Инвестиции в семью (СИ)

Глава 17

Владлен

Режет по живому. Я бы многое отдал, чтобы иметь ребёнка. И Мила была прекрасным кандидатом на роль матери моего наследника или наследницы. Но увы…

Когда у мужчины нет с этим никаких проблем, он об этом даже не задумывается. Он может позволить себе безответственно бросить одного ребёнка и потом родить себе другого. А когда после двух лет постоянных попыток с нулевым результатом твоя жена залетает с первого раза непонятно от кого — это удар ниже пояса или даже хуже.

— Ну ты сравнила. Если бы хоть какая-то вероятность была, что он от меня, то я сделал бы этот тест, конечно же.

— Вообще-то пока ты не получил отрицательный результат, потенциальную вероятность исключать нельзя. Так мы едем? — резко переводит разговор.

Машинально открываю Миле с ребёнком дверь. Молча сажусь на переднее сидение.

Надо купить детское кресло. Так ездить — нарушение. Да и небезопасно.

У всех моих друзей в автомобилях — детские кресла. У некоторых — даже два.

Может, стоило сделать этот чёртов тест?

Даже если бы он оказался отрицательным, то что я теряю? Разве мне будет больнее или обиднее, чем сейчас?

Завожу Милу с ребёнком к себе домой и возвращаюсь на завод. Иностранные гости завершили экскурсию по производственным цехам и должны вот-вот вернуться для продолжения диалога.

— Рита, поручи кому-то купить детское кресло в машину, — говорю сразу, чтобы потом не забыть.

Она, как обычно, вносит моё распоряжение в планшет.

— И пробей мне одного человечка. Дмитрий Майоров, двадцать семь лет. Адрес или хотя бы телефон.

Надо бы побеседовать с этим придурком. Что за ерунда — чтобы у ребёнка в свидетельстве был прочерк? Ладно, не хочет заниматься воспитанием сына. Мало ли, почему он ему не нужен. Но признать отцовство и хоть минимально обеспечивать — обязан.

Придётся мне и это разгребать.

Встреча с иностранцами затягивается, но заканчивается успешно. Всегда хочется большего, но по основным пунктам мы находим компромисс, и это радует.

Утром, как и обещал, отправляюсь в университет. Рите удалось выяснить, что дело на Милу не заводили. Оказалось, всё произошедшее с ней было банальной постановкой с целью шантажа.

Заказчика называть поначалу не захотели, но когда мы припугнули внутренним расследованием, подельники сдали Васильева с потрохами. Я хоть и не дед, но команда юристов мне досталась от него по наследству. Вряд ли у кого-то в здравом уме появится желание связываться с ними из-за ерунды, когда рыло стопроцентно в пушку.

Профессор делает вид, что не узнаёт меня.

— Я занят! — кричит он, когда я заглядываю к нему в кабинет.

У него никого нет. Он сидит перед компьютером и что-то печатает.

— Добрый день. У меня к вам срочный разговор, — пытаюсь быть вежливым, хотя свербит желание без особых слов пустить в ход кулаки.

— Вы глухой? Я сказал: занят! — сразу переходит на крик.

Преодолеваю расстояние от двери до его стола. Взять бы это ничтожество за шкирку, да вытрясти из него душу, но я держусь, изображая интеллигентного человека.

Внутри всё кипит. Он смел позариться на мою жену. Почему эта мысль меня так подрывает — не анализирую.

— Мне представиться? Или вы разуете глаза и вспомните меня?

— Я вас не знаю! — в голосе вибрируют истеричные нотки. — И не собираюсь с вами разговаривать!

— Окей. Давайте знакомиться. Розовский Владлен Романович. Я пока тут, один и всего лишь с разговором. А через час могу быть с адвокатом в полиции. С настоящим адвокатом и в настоящей полиции, — выделяю слово “настоящий”.

— Вы мне угрожаете? Я сейчас вызову охрану! — кричит.

Пережидаю, пока словесный понос иссякнет.

— Итак. Вы воспользовались служебным положением и заставили студентов написать клевету на их преподавателя. Вы дали взятку начальнику районного отдела полиции…

— Вы ничего не докажете! — визгливо перебивает меня.

