Люби меня навсегда

9

Весь путь до Смоленска мы едем молча: я стараюсь забыть увиденную мною на заднем дворе ресторана сцену, и пытаюсь придумать, чтобы я всё-таки хотела успеть сделать до конца своей жизни. Тем более сейчас сама судьба любезно предоставила мне такой шанс. Рома молча ведёт автомобиль: просто выполняет свою работу. Доставляет меня из точки А в точку Б. Уже за полночь, когда мы подъезжаем к Смоленску.

– Остановимся поспать, – больше приказываю, чем предлагаю я ему. В конце концов, я плачу деньги!

И Роман послушно останавливается у первого попавшегося мотеля у трассы. Вход призывно моргает неоновыми вывесками, и, судя по ряду припаркованных на стоянке большегрузных фур, усталые путники соблазнились на их яркое великолепие. Как ночные мохнатые мотыльки.

Мы проходим на стойку ресепшн, где усталая женщина выдаёт нам ключ.

– Нам надо два номера, – уточняю я, и она, усмехнувшись, протягивает мне второй комплект, и, повернувшись к Роме, интересуется:

– Хорошо, если будет нужна девочка, звони мне ноль один. Сразу же пришлю!

– Ему не нужна будет девочка, – раздражённо отвечаю я за него. В конце концов, ему надо нормально выспаться и отдохнуть перед дальней дорогой. Я просто не представляю, как можно столько заниматься сексом! Беспорядочно и вульгарно.

– Спасибо, – отвечает, посмотрев с усмешкой на меня, Роман. – Если что, наберу, – и мы поднимаемся с ним на второй этаж.

Тётка услужливо выдала мне номер в самом дальнем углу коридора, куда я отправляюсь, гордо задрав голову.

– Эй, Сонниполли, – зовёт меня Рома.

– Даже и не думай! – раздражённо отвечаю я ему, представив, как он будет ко мне клеиться глядя на ночь.

– Я просто хотел пожелать спокойной ночи, – спокойно отвечает он, и я слышу, как хлопает в бутылочном свете коридора дверь его номера.

– Спокойной ночи, – бормочу я в отчет, и открываю дверь своей комнаты.

Ну что ж… Я имею ровно то, что и ожидала: замызганные стены в брызгах пива, вина и даже боюсь представить, чего ещё. Въевшийся навсегда в дешёвые обои запах табака и сивухи, и узкая панцирная кровать, словно украденная из советского пионерского лагеря.

Это ничего, – успокаиваю я себя, всего несколько дней в дороге, и я буду там, где солнце и небо не заканчиваются никогда, а воздух пахнет лимонами и розмарином. Как есть, в одежде, я присаживаюсь на кушетку, которая жалобно пищит подо мной, как пойманная в капкан мышь. Делаю глубокий вдох и просто проваливаюсь спиной в эту замусоленную постель, стараясь не замечать въевшегося к неё запаха чужого пота и усталости.

В окне напротив мельтешат огни от неоновых вывесок, доносятся пьяный смех и крики, шум проносящихся со свистом мимо машин, и я даже начинаю засыпать под эту музыку ночной трассы, убаюканная её бредовым ритмом, как тут за спиной, за стенкой, слышу яростный скрип кровати, и женские крики: «О да, да, сильнее!» и тяжелое мужское дыхание.

Чёрт побери! Да сколько же можно трахаться! – взрываюсь я сквозь сон, но, очнувшись, понимаю, что это точно не Роман, который заселился совсем в другое крыло.

Окончательно проснувшись, я некоторое время лежу, пытаясь не обращать внимания на яростные звуки совокупления, которое происходит словно здесь, в моей голове: тонкие картонные стены не утаивают ни звука. Но через несколько минут я понимаю, что, видимо, это никогда не закончится, и я точно уже не засну.

Ну что же, я так хотела настоящей нетепличной жизни, поэтому я снова натягиваю чужие растоптанные кроссовки, и выхожу в полный опасностей и приключений мир. Во дворе гостиницы, оглядевшись по сторонам, я вижу ночной бар, с такими же призывными огнями и вывеской «У дороги», и начинаю чувствовать себя прямо как герои фильма «От заката до рассвета», когда переступаю его порог. Но мои девичьи грёзы немного рассеиваются, когда вместо мексиканского разбитного стриптиз-бара я попадаю в засиженный мухами сельский клуб с накрытыми клеёнкой столами и какой-то попсой, орущей в динамиках. Но раз уж моя новая жизнь, точнее, остатки новой жизни, уже начались, ничто не способно сломить моей решимости жить последним днём и на полную катушку.

