Инвестиции в семью (СИ)

Глава 22

Эмилия

— Мила, когда ты Георгия спать укладываешь? — Влад задаёт странный вопрос, застав меня с сыном за ужином в кухне.

Дом большой, мы нечасто пересекаемся. Иногда создаётся впечатление, что хозяин намеренно нас избегает.

— Обычно к девяти он уже спит. А к чему вопрос?

— Поговорить надо, — говорит коротко и, вопреки ожиданиям, не уходит, а стоит и наблюдает за ребёнком.

В последние дни Розовский проявляет к Жорику странный интерес. Вчера я была потрясена, когда увидела, что он забрал его из сада, а потом ещё и гулял с нами весь вечер. Решил и его включить в наши выступления на публику? Но в договоре этого не было!

— Я подожду тебя в гостиной, — говорит вслед, когда мы уходим в детскую.

Такие разговоры по вечерам время от времени у нас случаются. Перед каждым совместным “выходом в свет” обсуждаем заранее наш план. Конечно, во многом мы действуем по обстоятельствам интуитивно. Но я всё равно предпочитаю получать чёткие инструкции: как себя вести и кому что говорить.

В начале десятого выхожу к Владу. Надеюсь, беседа не будет долгой. Я устала, а мне ещё нужно просмотреть скопированные сегодня документы.

Розовский выглядит странно. Что-то у него, видимо, происходит. Но трудно понять — хорошее или плохое.

— Мила, присядь. Выпьешь со мной? — показывает на бутылку, стоящую на журнальном столике.

Отказываюсь. Сажусь и жду стандартный монолог с указаниями. Но Влад зачем-то начинает задавать вопросы о прошлом. Глупость несусветная — ворошить болезненную для нас обоих тему.

— Что ты помнишь о том вечере, когда я застал вас с Майоровым? — на меня не смотрит, гипнотизирует свои руки.

Подозреваю, говорить об этом ему так же неприятно, как и мне. Тем более непонятен смысл этого вопроса. Что он хочет услышать? И, главное, зачем?

— У нас была встреча одноклассников, многих из них я с выпускного не видела. Было любопытно и весело. Даже слишком, учитывая, что я почти не пила. Ты же знаешь, я не по алкоголю… Но ощущение почему-то было такое, будто пьяная. Странное чувство… Трудно объяснить. Я потом много раз прокручивала в голове тот вечер, и даже были мысли, что мне что-то подсыпали. Ну, знаешь эти страшилки, что в ночном клубе могут подсыпать наркотики?

Влад молчит, будто не слушает, а витает где-то в облаках. Я не знаю, стоит ли продолжать и что именно его интересует. Пытаюсь оправдываться. Мы ведь тогда толком об этом даже не поговорили.

— Но я же была с друзьями. Кому могло понадобиться мне что-то подсыпать? Это абсолютно нелогично… А потом я засобиралась домой, уже было поздно. Дима увязался меня проводить, но привёз почему-то в гостиницу. Вот это я помню. И даже своё удивление помню, на что он сказал, что боится тебя. А почему я не возмутилась и не настояла, чтобы домой меня отвёз — не помню. И потом — будто провал в памяти. Сколько силилась — не могу вспомнить, что я там делала. Ну, то есть понятно, что там было…

Сбиваюсь. По ощущениям — заливаюсь краской. Даже спустя четыре года говорить об этом очень тяжело.

— Понятно? Откуда, если ты говоришь, что ничего не помнишь? — Влад произносит строго, как судья. Смотрит на меня в упор и злится. Но сам же начал этот разговор!

— Не знаю. Ну… Я была раздетая, на животе — характерные следы. Какие могут быть варианты? Не в дурака же мы на раздевание играли…

Говорить об этом стыдно до ужаса. Для меня, правильной и воспитанной в строгости девушки, попасть в ту ситуацию — чудовищный нонсенс.

— То есть ты не помнишь, как именно оказалась в той кровати, кто тебя раздевал, ну и сам процесс? — как назло, Влад зачем-то требует детали.

— К чему теперь этот разговор? — спрашиваю с раздражением. — Мне кажется, мы поставили на этом точку ещё четыре года назад!

— Помнишь или нет? — продолжает гнуть своё строгим тоном.

— Нет, — мотаю головой.

