Люби меня навсегда

14

– Куда мы идём? – спрашиваю я Рому уже в вагоне метро. Если честно, я даже не помню, когда я была в последний раз в подземке. А уж в парижской, точно, никогда!

– Тебе за подарком, – просто отвечает он.

– Снова за подарком? – закатываю я глаза. – Мне кажется, ты мне сделал слишком много сюрпризов за последнее время. Я бы даже сказала, чересчур много, – бормочу я.

– Не переживай, это будет приятный сюрприз, – просто отвечает мне Элвис, и тут я замечаю, что что-то изменилось. В воздухе, во мне? Теперь я ловлю на себе мужские взгляды, брошенные исподтишка, и даже более смелые и откровенные. Задумавшись, я смотрю дольше, чем того требуют приличия, на какого-то паренька, сидящего напротив, и он улыбается мне в ответ. А где же все эти женские взгляды, вечно облепляющие моего спутника, как мухи – обсосанный леденец? Видимо, это французская магия, не иначе, – решаю я про себя.

Мы выходим на свет, и я пытаюсь догадаться, в какой же части Парижа мы в итоге очутились, пока Элвис не берёт меня за руку и не подводит к одной из самых известных и желанных кондитерских витрин в мире – к самому мэтру Рабле! Я в изумлении оглядываюсь на Рому, пытаясь прочитать на его лице ответ, а он, галантно приглашает меня внутрь, а швейцар в фирменной одежде уже открывает нам резную золотую дверь:

– Не надо так на меня смотреть, Полли! Думаешь, надо быть Нострадамусом, чтобы догадаться по твоему вечно голодному взгляду, что ты позволяешь себе торты только раз в жизни? И то, скорее всего, на собственные поминки?

Я подхожу к самой знаменитой в мире витрине, и не могу налюбоваться на горы марципановых фруктов, гламурных макарон и профитролей в золотой глазури. Отдельными бастионами возвышаются шоколадные торты, от которых невозможно оторвать даже взгляд, украшенные крошечными зёрнами какао из шоколада. Я стою у этой витрины, как андерсоновская девочка со спичками, и понимаю, что никакая сила в мире не сможет оторвать меня от неё.

– Ну что, моя малышка? Я угадал с твоим желанием? – с улыбкой спрашивает меня Рома, и я, не удержавшись, вешаюсь ему на шею и целую в гладко выбритую щёку.

– О Боже! Я даже представить не могла после всех твоих… – я стараюсь выразиться помягче: – выходок, что ты способен на такое! – и тут понимаю, что посетители в кафе начинают нам аплодировать. Я резко отстраняюсь от Ромы, и он тоже торжественно и чинно предлагает:

– Ну что же, ты можешь выбирать всё, что пожелаешь: я угощаю на это раз! Париж есть Париж!

– Я буду всё! – чуть ли не кричу я в ответ.

Спустя пять минут мы сидим за круглым мраморным столиком у витринного окна, и элегантный официант разливает чай по тончайшим фарфоровым чашечкам. Я смотрю на них, и у меня проносится в голове воспоминание о последнем моём ужасном чаепитии в особняке Вайсбергов, где я разбила чашку за несколько тысяч долларов. Видела бы меня эта семейка сейчас! И особенно моя мама! Когда к нам подходят два официанта с серебряными подносами, нагруженными всеми кондитерскими сокровищами, которые может только пожелать себе девушка. Девушка, которая всю жизнь только и делает, что следит за своей фигурой и сидит на диете. Я даже не могу припомнить, когда в последний раз могла себе позволить что-то более питательное, чем листик салата с этой вечной куриной грудкой! И на своей собственной свадьбе, наверняка, я бы максимум облизала золотую ложечку с пятью миллиграммами роскошного дорогущего торта, который мы заказывали за несколько месяцев вперёд. Я даже представляю, как мой жених шепчет мне на ушко, пока нас фотографируют для светской хроники: «Я уже чувствую, как ты слизываешь это крем с него, Поля…», и я морщусь при одной только мысли об этом.

Я выбрасываю из головы свою свадьбу, жениха и болезнь, и втыкаю вилку в самый калорийный, пропитанный коньяком и вишнёвым ликёром, торт, который я когда либо ела… И я испытываю настоящий оргазм, когда мой рот наполняется этой ни с чем не сравнимой невыносимой сладостью бытия… Вот этим я готова заниматься снова и снова. До конца своих дней. Я открываю глаза и нацеливаюсь своей ложечкой на нежнейшее муссовое пирожное в виде киви, у которого внутри крошечные семена ванили просвечивают сквозь тёмно-зелёный крем со вкусом лайма и винограда. Но мои вкусовые сосочки чуть ли не впервые в жизни попробовали такие великолепные десерты и не готовы больше отказываться от такой dolce vita, и моя рука уже тянется к лиловому макарон.

Я откидываюсь на спинку, лениво жмуря глаза и рассматривая прохожих, прогуливающихся по бульвару. Сентябрьские деревья в Париже такие же зелёные, как и летом: здесь явно ещё не было ночных заморозков, и золотом столица Франции подёрнется не раньше ноября. На несколько минут мне кажется, что это и есть настоящее счастье: кушать любимый торт раз в неделю, ну хорошо, хорошо, хотя бы раз в месяц, и не беспокоиться о фигуре. Сидеть и смотреть в окно, как жизнь спокойно проплывает мимо, пока самый красивый мужчина в твоей жизни заботливо подливает тебе чай в чашечку…

В меня уже ничего практически не способно вместиться, но я всё равно продолжаю отщипывать по крошечному кусочку от каждого десерта, но сейчас я наконец-то могу удовлетворённо осмотреться по сторонам. Я сразу же оцениваю стильный интерьер одной из самых известных французских кондитерских: хотя и современной, но выполненной в стиле модерн, словно мы окунулись в Париж начала прошлого века. Я даже могу разглядеть картины, украшающие стены, и не удивляюсь, если это настоящий Тулуз-Лотрек, или его мастерская имитация…

– Vous allez bien? (фр. «У вас всё хорошо?» – перевод автора) – раздаётся откуда-то сверху голос, и, подняв голову, вижу сухопарого седого мужчину в белом халате и с вышитой надписью “chef”. Я не могу поверить, что сам месьё Рабле соизволил выйти к нам в зал, чтобы лично побеседовать с нами!