Я решительно прохожу к барной стойке, украденной, видимо, из какого-то ночного клуба девяностых, и, протягивая удивлённому бармену тысячную купюру смело заявляю:

– Текилу. На все.

– Текилы нет, – отвечает он, но я не сдаюсь.

– Хорошо, тогда виски! Виски у вас, я надеюсь, есть? – уточняю я.

– Виски есть, – подтверждает парень и ставит передо мной два стакана.

– Со льдом, – прошу я.

– Лёд закончился, – отвечает бармен, и сразу же напоминает мне официантку Анжелу только в мужском обличье.

– Я угощаю, – вдруг отодвигает мою руку с деньгами какой-то детина, подсаживаясь ко мне сбоку на свободный стул.

Он берёт один стакан, и, не спрашивая, просто чокается о мой бокал и опрокидывает свою порцию виски себе в рот.

– До дна, детка, – словно приказывает он мне, и я, не ожидавшая такого напора, выпиваю свой виски, который прожигает мне горло и пищевод до самого желудка.

– Толик, – непринуждённо представляется он мне, и делает знак бармену, который мгновенно выставляет перед нами ещё два стакана.

– Полина, – вежливо отвечаю я, и мы снова выпиваем по порции виски, и я вижу, как бар становится больше похож на американский голливудский клуб, а лицо Толика напротив даже приобретает привлекательные черты.

– Очень у тебя лицо знакомое, Полина, – то ли делает мне комплимент Анатолий, то ли, наоборот, подозревает меня в чём-то незаконном.

И только я хочу заявить, что вообще-то я известный блогер, и, видимо, он видел меня где-то в соцсетях, как лицо мужчины озаряется вспышкой воспоминаний:

– Так ты же на пятидесятом обычно работаешь! Точно! – и я растерянно улыбаюсь в ответ, плохо соображая, что бы это значило. – Василий, ещё по рюмашке, – машет он бармену, и, прижимаясь ко мне, шепчет своими губами, расплывающимися у меня перед глазами в пьяной улыбке: – Вот мы и встретились, милая. Давно хотел с тобой попробовать, – и его рука проскальзывает под мою футболку, больно сжимая мою грудь.

Я вскрикиваю от неожиданности, а второй ладонью Толик уже лезет мне в джинсы, пытаясь расстегнуть их.

Я влепляю ему в ответ со всех своих сил пощёчину, и по медленно начинающему багроветь лицу мужчины понимаю, что только разозлила его. Я съёживаюсь на своём стуле, ожидая ответный удар, как вдруг Толик рушится прямо на барную стойку, ударяясь о неё головой, а второй удар приходится ему прямо в ухо.

– Идём со мной, – слышу я знакомый голос с жёсткими нотами, и чувствую, как чья-то рука хватает меня и сдёргивает со стула, уводя за собой на улицу, не давая опомниться ни мне, ни бармену, ни вырубившемуся на барной стойке Толику.

Рома-Элвис молча ведёт меня за собой через двор, и иду за ним, как послушная измотанная кукла. Глупая избалованная кукла. Которая не выезжала дальше Садового кольца и уж тем более никогда не общалась с настоящими мужиками, пропахшими пивом, потом и желанием. Которое они привыкли затыкать быстро и незамысловато.

Поднявшись на наш этаж, я сглатываю комок в горле, и выдавливаю из себя:

– Можно мне переночевать с тобой в твоём номере? Мне страшно.

И Рома молча кивает головой в ответ. Я захожу к нему, дверь за нами затворяется, и я чувствую, словно меня завернули в тёплый кокон, и теперь мне хочется остаться здесь навсегда.

– Так и будешь спать в одежде? – первый раз после случившегося Элвис открывает рот, и я, полностью согласная с ним, просто стягиваю с себя джинсы с футболкой, оставшись в своём дорогом кружевном белье La Perla из прошлой жизни.

– Ты с какого края будешь спать? – вдруг совершенно неожиданно для себя задаю я ему самый просто вопрос. Который может быть важен, только если вы вместе.

– Я лягу со стороны двери, – серьёзно отвечает он мне. – Чтобы охранять тебя от ночных кошмаров.

– Спасибо, – выдавливаю я из себя, укутываясь в застиранное одеяло, которое теперь мне кажется лучше всех роскошных шёлковых покрывал из лучших отелей мира.