— А сколько ты выпила? Хоть это помнишь?

— В том-то и дело, что почти ничего! Один некрепкий коктейль в самом начале, а потом уже только сок и воду.

— Любопытно… Майоров утверждает, что ты была пьяная, в отключке и поэтому у вас ничего не было.

— Но…

Я потрясена… Если бы Дима мне тогда хотя бы намекнул, что мы не переспали, то всё могло сложиться по-другому. Возможно, даже удалось бы как-то сохранить наш брак.

Теперь моя очередь гипнотизировать руки.

— В общем… Я сделал анализ ДНК.

Влад говорит коротко и замолкает. А я не могу понять — он о себе или о Диме? И почему я об этом не знаю? И… какой он получил результат?

Замираю. Даже дышать почти перестаю. Потому что мне крайне важно знать, кто отец моего сына.

— Во-о-от, — муж не торопится продолжать, как будто ему неловко. — И анализ показал, — запинается, — что Георгий — мой сын.

Вскидываю голову.

— Твой? — спрашиваю потрясённо.

Встречаемся взглядами.

— Мила, прости меня, — говорит низко, хрипловато.

Его глаза транслируют отчаяние. Не помню его таким, как будто беспомощным и очень уязвимым… Где его бездушная броня?

— Я не знаю, как оправдаться. Понимаю, что совершил ошибку, но…

Замолкает и опускает глаза.

— Я же думал, что проблема во мне, раз ты столько времени не беременела. Ну и решил, что ребёнок не может быть от меня. Я и мысли не допускал, что он — мой! До последнего не верил. Даже когда Майоров сказал, что у вас ничего не было… Осёл, да?

Не знаю, что должна ему ответить. Что в таких ситуациях положено говорить? У меня слов нет. Только сильно хочется плакать…

— А это точно? — произношу единственное, что сейчас кажется важным.

— Думаю, да, — он встаёт, подходит и протягивает лист бумаги. — Но если сомневаешься, можем повторить анализ в другой лаборатории.

Просматриваю напечатанный текст, быстро добираюсь до заключения.

Я должна радоваться и злорадствовать? Но почему-то не хочется. Становится больно и очень горько…

— Мила, я хочу как-то всё исправить, — Влад ещё что-то говорит, а я не слышу. Будто в уши воткнули беруши, или я неожиданно оглохла.

В груди горит огненный шар, выжигая душу. Новость об отцовстве Розовского растёрла меня в порошок и придавила тяжёлыми бетонными плитами. После всего пережитого за четыре года — это слишком невероятно и жестоко.

Просьба Влада о прощении звучит как насмешка. Как у него всё просто!

Отказаться от теста ДНК несмотря на мою просьбу. Втихаря передвинуть дату развода, чтобы лишить моего ребёнка даже формальной записи об отце в свидетельстве о рождении. Отказать беременной бывшей жене в финансовой поддержке и даже одноразовой помощи.

Всё это — из-за моей измены? Которой, возможно, и не было в буквальном смысле. При том, что сам не был безгрешен.

Четыре года жизни — моей и сына. На грани, в постоянной борьбе за выживание. И как вишенка на торте — нынешний вынужденный брак, полное безразличие Влада к Жорику, скандал в доме Розовских. Да, он встал на нашу сторону. Но подозреваю, что это была всего лишь часть игры на публику.

Как всё это можно исправить? Где взять волшебный ластик, чтобы удалить из памяти воспоминания, из души и сердца — боль и отчаяние? Как отмотать время назад, чтобы прожить его по-другому? Невозможно по щелчку пальцев переписать всё, что случилось при нашем разводе и в дальнейшем.

Кажется, я никогда ещё не ненавидела Владлена Розовского так сильно, как сейчас… Ведь одно дело — верить, что я сама виновата в своих трудностях, потому что родила ребёнка чуть ли не от первого встречного, и лезть из кожи вон, чтобы с достоинством нести свой крест. И совсем иное — узнать, что мой сын имел право и на полноценное свидетельство о рождении, и на алименты, и на отцовскую любовь и заботу, пусть даже формальную, несколько раз в месяц.

