Я его напугала! Поняв бесполезность уговоров и увещеваний, которые странным образом, только усиливают вой, и я ничего не могу с этим поделать, Костя переходит к решительным действиям. Отнимает моё опухшее красное лицо от своей мокрой груди и принимается целовать глаза, щёки, нос, лоб, губы, всё подряд! Я реву, а он целует и целует, на очередной паузе, когда пытаюсь сделать вдох, перед следующим воплем, он захватывает мои губы и удерживает долгим поцелуем. Кажется, что умру от асфиксии, в глазах темнеет, но он наконец даёт отдышаться, а моя психическая атака таким образом захлёбывается.
Не позволяя возмутиться, Костя утаскивает меня в постель, и я понимаю, что это лучшее, чему можно посвятить оставшийся час перед прощанием.
Страсть, накрепко сдобренная душевной болью и омытая слезами, оказывается особенно острой, до болезненности чувственной и щемящей. Понимая, что она может оказаться последней, никто из нас не спешит. Мы наслаждаемся каждым мгновением, каждым прикосновением, каждым поцелуем и дыханием. Надо всё запомнить, впитать поцелуй, вздох, удар сердца, стон страсти, миг взлёта, отклик любимого тела, всё-всё, что может согреть душу в тяжёлое время воспоминаний.
В самый неподходящий момент Костик прерывается и тянется в тумбу за презервативом. Когда понимаю его манёвр, он уже самостоятельно пытается его надеть,
— Не надо, — прошу, — Я хочу так! — совершенно осознанно, а не потому что голова кругом от страсти! Реально понимаю, что возможно это последняя наша встреча, и мне необходимо оставить себе от любимого хотя бы его частичку в ребёнке! Но у Костика своё мнение,
— Я и без этого вернусь при первой возможности, — вот дурачок,
— Да разве ж я ребёнком привязать хочу! — как сказать, что не уверена в его победе? Но он и сам понимает,
— Одинокая женщина уязвима в любом мире, а одинокая женщина с ребёнком тем более! Я не могу себе позволить сделать тебя ещё более уязвимой, чем ты есть, — и всё! Он так решил! Сам справился без моей помощи!
На душе ещё больней! Отнял последний шанс, последнюю надежду! В чём смысл? Ещё немного и простимся. Принимаюсь реветь вновь! Не на публику, Боже упаси! За мной такого не водится! За мной вообще слёз раньше не водилось! До встречи с Костиком, даже не думала, что способна плакать, считала себя крепким орешком. И не помню, когда в жизни такой водопад устраивала, а тут организовала прощальную сцену!
Не знаю, какая капля нарушила его решимость, какая по счёту слеза перевесила чашу весов, и чувства в Костиной душе взяли верх над холодным рассудком, только он всё-таки, сдался,
— Сил моих больше нет, видеть, как ты убиваешься! Это ж надо из-за такой ерунды! — ничего себе, ерунда! — решено, послезавтра вернёмся в Оберон вместе! Иди на работу, решай свои проблемы, подожду. Надеюсь, жалеть об этом не придётся ни тебе, ни мне! — варианта остаться вместе вообще не подразумевалось. Но я и этому рада, «Я за ним одним, я к нему одному!..»
Теперь акт любви приобретает совсем иную окраску, я от радости готова зацеловать его целиком и полностью, залюбить до самых кончиков волос, сама раствориться в нём до последней молекулы! Мы будем вместе, и гори всё синим пламенем!..
Мне удаётся украсть у неумолимого утра минут сорок сна, чтобы потом встать и собраться на работу.
Я уже всё спланировала: сегодня же напишу заявление на отпуск. По графику так-то летом, но у меня же обстоятельства. И сразу об уходе накатаю, чтобы две недели отрабатывать не пришлось.
Ловлю себя на мысли, что продолжаю жить старыми привычными шаблонами, какая разница, могу вообще больше не появляться ни на работе, ни в этом мире, у меня теперь совсем иная жизнь в другом измерении. Но вбитая с молодых ногтей дисциплина и неутешительный жизненный опыт подсказывают: плевать в колодец не стоит, судьба умеет строить такие гримасы, что если и не напугаешься, то понервничать вполне хватит. Поэтому даже перед Марией Семёновной стоит объясниться и предупредить, чтобы искала себе другую подмогу…
Уходя на смену, получаю от Костика клятвенное заверение, что никуда без меня не денется,
— Слово герцога Оберона! — прикладывает руку к сердцу, а сам хмур и подозрительно молчалив.
— Неужели думаешь, что стану тебе обузой? — получается, выпросила, а он может и не хочет меня там видеть? Опять сомнения когтистой лапой начинают раздирать изнутри.
— Не представляю, что ждёт меня, понимаешь? Это же не просто у Тео ночь переночевать, это надо выходить из тени! Чем закончится? Когда один, боятся не за кого, ты — моё самое уязвимое место, пойми!
— А, представь, Денис узнает, что я опять осталась одна! Думаешь, не отыграется? — у меня и аргументов-то серьёзных нет. Что с ума тут сходить буду без него, разве аргумент? Готова обещать, что угодно, — никуда не высунусь, мышью буду сидеть в норе, которую укажешь, обещаю! — только бы не передумал!