– Не за что, это же моя работа, – Рома стягивает одним движением с себя всю одежду, и я стараюсь не смотреть на его идеальное подтянутое тело, без намёка на пивной живот и второй подбородок.

Я лежу к нему спиной, и чувствую, как трясётся под ним жалкая кроватка, когда он отворачивается от меня. И моё сердце сжимается от непонятной тоски и желания.

– Я же хочу получить свой гонорар, правильно, – бормочет он, затихая. – Постарайся не клеиться в следующий раз к пьяным дальнобойщикам.

Вот он опять испортил весь момент! И как ему только это удаётся! За окном всё так же продолжает орать далёкая музыка под аккомпанемент дешёвого неона, за стенами всё так же раздаются скрипы, вздохи и стоны, а мои глаза слипаются, и в голове крутятся строки Гумилёва:

Я просыпаюсь в тёплой уютной постели, совершенно одна, и пытаюсь вспомнить, как я здесь очутилась, пока воспоминания не расставляются чётко по полочкам моей памяти. Получается, что с того замечательного девичника прошло ровно полтора дня, а я уже валяюсь со стриптизёром непонятно где и посередине неизвестно чего.

Я быстро вылезаю из кровати и натягиваю свою, точнее, непонятно чью, одежду. Дверь нашего жалкого номера распахивается, и в комнату входит свежий и красивый Роман, неся в руке бумажный стаканчик с кофе.

– Завтрак в постель, – улыбается он самой своей обворожительной улыбкой, и я понимаю, почему женщины так на него реагируют. – Я сморю, ты уже встала. Значит, мы уже может ехать?

– Спасибо, – отпиваю я кофе, который оказывается как ни странно хорошим для мотеля на трассе. – Выезжаем.

– Что, даже душ не примешь? – снова усмехается он мне, и, судя по его сияющему свежему виду, он успел утром умыться, а тонкий слой отросшей щетины делает его ещё более привлекательным. И меня это злит. Потому что у меня нет с собой патчей для глаз, масок для лица и волшебных кремов, способных снова превратить меня в принцессу с Рублёвки. Но ничего, главное, пересечь границу.

Через несколько часов мы уже стоим в очереди из машин на границе с Литвой, и я прижимаю к груди свой пластиковый пакет с наличкой. Пограничники устало пролистывают наши паспорта, задавая дежурные вопросы о цели поездки, и после полудня мы уже мчимся по трассе к Каунасу. А потом – Польша.

– Так всё-таки, куда мы едем? – задаёт мне самый главный вопрос Рома.

– Сначала – в Италию, – отвечаю я. Где пахнет лимонами и розмарином. И, возможно, кое-кто ждёт меня. По крайней мере, я на это надеюсь в глубине своей души. – А потом ты сможешь уехать, куда тебе заблагорассудится. Довези меня до Рима!

– Отлично, Рим, – задумчиво отвечает Элвис. – Все дороги ведут. Туда. Это всем известно.

– Час дня, – вдруг понимаю я, взглянув на часы на приборной доске. – Сейчас должна была состояться моя свадьба.

Интересно, что там происходит? Как Вайсбергам удалось объяснить всем сливкам общества, приглашённым на торжество, что оно в итоге отменяется? И словно прочитав мои мысли, на ещё пока оставшейся русской волне начинаются новости. Дикторы бодро зачитывают очередные сводки с полей, пока не оставляют на сладкое последние светские сплетни.

«Друзья, нам только что пришло в студию сообщение, что свадьба светской львицы Полины Сонис и бизнесмена из списка Forbes Анастаса Вайсберга, которая должна была стать самым главным событием этой осени, не состоится. По неподтверждённым пока данным, известная блогерка могла быт похищена неизвестным мужчиной, с которым её вчера видели в Москва-Сити. По рассказам очевидцев, Полина выглядела очень странно и была явно чем-то встревожена. Сняв наличные деньги со своего счёта, сумма не разглашается, она села в автомобиль к неизвестному и уехала. С тех пор её никто не видел. Мы будем держать вас в курсе событий, друзья, не переключайтесь…»

Весь мой мир окончательно рушится после этих новостей, а Рома, поворачивается ко мне, и я могу поклясться, что алые языки пламени плещутся в его тёмно-синих бездонных глазах:

– Что. Это. На Хрен. Такое?! Ты можешь объяснить?!

– Хорошо, я попробую, – тихо отвечаю я, и выкладываю ему всю свою грустную историю.