Наверное, мне стоило быть более настойчивой тогда, четыре года назад, и как-то убедить Влада сделать тест ДНК. Но разве я могла на чём-то настаивать в той ситуации, в которой оказалась по своей глупости и доверчивости? Только ведь и у Влада было рыльце в пушку…

Уговариваю глаза попридержать слёзы до возвращения в комнату. Поднимаюсь и ухожу из гостиной.

— Мила! Погоди… Ты ничего мне не скажешь? — окликает меня Влад.

Оборачиваюсь, но не могу выдавить из себя ни слова. Горло перекрыто обжигающим огненным шаром. Может быть, когда-нибудь потом, когда перестанет так жечь.

Мотаю головой и тороплюсь к себе.

К счастью, Розовский не делает попыток меня догнать, позволяет переварить новость в одиночестве. Не хочу думать о том, какие чувства он сейчас испытывает. Ведь вина за потерянные годы лежит полностью на нём. Он сам отказался от сына и бросил нас на произвол судьбы. И никакие оправдания не изменят этого факта. Он пожинает плоды своей непорядочности и подлости.

Не знаю, что будет дальше. Эмоции переполняют и мешают здраво мыслить. До сегодняшнего дня всё было просто и понятно: мы с сыном живём в этом доме, я сопровождаю Влада на какие-то мероприятия, куда положено приходить со спутницами. Он за это платит мне зарплату. Никаких отношений, никаких чувств — обычная работа.

А что теперь?

Я бы с радостью послала Влада к чёрту, не позволила ему видеться с Жориком. Потому что он — только мой сын. Потому что Розовский отказался от него и бросил меня в самый трудный период. Вот только реализовать это мне вряд ли удастся. А зная непорядочность бывшего мужа и маниакальное стремление иметь наследника, мне уже надо начинать бояться, что после развода он заберёт моего малыша себе…

Для человека без моральных принципов, коим, несомненно, является Влад, ничего не стоит подкупить судью, как когда-то он подкупил сотрудницу ЗАГСа, и забрать ребёнка. Смогу ли я ему помешать? Или уже сейчас должна хватать сына и бежать с ним на край света?

Ночь проходит почти без сна. Мне так и не удаётся выработать линию поведения. Потому что каждый из вариантов имеет изъяны. И какое из зол окажется наименьшим, заранее предугадать невозможно.

Утром встречаемся с мужем на кухне. Выглядит он слегка потрёпанным — похоже, у него ночь тоже была бессонной.

По-человечески Влада можно пожалеть. Я ведь знаю, как был важен для него ребёнок. И не сомневаюсь, что теперь ему очень больно от того, что он сам отказался от сына и потерял больше трёх лет его жизни. Но почему меня это должно волновать?

Наскоро выпиваю кофе, чтобы как можно меньше времени оставаться с ним в замкнутом помещении, и тороплюсь разбудить малыша в детский сад.

Когда выходим из дома, перед воротами стоит чёрный внедорожник Розовского, а сам он ждёт нас.

— Садитесь, я подвезу, — говорит, открывая перед нами дверь.

Я бы с радостью послала его и прошлась пешком до трамвайной остановки. Тем более что Жорику нравится электротранспорт. Но Влад смотрит так, что я не решаюсь с ним спорить.

Розовский довозит нас до сада и ждёт, пока я провожаю сына в группу.

— Ты в архив? — спрашивает, когда я забираюсь в салон.

— Да.

— Заедем по дороге в ЗАГС, напишем заявление.

Он не уточняет, какое именно, но я подозреваю, что речь — об усыновлении Жорика. И мне это очень не нравится. Я не доверяю мужу и боюсь последствий.

— Влад, ты о чём вообще? Я никуда с тобой не поеду и никакое заявление писать не буду! — выдаю излишне эмоционально. — Ты отказался от сына четыре года назад! Что изменилось?

— Виктор, притормози где-нибудь и погуляй немного, — обращается он к водителю.

— Влад, я спешу! — пытаюсь избежать разговора, но меня никто не слушает.

Когда остаёмся вдвоём, Розовский разворачивается. Ожидаю увидеть в его глазах злость, но неожиданно вижу уязвимость.

— Мила, я был неправ, я очень сильно ошибся. Я знаю, что у тебя есть все основания злиться. Но я в нокауте… Не добивай меня, пожалуйста. Дай мне всё исправить.

Он просит, не требует. Но внутри всё равно поднимается волна протеста.