Люби меня навсегда

21

– Поля, – срочно в галерею! – вдруг подбегает ко мне Соня.

– Что случилось? – пугаюсь я.

– Не знаю! Сработала сигнализация! – кричит подруга, и я бросаюсь прямо в босоножках по снегу в соседнее здание, где двери пока ещё закрыты на замок. Я не могу допустить, чтобы что-то произошло с моими бесценными картинами, которые мне доверили мои художники!

Трясущимися руками я вставляю ключ в замочную скважину и вваливаюсь с разбегу в пока ещё тёмную прохладное помещение. Странно, но здесь абсолютно тихо. Следом за мной забегает Рома, и дверь за нами захлопывается.

Я пробегаю все залы, но всё тихо и спокойно.

– Мне кажется, это было ложная тревога, – бормочу я, и решительно направляюсь к двери.

– Сонниполли, подожди, нам надо поговорить, – останавливает меня Рома, но я вырываюсь из его рук.

– Нам не о чем разговаривать, – дёргаю я за ручку.

Странно, но дверь заперта. Я пытаюсь открыть её ключом, но мне что-от мешает. Только этого не хватает: замок заело.

– Не бросай меня, – отходит он от меня, и я чувствую, как моё сердце раскалывается снова на миллионы осколков севрского фарфора.

– Нельзя бросить того, с кем ты никогда не был вместе, разве нет? – бросаю я ему в лицо, и только сейчас понимаю, что я до сих пор в этой дурацкой кошачьей маске. Я снимаю её и бросаю на пол, и она маленькой бархатной инсталляцией остается лежать в окружении картин на стенах.

– Не правда, Полли, – тихо отвечает Рома. – Ты давно уже вместе со мной. Всегда.

И тут волна возмущения просто накрывает меня с головой: подумать только, он ничем не лучше мерзавца Анастаса, да или того же лысеющего Давида! Я начинаю опять яростно колотить в дверь, но, похоже, никто меня не слышит.

– Когда, позволь узнать? – кричу я ему в лицо. – Когда ты делал те самые фото, чтобы меня же ими и шантажировать?! Или когда бросил меня в торговом центре, где меня чуть не изнасиловал охранник?! Или когда трахал каждую встречную девчонку?! Именно тогда я была в твоём сердце?! – я распаляюсь, вспоминая все мои обиды на него, и совершенно не понимаю, как он может ещё и оправдываться после этого!

Но Рома стоит, опустив руки, и внимательно слушает меня:

– Я могу всё объяснить. Ну или почти всё, – пытается возразить он, но меня не остановить:

– Я могу всё простить, кроме того факта, что даже после того, как мы с тобой занимались любовью в Париже, даже после этого ты продолжил мне врать!

– Но я не врал тебе, Полли, – пытается приблизиться ко мне Рома, но я делаю шаг назад:

– Не подходи ко мне! Стой там! – предупреждаю я его, потому что краешком мозга я понимаю, что если подпущу его слишком близко, у меня не будет больше никаких сил бороться с самой собой. А пока мои злость и ярость помогают мне, защищая от его сладких оков, которыми он может опутать меня в любой момент.

– Как ты мог уйти с этой своей чёртовой маркизой! – кричу я на него, и тут понимаю, что начинаю плакать от обиды, как маленькая девочка. Только этого мне не хватало! Я сделала такой огромный путь, чтобы стать взрослой самостоятельной женщиной, и теперь этот-мать-его-Элвис опять начинает играть со мной в свои дурацкие игры.

– Не плачь, моя малышка, – подходит он ко мне, и у меня нет сил ему сопротивляться. – У меня ничего не было с Юлей, и быть не могло, – вытирает он большим пальцем слёзы, текущие по щекам.

– А что же ты тогда делал с ней той ночью? – спрашиваю я, и он очень серьёзно, как учитель ученице объясняет:

– Это я её тогда позвал на ту встречу. Мне надо было разобраться с одним очень деликатным делом, которое было между нами.

– И что, разобрался? – спрашиваю я, успокаиваясь, но всё ещё не до конца веря его объяснениям.

– Почти, – грустно усмехается он. – Но кто же знал, что ты едешь в Италию к какому-то пижону!

– Он не пижон! – автоматически начинаю защищаться я, но тут же осекаюсь. – Хотя ты прав, да, он абсолютный пижон! А что ты от меня хотел? Чтобы я доверилась первому встречному шантажисту? – начинаю снова возмущаться я. – Согласись, это ты изначально повёл себя как последний подлец!

– Я и не спорю, – тихо отвечает Рома. – У меня нет никакого права тебя в чём-то упрекать. В конце концов, я получил то, что заслужил.

– И что же?! – спрашиваю я.

– Боль и разочарование, – грустно отвечает он. – Но поверь, я готов терпеть любую боль, если у меня будет хоть малейшая надежда, что ты будешь со мной.