После моего рассказа Рома молчит какое-то время, внимательно следя за дорогой, а я просто смотрю в окно на проносящиеся мимо на бешеной скорости леса.

– И когда ты об этом узнала? – вдруг спрашивает он, подумав.

– О том, что я, возможно, скоро умру? – равнодушно уточняю я. – Как раз накануне своего девичника. Помнишь? – я грустно усмехаюсь, и вижу, как сжимаются его челюсти. От злости. Или от разочарования. – Наверное, я и вела себя так тогда, понимаешь? Непредсказуемо? – подсказываю я ему.

– Понимаю, – отрывисто бросает он. – Ведь хорошие девочки не спят со всеми подряд, правильно? И уж тем более не отсасывают у первого встречного? – и он, повернувшись, изучающе смотрит мне в глаза, и я чувствую, как начинаю снова краснеть от одного только воспоминания о его горячем теле.

– Наверное, нет, – покорно соглашаюсь я с Ромой. – Я слишком долго была хорошей девочкой. И слишком много ничего не делала в своей жизни. И теперь решила попробовать что-то в первый раз, – объясняю я. И, сглатывая предательский комок в горле, заключаю: – И, скорее всего, в последний…

Меньше чем через час мы уже паркуемся где-от у центральной улицы Каунаса – сонного опрятного городка, где-то еще сохранившего заплатки советского прошлого, но уже нарядившегося в строгую одежду тихого жителя на задворках Европы. Садимся на улице в ресторане, за столик, продуваемый солёными ветрами, несущимися мимо нас с Балтики, и строгий пожилой официант приносит нам меню.

– Сегодня без десерта, – многозначительно говорю я Роме, и он даже никак не реагирует на мои слова.

Он всё так же молчит большую часть времени, раздумывая над чем-то.

– Получается, что Анастас Вайсберг от тебя отказался? Бросил тебя сразу же, не раздумывая, когда узнал о твоей болезни? – вдруг спрашивает он меня, и я чуть не давлюсь своим «Цезарем».

– В общем и целом, получается, что так, – соглашаюсь я с ним.

– Тогда что это было про слежку и какие-то автомобили? – продолжает дальше он свои логические рассуждения, и тут я понимаю, что попала в ловушку.

Признаться ему, что я просто блефовала? Но тогда совсем непонятно, откуда пресса пронюхала про всё это…

– Постой, мне надо кое-что проверить, – бормочу я, и начинаю перечитывать кучу истеричных сообщений от мамы, которые до этого я просто пролистывала, не углубляясь в них:

«Полина, этим Вайсбергам всё не сойдет так просто с рук!»

«Папа всё продумал, дочка»

«Полечка, ты можешь возвращаться, мы всё утрясли»

«Мы пригрозили Вайсбергам, что мы расскажем обо всём прессе! Ждём их ответа»

«Они согласились на наши условия!»

«Они думали, что могут просто так слить нашу дочь, но это им выйдет боком»

И тут меня осеняет, что мои родители просто пошли на сделку с Вайсбергами: моя семья не трезвонит на каждом углу прессе, как их милую добрую смертельно больную девочку слили в помойку, как только узнали о её беде. Пиарщики Анастаса настойчиво рекомендуют ему избегать этого скандала, а сам Стасик, не смог придумать лучшего оправдания для таблоидов, как моё внезапное похищение. Потому что от него никто никогда не уходит по своей воле. Его не могут бросить. Он сам – легко. Но не смертельно больную невинную Полину Сонис.

Может быть потом, позже, когда всё утрясётся, он придумает способ отделаться от меня по-тихому. Чтобы не поднимать вокруг шумиху и не нервировать рынок ценных бумаг. И не портить себе репутацию и карму. Которая, возможно, ему ещё очень пригодится на предстоящих выборах. И слитые в сеть мои фото с чужим членом во рту были бы очень кстати. Но их не слили, и теперь я точно заплачу за них с лихвой.

– Да, поначалу я тебе наврала, – спокойно признаюсь я Роме. – Но это был жест отчаяния. Но теперь обратной дороги нет. Потому что слежка, действительно уже началась. Анастас постарается вернуть меня обратно. Чтобы решить, как же в итоге со мной поступить. Или просто дождаться, ну, сам знаешь, когда я умру, – и ко мне вдруг приходит осознание того, что это вполне вероятный сценарий моей дальнейшей жизни.