— Пообещай другое, — берёт мои руки в свои, серьёзно, очень серьёзно вглядывается в глаза, — если что-то пойдёт не так, вернёшься сама, не полезешь никуда, никакого геройства, просто, незаметно исчезнешь. Теперь, когда портал прямо у тебя на кухне, мне спокойней. Мы всё продумаем, чтобы тебя не мотыляло подолгу в воронке, чтобы всегда смогла убежать.
— Обещаю! — торжественно клянусь, не моргнув глазом и вытягиваю левую руку из его ладони. В курсе ли Костик о такой фишке, что скрещённые за спиной пальцы позволяют нарушить обещание, не знаю, но главное, это известно мне, и даёт поле для любого манёвра. Потому что ситуацию, при которой я его брошу в беде и сбегу, даже не хочу представлять!..
— Танюшка, не пори горячку! — Ирина Геннадьевна с недоумением перечитывает моё заявление об уходе, — я, очень рада, что твой горемычный Костя оказался достойным и состоятельным человеком, но знаешь, сколько таких случаев заканчивается фиаско?! Наивная девочка отправляется замуж за границу, а потом еле уносит оттуда ноги!
— Я пока не замуж, так в разведку, знакомиться еду, — докладывать, что ухожу в мир иной, тьфу-тьфу, конечно, звучит зловеще, не решаюсь, но в принципе всё так и есть, — Костя обещал, что понравится.
— В, общем, дорогая моя, отправляйся-ка в отдел кадров, попроси, чтобы подняли там все твои остатки отпусков, которые не догуляла, дополнительные тоже, и приходи ко мне с этой математикой. Всё приплюсуем к очередному, если покажется мало, напишешь заявление на административный плюсом к тому что выйдет, а эту твою дурь подписывать я не буду, — и рвёт заявление прямо у меня глазах. А я, честно говоря, рада этому, когда писала, сердце аж кололо, десятый год уже в родном коллективе, и никуда бы не ушла, не встреться мне здесь в образе бомжа герцог Оберонский.
— Спасибо! Спасибо Вам, Ирина Геннадьевна! Вы так обо мне волнуетесь! Разве Вам не всё равно, кто будет раз в четыре дня глаза мозолить?
— Глупенькая девочка, — улыбается по-матерински, — а кто ж ещё побеспокоится, кто подскажет? Я, да Никитична! Мы тут тебе и коллектив, и семья одновременно. Если обретёшь семью с Костей и будешь счастлива, мы знаешь, как рады будем?
— Как? — туплю, но это от избытка чувств, от комка в горле, больше ничего не могу высказать.
— Как за дочь родную, вот как! — вижу, что и у начальницы моей глаза подозрительно блестят. Чтобы не длить неловкий момент, сбегаю,
— Ну, так я в кадры!..
К вечеру меня рубит прямо на ходу. Я же не спавши вторые сутки! Эмоции держали на плаву, сколько можно, но организм сказал,
— Баста! И кофе свой термоядерный больше в меня можешь не лить! Не поможет!
— Иди вон в мою кандейку, прикорни на кушетке, покараулю, — спасает санитарка, — если что, позову.
— Спасибо Вам, Анна Никитична, — целую мягкую щёку и ползу в её хоромы.
Последняя моя смена в приёмнике, да и вообще в больнице. Мы со старшей накроили и насчитали мне гулять почти три месяца, это вместе с административным. Так и условились, если двух законных не хватит, то она легализует и подпишет заявление на месяц за свой счёт, и появляться для этого не обязательно. Но всё же, просила, хоть иногда давать о себе знать. Интересно, как это у меня выйдет? По сотовому не позвонишь…
Господь сжалился и подарил целых два часа покоя. Я словно провалилась в глухой колодец, ничего не слышала и не видела снов. Но потом пришлось заступить на пост.
Мелькают лица, жалобы, травмы, драмы, боль… всё, как обычно, и опять,
— Бомж! Ну почему мне так не везёт?! — Никитична, воздевает руки к небу, а потом натягивает свои толстенные санитарские перчатки, которые именует не иначе как крагами, — пойду мыть!
Не понимаю зачем, но направляюсь следом за санитаркой. Опять тот же путь, та же дверь у входа, разве что без льда и инея, на дворе уже весна намечается. Что я там рассчитываю увидеть? Ещё одну царственную особу в обрывках одежды или уже без оных? С колтунами в волосах и в разводах грязи на теле? А, что если правда, ещё какого-нибудь бедолагу занесло иномирными ветрами в нашу обитель? И если не я то, кто же? Кто спасет?
Уф, обыкновенный бродяга-бомж на моё счастье, сыплет на Никитичну на чистом русском отборным матом, упирается, пьян и обгажен до такой степени, что хоть святых выноси. Санитарка в словесной перепалке не уступает и, взяв мочальную швабру, загоняет засранца в ту самую душевую, с которой у нас всё и закрутилось.
В свою последнюю смену начинаю вспоминать и подмечать всё, что раньше не виделось и не замечалось. Тот же приёмник, та же суровая санитарка, та же душевая, те же процедуры, да только всё не то! Мой Берти не тот! Он единственный и неповторимый, не случайный и не бомж вовсе! Никак не смогла бы пройти мимо него. Никак! Вот и не прошла. Это всё не случайность, это судьба!..