Он садится прямо на пол, на мои новенькие набриолиненные паркетные полы, и продолжает:

– Когда в институте мне предложили поехать в Париж, я не представлял, как я смогу жить там без своей Юли, и я пошёл на подлог: да ты наверняка уже догадалась. Я написал за неё картину, и она подписала её своим именем. Но ей всё равно не хватало денег на учёбу, и я заложил дом своего прапрадедушки художника Романа Хрусталёва, который мне достался по наследству. Ну а что было в Париже, ты и так знаешь от моих друзей. Я не мог представить, что человек, которого я люблю, просто использовал меня все эти годы, чтобы заполучить славу, богатство и титул мужа. Но единственное, чего она не смогла сымитировать, так это талант. И я просто уехал, бросив все свои работы во Франции, понимая, что она одна с ними ничего не сможет сделать. Несколько раз Жули предлагала мне выкупить моё право на них, но я ей не отвечал. Мне стало проще жить, так я и существовал в Москве: просто выступая в клубе и зарабатывал достаточно денег, чтобы постепенно гасить долг за свой дом. В общем-то, меня всё устраивало, – горько усмехается Рома. – Заниматься живописью меня больше не тянуло, тем более заводить с кем-то серьёзные отношения. Я просто брал у женщин то, что они мне сами хотели отдать, хотя я их и не просил об этом.

Я сажусь рядом с Ромой прямо на пол, и моё роскошное платье пепельным озером растекается по паркету. А он продолжает:

– И когда я увидел тебя в той комнате в клубе, у меня просто сорвало резьбу, понимаешь? – тихо говорит он, даже не глядя на меня. – Ты была такая юная, как когда-то Юля, когда мы учились в институте. И я знал, что ты невеста, которой подруги подарили меня на девичник! Богатая избалованная девчонка, которая готова изменить своему жениху прямо накануне свадьбы – не более того. Я мстил не тебе, а той, что предала меня когда-то, хотя это совсем меня не оправдывает, – совсем тихо шепчет он, и я чувствую, как стыд мутной лужей разливается между нами.

– Но потом, когда я стал узнавать тебя ближе, я понял, что ты, собственно, ни черта сама не разбираешься ни в жизни, ни в людях, – смотрит он на меня. – И эта твоя странная салфетка с какими-то детскими нелепыми желаниями… Хотя, нет, прости, – останавливает он меня, готовую разразиться очередной тирадой, – конечно же не нелепыми. А трогательными и смешными.

– И именно поэтому ты решил меня бросить в торговом центре? – всё ещё злюсь я на него.

– Я не бросал тебя там. Точнее, – поправляет Рома сам себя, – да, может показаться, что это так, но я договорился с охранником, заплатив ему, чтобы он просто напугал тебя. – Мне казалось это тогда забавным и поучительным, прости, – виновато смотрит он на меня. – Никто же не думал, что ты способна покалечить человека! – и я вспоминаю то странное сообщение от «Охранника из Каунаса», которое я случайно прочитала на телефоне Элвиса в парижской квартире.

– Я и сама никогда бы в это не поверила, – начинаю смеяться я. – Ничего не скажешь, жестокая школа жизни за пару дней от Романа Хрусталёва!

– А потом эти мужчины, которые вечно трутся вокруг тебя, – морщится Рома, – эти странные поляки с их вином… Я первый раз в своей жизни не мог найти себе места, когда представлял, что ты с ними в тот момент занимаешься сексом втроём! – признаётся он.

– И ты поэтому решил снять ту девчонку в Праге? – осеняет меня очередная гениальная догадка.

– В общем, да, – кивает Рома. – Но ты знаешь, у меня с ней так ничего и не вышло, – и я начинаю смеяться:

– Как и у меня с этими придурками! – и мы, посмотрев наконец-то в первый раз друг другу в глаза, начинаем истерично смеяться.

– Я должен был встретиться с Юлей, чтобы передать ей все авторские права на картины, – объясняет он мне. – Но, конечно же, маркиза должна была прийти лично, чтобы посмотреть на тебя, – Рома растягивается на полу, и запрокидывает голову наверх, словно любуется великолепным звёздным небом на потолке.

– Зачем ты решил ей отдать все свои картины? – приходит моя очередь возмущаться.

– Мне нужны были деньги. Когда я решил, что хочу остаться с тобой, я понял, что мне в первый раз в жизни понадобится очень много денег, чтобы заботиться о ком-то. Чтобы вылечить тебя, – просто объясняет он мне.

Я чувствую, как моё сердце снова наполняется горячей, бьющей через край, кровью, и я спрашиваю:

– И она откупилась от тебя?

– А как же! Графине Шереметьевой надо держать лицо. Правда, я не знал, что ты меня кинешь, как мальчишку, прямо посреди Рима, – смотрит он на меня.