– И ты решила просто уехать от этого всего? – тихо спрашивает он меня, прожигая насквозь своими тёмно-синими глазами. – Как маленькая избалованная девочка? Ты не захотела ещё раз сдать все анализы…

– Пройти все курсы химиотерапии, пока у меня не вылезут волосы и зубы, а потом лечь на операцию по пересадке костного мозга с шансом вылечиться один к пяти? – подхватываю я его мысль. И неожиданно для самой себя, просто говорю ему наконец-то правду: – Ты знаешь, у меня не было времени об этом подумать, потому что ты прислал мне эти мерзкие фото, и я просто не могла там больше находиться. Мне нужен был глоток свежего воздуха. А потом я уже не смогла остановиться. Мне захотелось наконец-то подышать, понимаешь? Полной грудью.

– Эти фото, кстати, совсем не мерзкие, – улыбается он мне первый раз за всё время. – Мне лично они очень понравились. И мне понравилось всё остальное, – наклоняется он близко-близко ко мне, и я вспыхиваю, как сухая спичка.

Я судорожно хватаю свой стакан с водой, чтобы потушить пожар, начинающий неудержимо разгораться во мне, и спрашиваю с невинным видом:

– Так значит, ты удалишь эти фото? – в надежде на то, что в обмен на мою откровенность в нём проснётся благородный рыцарь.

– Зачем? – возвращается прежний насмешливый Рома-Элвис. – Сначала деньги, потом – всё остальное. Если захочешь.

– Отлично, – окатываю я его ледяным презрением, – довозишь меня до Рима, получаешь оговоренную сумму и можешь катиться на все четыре стороны.

– Договорились, – равнодушно отвечает он, и мне хочется воткнуть ему вилку, которой я пытаюсь элегантно наколоть свой листик салата, прямо ему в глаз.

Чтобы хоть как-то развеяться, я достаю свою салфетку, на которой начала составлять план своей дальнейшей, точнее, оставшейся мне жизни, и пересматриваю свой жалкий список дел. Просто удивительно, как сложно придумывать какие-то действительно важные желания! Особенно, когда я ничем практически не ограничена. Кроме времени.

Я смотрю на пустынную городскую площадь, где пара непонятно откуда-то взявшихся чаек уныло рвут на части остатки брошенного кем-то бутерброда. Итак, мне нужно сконцентрироваться хотя бы на десяти желаниях, так будет, определённо, намного проще, решаю я. И снова перечёркиваю и вписываю новые пункты.

– Что ты там всё пишешь? – вдруг прерывает моё увлекательное занятие Роман. – Составляешь завещание?

– Да хоть и завещание. Тебе то что с этого, – огрызаюсь я в ответ, и тут предательский ветер вырывает у меня из рук мою жалкую измочаленную бумажку, и Рома ловким движением ловит её на лету.

– Ну что же, посмотрим, – бормочет он, просматривая мой список, и я кричу, уже не сдерживаясь и заливаясь краской стыда:

– Не смей читать! Это конфиденциально! – и вскакиваю со своего места, чтобы попытаться подраться с ним, но он вытягивает руку, чтобы я не могла дотянуться до своей салфетки. И на секунду я снова приближаюсь к нему, и меня обдаёт жаром его тела. И я снова вспоминаю, каким он может быть властным. И желанным. И как мне хочется очутиться сейчас в его твёрдых и нежных руках.

А он тем временем зачитывает, держа список над моей головой:

– Итак, пункт номер один: увидеть «Рождение Венеры» Сандро Боттичелли, – и мне кажется, он сейчас свалится со стула от удивления. – Это ту, что в галерее Уффици во Флоренции? – уточняет он, очень серьёзно глядя на меня.

– Именно! – гордо задрав нос, выкрикиваю я ему в лицо. – Не ожидала, что ты знаешь такое слово! – и снова плюхаюсь на своё место, бережно расправляя свою изрядно помятую салфеточку.

– Похвально, похвально, что у современных девушек такие желания, – усаживается он напротив, скрестив руки на груди и откинувшись на спинку стула. И мне кажется, или он действительно теперь рассматривает меня с любопытством, как энтомолог – редкий экземпляр попавшейся ему бабочки? Или жучка.

– Ну знаешь ли, не у всех такие примитивные и низменные желания, – надменно парируя я.

– Ну да, конечно, понимаю: сходить в клуб, нажраться и потрахаться с первым встречным, – глубокомысленно ухмыляется Элвис.

– Не суди всех по себе. И по своим клиенткам, – сухо отвечаю я, добавляя новый пункт в свой список.

– Так значит ты не такая, – уже с интересом наклоняется ко мне Рома. – И кто же ты, детка? Популярная блогерка Поллисонис?

