— Так и сказал? — послышался голос императрицы, её взгляд был полон обвинения и боли, словно я вру ей прямо в глаза. — Быть такого не может! Мой сын… Нет! Мой сын не мог так поступить!
Я ощущала, как тяжело сдерживаться: внутри меня клокотала тревога, страх и растерянность. В глазах императрицы отражались буря чувств — ярость, отчаяние, глубокая ранимость. Она словно превращалась в человека, у которого сломался последний крохотный мостик надежды, и теперь она держалась только на силе своей гордости.
Я понимала, что говорить плохие новости — не моя сильная сторона. Мои слова прервал её холодный, высокомерный взгляд, который словно прорезал воздух. В её голосе зазвучала ледяная ярость:
— Ты врешь! — и в этой короткой фразе слышалась вся её ненависть ко мне. Но в этих словах я уловила тень грусти. Лицо императрицы омрачилось, и она снова уставилась в окно, чуть опустив глаза, будто пытаясь скрыть свои внутренние переживания.
Это было так необычно — видеть её такую слабую, уязвимую, словно вдруг всё её величие и холод исчезли, уступив место внутренней боли. Я чувствовала, как у меня внутри всё сжалось от тревоги, и сердце билось сильнее. Когда же она поймёт, что я не желаю ей зла?
Наверное, никогда.
И это было обидней всего.
Наконец, императрица, словно собравшись с последними силами, произнесла чуть более спокойно, но с твердостью, которая не могла оставить сомнений:
— Пока мой сын не скажет мне это лично, я не поверю.
Я слегка растерялась, почувствовав, как внутри меня вспыхнуло желание снова увидеть императора. Я почувствовала, что настроение подпрыгнуло вверх.
— Мне что, позвать его?
Императрица высокомерно ответила:
— Для начала расскажи, с чего весь дворец гудит о том, что вы с моим сыном уединяетесь в покоях?
— Чего? — опешила я, не понимая, о чём речь.
— Весь дворец гудит, что видели вас выходящими из покоев! — продолжила императрица, её глаза горели яростью. — Глядя на тебя я не поверю, что это неправда или, по крайней мере, что это гнусная клевета, придуманная сплетниками!
Я была ошарашена. В памяти всплыл образ: служанка, которая смотрела на нас с каким-то странным вниманием, будто что-то подозревала. Неужели она всё растрепала?
— Ты знаешь всё прекрасно, — гневно произнесла императрица, глядя на меня так, словно могла прочитать мои мысли.
— Да, я была в покоях. Мы обсуждали ваше здоровье, — честно ответила я. — Но то, о чём вы подумали, не было.
— В покоях? Не было? С драконом? — с ехидной улыбкой спросила императрица. — Больше ты не подойдёшь к моему сыну! Поняла меня? Как только ты появишься рядом с ним или я узнаю, что вы снова встречаетесь, я тебе устрою! Теперь к нему будут ходить другие. Ты будешь сидеть здесь. Я запрещаю тебе видеться с императором.
Её голос звучал так, будто она всё решила. Я не могла понять, что это? Материнская ревность? Королевский принцип? Или она делает ради того, чтобы в очередной раз доказать свою власть?
— Решила стать фавориткой? — продолжала императрица, её тон стал резким, а лицо исказилось гневом. — Меня — в могилу, а сама рядышком с моим сыном! Неплохо придумала! Только вот я умирать не собираюсь.
Она нервно позвонила в колокольчик. Вскоре на пороге появился Фруассар — воспитанный, учтивый и очень спокойный.
— Пусть мой сын придёт сюда! Лично! — приказала императрица, её голос был твёрдым и безапелляционным. Императрица покосилась на меня высокомерным взглядом. — Пусть эта врунья будет посрамлена.