Инвестиции в семью (СИ)

Глава 32

Заканчивается лекция, и я возвращаюсь на кафедру. Большая перемена. Анна Павловна ставит кипятиться электрочайник. Алексеенко вытаскивает из необъятного рюкзака пластиковый судочек с домашней едой, которую ему каждый день упаковывает заботливая жена. По просторному помещению распространяется соблазнительный запах овощного рагу.

Желудок сразу напоминает о собе. Утром я только кофе выпила, позавтракать не успела, а теперь уже время близится к обеду. Просматриваю сообщения в мессенджере. На удивление тихо. Даже Влад молчит, хотя обычно несколько раз за день присылает хотя бы просто анимированное сердечко — постоянно напоминает, что ждёт, когда я растаю и соглашусь перебраться в его спальню.

Несколько дней назад я уже почти сдалась, но, как назло, пришли “красные гости”. Раньше нас с мужем это не останавливало, но начинать отношения заново в столь неудачный день мне было некомфортно. Близость во время месячных требует особого уровня взаимного доверия, до которого нам с Владом пока далеко.

— Жесть! — восклицает Марина Ивановна. Она пьёт чай и листает на смартфоне ленту новостей. — Пожар на химзаводе. Прямо сейчас горит. Уже есть погибшие и пострадавшие.

Слово “химзавод” срывает внутренний тумблер. Хотя в городе таких заводов два, интуиция кричит, что горит именно наш.

Хватаю сумку и вылетаю из кабинета, напрочь забывая, что по расписанию впереди ещё семинар и меня ждут студенты. По пути набираю Влада, но он не отвечает. Это может означать что угодно, поэтому я стараюсь не накручивать себя заранее.

Вызывать такси времени нет. Подбегаю к обочине и поднимаю руку. Когда-то раньше именно так люди ловили такси, но в последнее десятилетие заказы по интернету настолько распространились, что я уже давным-давно не видела, чтобы кто-то голосовал на дороге. Подозреваю, что даже телефонные диспетчеры лишились минимум половины работы.

Мне везёт. Почти сразу рядом останавливается старенькая машина с пенсионером за рулём. В любой другой момент не рискнула бы сесть в неё, опасаясь, что колымага развалится по дороге. Но сейчас мне совершенно плевать. Я готова хоть на метле лететь, хоть на чём угодно — лишь бы скорее оказаться на месте.

По дороге просматриваю новости. Они ужасные! Оказывается, пожар начался ещё утром. Часть людей успешно эвакуировали, другие оказались заблокированы в цеху, и оттуда их достают с огромным трудом. Среди пострадавших несколько пожарных и много работников завода.

На глаза попадается интервью какого-то чиновника. Он заявляет, что пожар возник из-за нарушения техники противопожарной безопасности и владельца завода будут судить.

Другая говорящая голова предполагает, что это может быть намеренный поджог, своего рода акт отчаяния. Якобы завод в последнее время терпел убытки, а пожар, с одной стороны, вынудит страховую выплатить владельцу круглую сумму, а с другой — позволит замести следы или окажется форс-мажором для невыполненных обязательств.

За несколько кварталов до завода дорога перекрыта полицией, впереди сплошь пожарные машины. Валит густой дым, воют сирены. В обе стороны снуют “скорые”.

Выскакиваю из машины и бегу. На высоких каблуках быстро двигаться не получается. Недолго думая, снимаю туфли и продолжаю путь босиком. Колготки на стопах тут же рвутся, камушки больно впиваются в нежную кожу, но я не обращаю внимания.

Добраться до проходной завода не удаётся. Территория оцеплена пожарными и полицией, туда никого не пускают. Вдоль ограничительной ленты толпятся журналисты, кучкуются люди — вероятно, родственники тех, кого ещё не удалось эвакуировать.

Я никого из них не знаю и знакомых лиц не вижу. Наверное, нужно связаться со свёкрами, но у меня нет их номеров. Набираю Рите, личным охранникам — всем, кто хоть как-то может быть в курсе. Но на другом конце провода либо не берут трубку, либо ничего не могут мне сообщить.

Время от времени от проходной отъезжают “скорые” с сиреной — людей продолжают освобождать из огненного плена. Может быть, Влад тоже в больнице? Но где его искать?

Наконец телефон оживает. Номер незнакомый.

— Алло! — нетерпеливо кричу в трубку, надеясь услышать хоть что-то оптимистичное.