– Вообще-то я дипломированный искусствовед, – гордо заявляю я, и теперь Роман на самом деле валится со стула от смеха, окончательно распугав залётных чаек, которые с возмущёнными криками уносятся куда-то в сторону моря.

– Ты? Кто? Искусствовед? – продолжает смеяться он, и я поясняю:

– Да, что тебя так рассмешило?! Представь себе, в мире есть ещё такие профессии.

– Да я тебя недооценивал, девочка! А ещё есть библиотекари!

– Впрочем, как литераторы и критики, – поджав губы, перечисляю я еще парочку вымирающих в наше время занятий.

– Ладно, не обижайся, – просмеявшись, отвечает мне Рома. – Прости меня, просто я действительно не ожидал, что дочка знаменитого продюсера и невеста миллиардера-олигарха имеет такую странную специальность.

– Ты хотел сказать, непопулярную? – уточняю я.

– В общем-то, да, – соглашается он со мной. – Всегда представляешь в этой роли какую-нибудь строгую тётушку в синей тугой блузке под горло и с бабушкиной камеей на шее, знаешь ли. Или работницу музейного архива, в пыльном халатике и в очках, – объясняет мне Рома, и я с ним соглашаюсь в душе.

– Вообще-то, это всего лишь сложившийся стереотип, и ты просто его жертва, – объясняю я ему. – Наверняка ты ожидал, что раз я дочь известных родителей, то выберу как минимум факультет журналистики или юриспруденции и права? А возможно, и финансовый. И ты рассуждаешь точно как моя мамочка, – и он кривится в ответ. А сама я вспоминаю, с каким удивлением и неодобрением встретили мои родители в своё время эту новость. Что я не буду сама ничего создавать, снимать фильмы как папа, управлять его компанией или, в конце концов, продюссировать телевизионные сюжеты, брать интервью у знаменитостей или писать экономические статьи для «Коммерсанта».

– Мне на самом деле нравится наблюдать за рождением настоящих шедевров, – объясняю я. – Понимаешь, это такая же тайна, как и рождение человека: ты никогда не знаешь, что из этого в итоге выйдет. Кто-то будет печь хлеб и булочки, а кто-то станет известным кутюрье. Кто-то пойдёт на войну и станет героем. Или погибнет. А кто-то, наоборот, будет сиять на небосклоне, представляешь? – рассказываю я Роме свою теорию, и он с интересом слушает меня. – Так и какой-нибудь артефакт: что делает предмет настоящим произведением искусства? Вот, возьмём, к примеру, эту вилку! – наконец-то подхватываю я своё грозное оружие. – Как знать, откопают ли её наши потомки через несколько десятков тысяч лет, заржавленную и изъеденную временем и солью, и положат её бережно под стекло в каком-нибудь историческом музее? И будет ли она тогда считаться предметом искусства? А картины? Какая из них, написанная даже очень хорошим художником, останется просто красивой безделушкой в интерьере, а какая покорит наш ум и воображение навсегда?

– Ты поэтому хочешь увидеть «Венеру»? – тихо спрашивает он меня.

– Да, и поэтому тоже, наверное, – соглашаюсь я с ним. – Это просто первое, что пришло мне на ум, когда я решила составить этот дурацкий список, – устало опускаю я плечи.

– Ну отчего же дурацкий, – вдруг отвечает мне Элвис-Роман, – позволь? – и теперь уже бережно берёт мою салфетку, расправляя её на своей ладони, как какой-то ценный фолиант. – А что вторым пунктом? Увидеть Давида Микеланджело? – слушай, поднимает глаза он от моего списка и озабоченно смотрит на меня. – Всё очень запущенно, как я вижу. Тебе нужен доктор, детка.

– Ты что, снова издеваешься надо мной? – усмехаюсь я. – Наверняка думаешь, что какая-то избалованная богатая сучка даже не знает, что ей ещё себе пожелать?

– Нет, я так вовсе не думаю, – спокойно перебивает он меня. – Никогда не решай за других, что у них на самом деле в голове.

– Отлично, – соглашаюсь я с ним. – Как видишь, я даже точно не уверена, что у меня у самой в голове творится.

– Ну что ж, – окидывает меня оценивающим взглядом Элвис. – Я тебе помогу. Не благодари. Я придумаю тебе твои желания. Чтобы ты могла спокойно умереть, зная, что успела сделать всё, что на самом деле хотела успеть сделать в этой жизни.