Все смотрели на меня.
Я стояла в эпицентре скандала, пытаясь понять — правда ли это, или очередная хитроумная игра императрицы?
Мелькала в голове мысль: не могла ли она сама отравить себя, чтобы создать видимость угрозы? Но как? Зачем?
Кажется, эта женщина — словно хищник, без страха и жалости, готовая сожрать любого, кто встанет у нее на пути. Мне казалось, что для нее не существует границ, ничто не остановит ее, чтобы избавиться от меня навсегда.
Внутри меня царапала тревога, сердце колотилось в груди, словно предчувствуя страшные последствия чужих слов.
Все ждали, что скажет император.
— Дорогая матушка, — раздраженно произнес Аладар, его голос был холоден. В его взгляде — усталость и раздражение, словно он давно уже заметил игру, разыгрываемую за его спиной. — Я ел из той же тарелки, из которой ели вы. И она ела. Я специально пробовал то, что вы назвали «едой для нищих». И, пожалуйста! Со мной всё в порядке. Так что прекратите свою комедию.
С этими словами он вышел из комнаты. Его шаги эхом прокатились по коридору. Я вздохнула с облегчением, будто тяжелый груз свалился с души. Но тут я вспомнила кое-что важное. Я резко повернулась и бросилась за ним, чувствуя, что нужно предупредить.
— Постойте, — шепотом остановила я Аладара в коридоре, стараясь сохранить спокойствие, хотя внутри все еще дергалось от пережитого. — Это может быть не только отравление. Это — обострение болезни. И этот приступ может быть вызван стрессом. Она очень распереживалась, когда вы её… ну…
Моё сердце забилось сильнее, когда он посмотрел на меня пристально. Не выдержав смущения, я повернулась к двери, ведущей в покои императрицы.
Секунда, другая. Я немного растерялась.
Подняв глаза на его бледное и красивое, я почувствовала, что сейчас решается моя судьба.
Аладар смотрел на меня, его глаза — холодные и внимательные, как у хищника, оценивающего добычу. Я чувствовала тяжесть его взгляда, словно он пытается проникнуть в самую мою душу.
Какое неловкое чувство.
— Понимаете, — прошептала я, чтобы убедить его, — это мог быть настоящий приступ. Она очень переживает. И вы для нее очень много значите… Она переживает, она боится потерять вас… И всё это — из-за ваших слов. Вы… Я понимаю, что я никто, чтобы говорить, как правильно вам поступать, но… ее волнения могут плохо сказаться на ее здоровье.
Он поднял бровь, и в его взгляде мелькнула тень сомнения, смешанная с гневом.
— Ты понимаешь, что мою мать пытались отравить? — спросил он тихо, но голос его прозвучал так, будто это было приговором. В его глазах — искра ярости и решимости.
Я кивнула, чувствуя, как холод пробирается к костям.
— Понимаю. Но моя еда тут не при чем. Я подозреваю, что кто-то продолжает носить ей сладкое… — прошептала я, почти шепотом. — Когда я ложилась спать, она чувствовала себя относительно хорошо. Я действительно не вижу улучшений. Хотя они должны быть. И поэтому подозреваю, что кто-то приносит ей сладкое. Тайно. И я подозреваю, что на этот раз оно было отравлено. Так что убийца где-то рядом.
Аладар внимательно слушал, его лицо — маска спокойствия, но в глазах — глубокий внутренний конфликт. Он взглянул на меня, словно пытаясь понять, насколько я заслуживаю доверия.
— Но я отдал приказ, — произнес Аладар, глядя на меня так, словно высверливал во мне дырку.
Я почувствовала, как внутри меня закипает сопротивление и тревога.
— Но его не выполняют, — произнесла я тихо. — Многие хотят выслужиться перед вашей матушкой, потакая ее капризам. И я уверена, кто-то тайно приносит ей еду. И кто знает, чем это может закончиться. Я не хочу, чтобы она умерла. Не хочу, чтобы потом в ее смерти обвинили меня.
Он посмотрел на меня, его лицо было жестким, будто из камня.
— Ты хочешь снять с себя подозрения? — спросил он, его голос стал твердым и холодным.