Это оказывается свекровь, и она рыдает.

С большим трудом мне удаётся узнать, что “Рома там с утра, решает вопросы”. Где именно “там”, она объяснить не может. То ли в эпицентре пожара, то ли в пожарном управлении, то ли ещё где…

— Милочка, Влада нигде нет! Понимаешь, нигде! Кто-то видел, что он помогал выводить рабочих, а потом в цеху обрушилась крыша — и всё!

От этих слов становится по-настоящему страшно. Боже, я готова летать на самолёте хоть каждый день. На всё готова, лишь бы он выжил, лишь бы с ним всё было хорошо…

— Людмила Аркадьевна, не плачьте раньше времени, — пытаюсь её успокоить, хотя сама реву. — Я тут возле завода, скорые постоянно увозят людей, одна за другой. Значит, постепенно всех достают. И раз везут с мигалками, значит, люди живы. Давайте вместе молиться, чтобы с Владом ничего не случилось.

— Мила, да уже сколько часов никак не потушат! Там же ядовитые вещества, а они внутри…

Один из пожарных направляется в сторону журналистов.

— Погодите, сейчас, кажется, будет интервью, я побегу послушаю, — кладу трубку и спешу пробиться поближе к ограждению.

Офицер наговаривает журналистам заученные фразы. Причина пожара неизвестна. Огонь удалось локализовать, пожарники работают. Эвакуация пострадавших затруднена, но всех постепенно достают. К сожалению, есть погибшие. Точные цифры и фамилии пока не известны. Пострадавших развозят в больницы. Он называет номер телефона горячей линии, я пытаюсь проговаривать его в уме, чтобы не забыть. Но это бесполезно — я не способна сейчас ничего запомнить.

К столпившимся возле ворот скорым выкатывают сразу несколько носилок. Увидеть, кого на них везут, невозможно. Но в груди что-то щёлкает. На мгновение замираю, сердце будто останавливается. Во мне включается реактивный двигатель, я расталкиваю людей, подныриваю под ленту и бегу.

— Девушка! Куда вы? Туда нельзя! — перехватывает меня на полпути полицейский.

Но я, как бешеная, вырываюсь и кричу:

— Пустите! Пустите! Там мой муж!

Каталку заталкивают в машину, и я успеваю заметить что на ней лежит человек в чём-то, что когда-то могло быть синим костюмом.

Не существует силы, которая может меня остановить. Я дерусь, ругаюсь, кричу и даже кусаюсь. Веду себя безобразно. Всё это происходит на глазах у журналистов и прочих зрителей. Но мне плевать.

Метры, отделяющие меня от машины “скорой помощи”, кажутся бесконечными. Преодолевая их, отчаянно молюсь.

Все ссоры, обиды и неприятности из прошлого кажутся ничего не значащей ерундой. Всё теряет смысл и меркнет рядом с ужасом, который я испытываю при мысли, что с Владом может случиться что-то плохое и непоправимое.

Успеваю забраться в машину до того, как захлопываются двери и включается сирена.

— Девушка, вы кто такая и что тут делаете? — строго спрашивает врач, когда я появляюсь в салоне.

— Я — его жена! Поехали скорее! — беру на себя смелость командовать.

Лица лежащего на носилках мужчины не видно — на нём кислородная маска, но я не сомневаюсь, что это Влад. Рассмотреть повреждения с моего места не представляется возможным, однако по косвенным признакам догадываюсь, что он без сознания.

Порываюсь приблизиться к мужу, но один из медиков рявкает:

— Сидите там. Вы нам мешаете!

Мне невыносимо страшно. Реву, громко всхлипываю, причитаю, как самая настоящая истеричка.

— Что с ним? Что с ним? Скажите мне!!! Почему вы молчите? — кричу, оглушая всех присутствующих.

Медики крутятся возле Влада и что-то с ним делают, переговариваясь короткими непонятными фразами. Никто не торопится вступать со мной в разговор и что-то объяснять.

— Дамочка, если вы сейчас же не успокоитесь и не прекратите кричать, мы остановимся и высадим вас, — устало, но безапелляционно заявляет врач.

Я вынужденно затихаю. Но не отвожу глаз от мужа и беззвучно реву, всхлипывая в рукав.

Едем недолго. Благо, нам уступают дорогу, мы не останавливаемся ни на одном перекрёстке. Я неустанно молюсь и умоляю Влада держаться.