— Заплатили, — продолжаю, — чтобы он с сотрудниками разыграл спектакль под названием “дача взятки преподавателю и взятие с поличным”. И всё ради того, чтобы шантажировать мою жену!

— Бывшую… Вашу бывшую жену, — выдаёт с ехидной ухмылкой. — Вы давно в разводе, сейчас она — моя женщина, мы с ней встречаемся, и вас не касаются наши ролевые игры, — врёт и не краснеет, но глаза нервно бегают и выдают профессора с потрохами.

— Не бывшую, а нынешнюю, — говорю спокойно. — Вашей она может быть только в ваших влажных фантазиях. Но это ещё не всё. Вы систематически домогаетесь моей жены, шантажируя её увольнением, недопуском к защите и прочими несчастьями. И за это вы тоже ответите. Цивилизованное общество сейчас очень не любит такие истории.

— Если бы она была вашей женой, ей бы не приходилось занимать у коллег деньги до зарплаты, чтобы накормить ребёнка! И уж тем более она бы не была матерью-одиночкой!

Этот наглец решил, что он бессмертный, раз позволяет себе отчитывать меня и предъявлять какие-то претензии.

— Мои отношения с моей женой тебя никак не касаются, — перехожу на “ты”, потому что “вы” для этой мрази — слишком жирно. — У тебя — два выхода. Или ты сегодня пишешь заявление на увольнение, или завтра в полиции твои же дружбаны откроют на тебя дело по заявлению моей жены. И поверь, я сделаю всё, чтобы придать ему максимальную огласку и наказать тебя по полной программе. Уголовный кодекс процитировать или сам найдёшь? И как ты там говорил? Ни в один ВУЗ не возьмут, даже в сельскую школу? Надеюсь, не надо объяснять, что такое бумеранг?

Васильев вскакивает. Он весь красный от злости. Выкрикивает грозные лозунги, разбрызгивая слюни не меньше, чем на метр.

— Ты… Вы не посмеете! Эмилия сама! Она сама вешалась мне на шею! А я, между прочим, женатый человек!

Тварь он дрожащая, а не женатый человек…

— После обеда я пообщаюсь с ректором, — спокойно продолжаю, едва сдерживаясь, чтобы не разукрасить ему физиономию. — К этому времени у него на столе уже должно лежать твоё заявление на увольнение. Не особо надеюсь на благоразумие. Но может, хоть инстинкт самосохранения включится.

— Когда ты её в очередной раз бросишь, она всё равно будет моей! Никуда не денется!

Поднимаюсь и покидаю кабинет под непрекращающуюся нецензурную брань. Вот тебе и профессор. А ругается как портовый грузчик…

Встреча с ректором приносит замечательную новость: Васильев написал заявление на увольнение. Здравый смысл или страх победил. Можно было, конечно, попытаться наказать его по всей строгости закона. Но за свои прегрешения он вряд ли получит что-то существенное даже с хорошей адвокатской поддержкой обвинения. А вот широкую “известность” я ему и без суда обеспечу.

Ректор невнятно бормочет сожаления, что университет лишился известного учёного, и это может негативно повлиять на рейтинг. Приходится напомнить ему, что репутация университета измеряется не только регалиями профессорско-преподавательского состава, но и цивилизованностью, соблюдением прав и свобод сотрудников и студентов, отсутствием коррупции. После увольнения Васильева воздух точно станет чище и дышать на факультете будет легче.

Гнилые люди не меняются. Они лишь поражают гнилью всё вокруг себя. От таких надо избавляться не задумываясь.

Ректор заверяет меня, что Миле сразу назначат нового научного руководителя, и это никак не отразится на её защите диссертации. Обещает взять ситуацию на кафедре под личный контроль. Это, конечно, всего лишь красивые слова, желание угодить мне и замять инцидент. Он хорошо знал моего деда, поэтому хочет избежать конфликта.

Всё решилось, больше мою жену никто не будет терроризировать. Проблема оказалась совершенно ерундовой для меня. В то же время не покидает ощущение, что вступил в дурно пахнущую кучу…

Я и сам далеко не идеален. Порой под влиянием обстоятельств совершаю поступки, о которых потом жалею. Но, кажется, предел мерзости в этой истории чудовищно превышен.

