продажу.

— К сожалению, без посевных инвестиций мы не сможем.

— А мы не сможем дать посевные инвестиции этически сомнительному проекту.

— Конечно, мы предлагаем людям тяжёлый шаг, но так лучше, чем продолжать жить в абьюзивных отношениях или там, где среда толкает тебя к алкоголизму. Иногда людям бывает нужен именно такой выход.

— Вторая заповедь продуктолога, — сказала Анна. — «Люди сами не знают, чего хотят». Проводите исследования, аргументируйте цифрами. Мы могли бы с вами долго и увлекательно спорить о том, что будет чувствовать человек, которого вы спасли от самого себя. Но я отказываюсь рассматривать этот проект, пока вы не покажете хотя бы трёх клиентов, которые пережили это и не прокляли вас и вашу родню до седьмого колена. Ваше время истекло, спасибо за презентацию.

— Вот и вы нам отказываете. Но мы обязательно найдём и покажем вам таких людей! — сказала девушка.

Анна не ответила: она выдвинула ящик стола и посмотрела на коробку с печеньем.

Ребята свернули планшет и вышли. Прежде чем дверь закрылась, Анна услышал обрывок фразы:

— …чего она такая злющая?