– Поверь мне, я не знала, что теряю, – ложусь и я рядом с ним на пол, и вдруг понимаю, что на потолке на самом деле медленно загораются и гаснут звёзды. Вот одна из них срывается, и летит со скоростью августовской кометы куда-от вниз, за горизонт, и я загадываю желание…

– Я когда-нибудь говорил тебе, как ты прекрасна? – поворачивает ко мне лицо Рома, и его ладонь ищет в складках шёлка мою руку. Он берёт её и кладёт бережно себе на сердце, и я чувствую его биение под своими пальцами.

Его губы скользят вдоль моей шеи, язык пробует мою кожу на вкус, и я ловлю его своим ртом, пока мои руки исследуют его тело, пылающее под тонкой футболкой.

– Подожди, – бьётся в мой висок очередной вопрос. – А где же ты тогда был всё это время?

– Я писал картины, – просто отвечает он, а я смотрю на его прекрасное лицо, и чувствую, как моё тело наконец-то начинает оттаивать от покрывавшей его все эти месяцы тонкой ледяной корочки.

Наши губы снова соединяются в уже более исступлённо-влажном союзе, наши руки уже заползают под тонкую ткань, пробираясь секретными тропинками к самым нежным и ласковым пятачкам на теле, как вдруг дверь с шумом распахивается, и в неё вваливается толпа совершенно хмельных и явно прекрасно проводящих время гостей.

– Чёрт! Я совсем забыла, что на восемь тридцать у меня назначена презентация галереи! – вспоминаю я, пока гости обтекают нас говорливой дышащей жаром рекой, как остров.

– Ну что же, пришла пора посмотреть, насколько у тебя хороший вкус, – поднимается с пола Рома и протягивает мне руку, помогая встать на ноги.

– Я всегда говорю своим клиентам, что разговор – это самое главное, что они только могут сделать для своих отношений, – назидательно замечает Маша, подходя к нам с бокалом шампанского в руке.

Той же ночью, счастливые и полупьяные от этого вечера, мы поднимаемся в мою маленькую квартирку, и, сгорая от желания, начинаем раздевать друг друга уже в коридоре: на пол летит пальто, а затем и футболка Ромы, мои туфли и меховая накидка с шарфом, мы спотыкаемся о стоящий посреди комнаты обеденный стол, и не, в силах даже дойти до кровати, Рома подсаживает меня на столешницу, зарываясь пальцами в сотни тончайших слоёв шёлка, пытаясь наконец-то добраться до моего живого тела. Я расстёгиваю ремень его джинсов, который мелодично позвякивает, пока мои пальцы уже расстёгивают пуговицы, словно пробегаются по трубе саксофона.

– Ты должна кое-что знать, – шепчет мне Рома, пока его руки уже наконец-то добираются до моих трусиков, и он нежно снимает их, скользя тончайшим кружевом вдоль моих подрагивающих от нетерпения бёдер, коленей и лодыжек.

– Что же? – спрашиваю я, уже теряя рассудок от кажущегося бесконечным ожидания.

– Я люблю тебя, Полли.

Он раздвигает мои колени широко в стороны, и я чувствую его нежную шёлковую головку, упирающуюся в мою ложбинку между ног.

– Люби меня, – только и могу ответить я, когда его горячий, как тёплое молоко с мёдом, член, наконец-то разрезает меня пополам, врываясь внутрь. – Люби меня навсегда, – бормочу я, еле размыкая губы, пока его язык трахает меня в рот, а его ствол – мою киску. Я готова заглотить его пунцовые мягкие губы целиком, пока моё лоно заглатывает до последнего свободного кусочка его фаллос, нежно скользящий во мне, медленно и неторопливо, пока толчки оргазма не начинают растекаться по всему моему телу, от самой моей сердцевины, и до кончиков мизинцев на ногах. И я чувствую, как струя тёплой спермы бьётся о мои стенки, стекая по внутренней стороне бёдер, и я не могу и не хочу выпускать его из себя, крепко обхватив его ягодицы своими ногами.

Не выходя из меня, Рома подхватывает меня под попку и несёт вглубь комнаты на кровать, осторожно усаживая на постель.

– Я отлично помню это платье, – шепчут его губы, пока пальцы распутывают бант ниже моих ямочек на ягодицах.

Платье наконец-то соскальзывает с меня, и я чувствую, как его язык облизывает тонкую дорожку сзади, спускаясь ниже и ниже, сначала к тугой дырочке ануса, потом – к тонкому разрезу вагины, доводит свой путь до набухшего клитора, но сразу же возвращается обратно, повторяя снова и снова, пока единственное, о чём я могу думать в настоящий момент – это о том, чтобы он скорее заполнил моё содрогающееся и истекающее влагой тело, и Рома, опрокинув меня на спину, насаживает меня на пик наслаждения, вдавливая в кровать всей тяжестью своего сильного подтянутого тела, под которым я захлёбываюсь от счастья и одной только мысли: люби. Меня. Навсегда.