Колеблюсь, стоит ли рассказывать Миле всю правду с подробностями. Ведь она уверена, что дело в полиции по-настоящему открыли, ей грозит суд и помочь может только дорогой адвокат. Потому и пришла ко мне…

Решаю не скрывать. Не сомневаюсь, что часть деталей ей нашепчут сплетники в университете, и ещё неизвестно, под каким соусом их преподнесут. Да и она наверняка начнёт расспрашивать меня, что да как.

Ожидаю от неё благодарность и радость в ответ на новости, но вместо этого Мила закрывает лицо руками и начинает… плакать. Её не смущает, что в ресторане полно людей. И пусть мы сидим не в основном зале, наверняка кто-то может обратить на нас внимание.

Поднимает на меня глаза, полные слёз.

— Получается, меня просто взяли на понт, развели как лохушку… Просто, чтобы поиметь. И я к тебе пришла. И ты, конечно, не отказался. Если бы я знала… Это так…

— Мила, да, выглядит всё именно так, что я воспользовался тобой и ситуацией…

Я честно пытаюсь взглянуть на происходящее с её стороны, не учитывая свои планы и потребности. И правда, получается так себе. Она вроде как деньги на адвоката просила, а взамен согласилась на моё предложение. Однако я ни копейки не потратил. Зато решил её проблему, как мне кажется, максимально радикально и полностью. Что я мог для неё ещё сделать?

Я нуждаюсь в ней — весёлой, жизнерадостной и счастливой. Тогда она и роль свою будет играть хорошо, и я не буду чувствовать себя мерзавцем. Но вместо того, чтобы радоваться, она почему-то плачет.

Пересаживаюсь поближе, кладу руку на плечо и слегка притягиваю к себе.

— Мила, я обещаю, что не буду злоупотреблять нашим соглашением, — единственное, что могу ей предложить. — Защиту профинансирую и подстрахую. Мало ли какие проблемы могут возникнуть — можешь во всём на меня рассчитывать.

— Не нужно меня подстраховывать! Я сама! Мне бы только не мешали… — ожидаемо вспыхивает самостоятельностью, убирает руки от лица и тянется к салфетке.

— Хорошо, прослежу, чтобы не мешали… Кстати, у меня для тебя кое-что есть, — лезу в карман за коробочкой из ювелирного. — Смотри.

Мила наблюдает с недоверием, как я достаю её старое кольцо. Лицо преображается. Кажется, она ему действительно рада. Что бы ни случилось у нас в прошлом, с этим кольцом связаны приятные воспоминания.

— Откуда оно у тебя? Это же именно оно, не копия? — спрашивает без дрожи в голосе, будто не плакала несколько минут назад.

— Оно, — надеваю ей на палец. — Всё ещё самое красивое из всего, что продаётся в ювелирном.

— Чудеса… — Мила рассматривает кольцо на пальце и улыбается. — Я его очень любила, до последнего не продавала…

— Видишь, сам бог велел ему вернуться к хозяйке. Вот ещё, — протягиваю тонкий обручальный ободок. — Для порядка.

Она кивает без энтузиазма и подставляет палец.

Хочу её радовать. Хочу видеть её улыбку. В этом нет ничего странного — мы вживаемся в роль, которую нам предстоит сыграть. До визита Вайнштейна остаётся не больше месяца. А мне до того нужно пару раз появиться с женой на крупных мероприятиях, чтобы сплетни о нашем воссоединении успели улечься до приезда старика.

Но первым делом я должен привести старую-новую жену к родителям. Единственный человек, который в курсе моих планов, — отец. Он тоже поддержал идею не распространяться даже внутри семьи о фиктивности этого брака. Пусть мама и сёстры думают, что у нас всё по-настоящему.

В конце концов, распавшиеся пары иногда воссоединяются. В этом нет ничего неестественного. Пиарщики советуют признавать, что в прошлом мы совершили ошибку, испугавшись кризиса в отношениях. Но со временем поняли, что жить друг без друга невозможно.

Именно с такой позиции я уверенно преподношу новость о нашем браке на семейном ужине.