Застыв возле двери, я пыталась собраться с мыслями и подготовиться к бесконечному потоку упреков, как вдруг услышала голос императрицы.
— Вы с ума сошли! Быстро уберите от меня эту гадость! Я вам что? Помойка, чтобы есть что попало?! В ее голосе звучало такое отвращение, что я даже представила ее лицо.
— Но, ваше императорское величество. Это же ваши любимые пирожные! Я с трудом раздобыл их! Император запретил готовить сладкое! И я подкупил повара, чтобы он сделал их для вас! — послышался голос Дуремара. — Ешьте эту гадость сами! Я не стану! — гневно произнесла императрица. — Засоряйте свой организм, чем хотите. Это ваше личное дело! Вы видели, как изменилось мое лицо? — Да, конечно, вы посвежели! Вы выглядите намного моложе! — тут же рассыпался в лести Дуремар. — Я же говорил, что мой чудодейственный крем… — При чем здесь ваш крем! Я им не пользовалась уже две недели! Это все питание! О, если бы я знала раньше, я бы никогда не ела эту дрянь! Так что ваш крем здесь ни при чем! А теперь уносите! Я даже смотреть на это не хочу! Я улыбнулась. Кажется, теперь я могу с уверенностью сказать, что ее величество идет на поправку.
Дверь открылась перед самым моим носом, а из нее вышел Дуремар, пряча коробочку. Бросив на меня взгляд, полный презрения, он направился по коридору.
Я вошла, видя, как императрица гордо восседает на подушках.
Она скользнула по мне взглядом, а я поняла, что ничего хорошего ее взгляд не предвещает. Ей уже доложили, видимо!
Я стояла перед ней, ощущая, как напряжение в комнате становится невыносимым.
Императрица лежала в своей роскошной кровати, окруженная шелком и золотом, но даже это богатство не могло скрыть её гнев и разочарование. В её взгляде кипели обиды, и она яростно размахивала веером, а я почувствовала, что грядет скандал.
— Я тебе даже почти поверила! — задыхаясь от ярости, воскликнула она. — А ты! Мне доложили, что ты провела ночь в покоях моего сына!
Она резко взмахнула веером, словно пытаясь ударить. В её глазах читалась обида, и я почувствовала, как сердце у меня сжалось от несправедливости. Внутри всё кипело — от гнева или от жалости, я сама не могла понять, что это.
Я постаралась успокоиться и сказала тихо, стараясь звучать спокойно, несмотря на внутреннюю тревогу:
— Между нами ничего нет.
Но императрица не могла смириться с этим. Её глаза засияли еще ярче, и она подняла веер чуть выше, словно собираясь меня ударить.
— Между вами есть я, — твердо произнесла она. — Если ты вынашиваешь какие-то планы стать фавориткой, то я этого не допущу.
Я почувствовала, как внутри меня зашевелилась стойкость, и спокойно ответила:
— Между чем и чем я должна стать фавориткой? Между вашим завтраком и массажем? Между обедом и прогулкой? Найдите мне время.
Однако, вчера ты время нашла! — произнесла императрица. Её лицо исказила ярость. Она задыхалась от гнева, и веер в её руке заскользил в воздухе, будто собираясь ударить. Но вдруг — словно осознав свою слабость — она остановилась. Её лицо стало мрачным, и глаза — полными отчаяния и усталости.
— Чтобы вы могли избить меня веером, вам нужно продолжать делать массаж, — улыбнулась я. Но моя улыбка еще сильнее разозлила ее.
Я сама понимала, что начинала злиться. Ну сколько можно!
— Теперь весь дворец судачит о том, что у нас новая фаворитка! — в гневе бросила императрица. Никакая я не фаворитка! — ответила я, чувствуя, как в моем голосе появилась резкость.
Это была обида.
— Ваш сын устал! У него болит спина! Я делала ему массаж! Такой же, как и вам! Или вы что думаете? У вас одной болит спина? Вы спрашивали сына, сколько раз он спал за все это время? Да на него страшно смотреть! То же мне, заботливая матушка. Ой, меня понесло.