В больнице его сразу забирают, а меня оттесняют и приказывают ждать. Стою посреди приёмного отделения совершенно потерянная и не знаю, куда мне идти и что делать. Как ему помочь?

— Девушка, присядьте, — слышу рядом вкрадчивый немолодой голос. — В ногах правды нет. Давайте лучше я запишу пока ваши данные. Как появится информация, врач к вам обязательно выйдет и всё объяснит.

Женщина в медицинской форме приносит мне стакан воды. Но успокоиться не получается. Мне кажется, мои внутренности мучительно выгорают. И я реву без остановки.

Людей всё привозят и привозят. Постоянно мелькает полицейская форма — следователи опрашивают пострадавших, которые в состоянии давать показания. Несколько раз звонит свекровь. Она ждёт окончания операции и обещает подъехать.

Проходит несколько мучительно долгих часов, за которые я успеваю прокрутить в деталях и переосмыслить всю свою жизнь. Варюсь в отчаянии и корю себя за гордыню. Когда на улице темнеет, а медсестра на посту начинает откровенно зевать, наконец-то выходит врач — мужчина средних лет.

— Ваш муж, можно сказать, родился в рубашке…

Он говорит и говорит, сыплет медицинскими терминами. А я ничего не слышу, в ушах гудит: он жив, жив, жив!

Приезжают свёкры. На Людмиле Аркадьевне лица нет, она будто постарела сразу лет на десять. Глаза заплаканные, опухшие, плечи поникли. Её муж, как обычно, собранный, жёсткий и словно невозмутимый. Но по углубившимся на лбу морщинам и покрасневшим глазам я понимаю, что спокойствие — это лишь показная маска, а внутри у него бушует такой же разрушительный шторм.

Влад в реанимации. Меня пускают к нему только на минутку, и то после шухера, который умудряется навести Розозвский-старший, не повышая голоса. Вхожу в палату, а ноги не слушаются.

Муж спит. Голова и глаза забинтованы. Мне уже сказали, что необходима ещё одна операция, чтобы спасти зрение. Правая рука сильно обожжена, к левой подключена система.

Я знаю в общих чертах, что там произошло. Когда начался пожар, Влад был в административном здании и сразу побежал в цех помогать эвакуировать рабочих. Часть людей удалось вывести в самом начале. А потом крыша обрушилась, завалила их и перегородила пути для выхода из горящего помещения. Благодаря средствам химзащиты, до которых им удалось добраться, и слаженным действиям пожарников, почти все работники остались живы, но получили травмы и ожоги разной степени.

Кажется, за этот день я выплакала все слёзы на много лет вперёд. Но они всё льются и льются. Сердце бьётся в груди раненой птицей. Касаюсь пальцами неповреждённого участка кожи на левой руке. Мне так много хочется сказать, но эмоции плохо оформляются в связные фразы.

Розовский-старший поднял все свои знакомства, и Влада готовят к транспортировке в столицу. Только там есть необходимое оборудование и специалисты, которые могут спасти ему глаза.

Срочно вызываю к нам маму — она останется с Жориком вместе с Галиной, а я буду сопровождать мужа. Я впервые расстаюсь с сыном так надолго. Но у меня нет другого выхода, я должна быть рядом с Владом.

Мы летим частным самолётом. Мне почти не страшно. Вернее, страх, что мы опоздаем или во время операции что-то пойдёт не так, перебивает все остальные эмоции.

Влад подключён к аппаратуре, дышать ему помогает прибор. Он не видит меня и не может ничего сказать. Но я уверена, что он всё слышит.

Сижу рядом, сжимаю его пальцы и шепчу.

— Всё будет хорошо. Я рядом. Я тебя никогда не оставлю. Слышишь, Влад? Никогда! Ты обязательно поправишься. Мы со всем справимся…

Краем уха я слышала, что полиция открыла дело, они будут изучать все обстоятельства, установят причину пожара и назовут виновного. Есть вероятность, что мужу придётся отвечать перед законом за то, что случилось. Не хочу думать о плохом, но… В интернете все только и твердят, что ему грозит большой срок.

А ещё интернет пестрит видеороликами, на которых я борюсь с полицейским, прорываясь к машине “скорой помощи”. Комментарии разнятся от слов поддержки и одобрения до жёсткого осуждения и призывов привлечь меня к ответственности за противодействие и неповиновение полиции.