– Да, всё просто чудесно, спасибо! Ваши десерты – настоящее произведение искусства, – отвечаю я с улыбкой, как тут он поворачивается к моему спутнику и обращается к нему:

– Рома? Это ты?! Где ты был все эти годы?! – и мой Элвис, застигнутый врасплох, что-то отвечает ему на французском, что я точно не могу разобрать.

Но теперь мне точно не кажется, я уверена: в этом городе моего Рому знают если не все, то очень многие. Откуда он вообще взялся?!

Рома и Рабле о чём-то очень горячо спорят, но мой плохой французский не позволяет мне уловить суть их разговора. Я сижу, под самое горлышко, как баварская сосиска, набитая сладким тестом, кремом и шоколадом, и ещё чуть-чуть, и я и засну здесь же, в мягком кресле. Я делаю неимоверное усилие над собой, чтобы достать телефон и сфотографировать свою гору десертов, теперь уже безвозвратно разрушенную, но навсегда оставившую след в моей памяти. С трудом поднимаю себя со стула, и иду к картине, чтобы внимательнее рассмотреть её. Делаю фото: попозже постараюсь рассмотреть подпись и разобраться, кто же это всё-таки написал…

– Нравится? – слышу я за спиной голос с акцентом и отвечаю, подошедшему ко мне Рабле:

– Конечно! Откуда они у вас? Это очень похоже на постимпрессионистов. Это случайно не Тулуз-Лотрек?

– Почти, ma cherie, почти, – отвечает Рабле. – А у твоей девушки отличный вкус, – оборачивается он к подошедшему к нам Роме.

– Это Полин, познакомьтесь, – наконец-то представляет нас другу другу мой приятель. – И Полин она… просто мой хороший друг, – объясняет он, чуть замешкавшись.

– Ну что же, вы мне очень напоминаете кое-кого, – многозначительно смотрит он на Романа. – Очень рад был познакомиться с вами, Полин. Надеюсь, вы понимаете, какое сокровище вам досталось, берегите его. Все ваши пирожные сегодня за счёт заведения!

– Спасибо, Рабле, нам надо идти, – торопится Элвис поскорее увести меня подальше от слишком разговорчивого кондитера, который, пожалуй, знает чересчур много о моём приятеле…

– А теперь – за платьем для Золушки! – провозглашает Рома, когда мы оказываемся на свежем воздухе.

– На rue de Rivoli? – переспрашиваю я, потому что каждая нормальная женщина в мире знает, где в Париже сгрудились все самые дорогие бутики.

– Лучше! – с усмешкой подходит ко мне близко-близко Рома, и, чуть наклонившись, проводит подушечкой большого пальца над моей верхней губой. – Сливки! – слизывает он остатки крема, и я понимаю, что хочу быть этими сливками, сладким молочным облачком тающим у него во рту…

– Bien! – стряхиваю я себя морок этого чувственного наваждения. – Сегодня ты – мой джинн. Идём за желаниями!

Мы шагаем по светлым старым улицам, и мне жаль, что это наши последние дни вместе. Уже совсем скоро я буду очень далеко отсюда. Там, где меня любят и ждут. Всегда. Чтобы ни случилось.

Я иду рядом со своим кавалерам и ловлю на себе завистливые взгляды женщин, и улыбки мужчин. И я улыбаюсь им в ответ. Вот бы ещё задержаться здесь ненадолго, чтобы просто гулять по улицам и ни о чём не задумываться. Мне кажется, что это мой первый раз в Париже. Тем более я иду рядом с Элвисом и понимаю, что он здесь знает каждый закоулок.

– Откуда ты так хорошо ориентируешься в городе? – как бы между делом интересуюсь я у него.

– Просто жил здесь в своей прошлой жизни, – отвечает мне мой спутник, глядя задумчивым взглядом куда-то перед собой. – Ну вот, кажется, где-то здесь, – бормочет он, сверяясь со свои мобильником, и мы подходим к неприметной двери с небольшой латунной табличкой “Amélie Blanc”.

Рома толкает дверь, и мы оказываемся в небольшом магазинчике, где вдоль стен установлены такие же латунные штанги-вешалки, на которых висят самые прекрасные платья, которые я когда-либо видела в своей жизни.

– Ну вот, вуаля, – торжественно проводит он рукой вокруг, словно это его собственный магазин. – Можешь выбрать себе то платье, какое тебе понравится, сегодня ты должна выглядеть как настоящая королева! Я оплачу!

– О Боже! – я не могу поверить своим глазам: все, кто разбирается в моде и брендах, поняли бы, что всё это тонкая ручная работа, ничем не хуже, чем от-кутюр, но цена здесь намного ниже, чем в роскошных бутиках на улице Риволи. – Кто эта Амели? Начинающий дизайнер?

И тут откуда-то со второго этажа спускается изящная маленькая брюнетка лет за тридцать, явно продавщица или владелица этого небольшого магазинчика.

– Чем вам помочь? – начинает она на французском, и, не закончив своей фразы, бросается на шею Роме с воплями: “Mon Roma!” и начинает целовать его в обще щёки.

Похожу, у них всех сегодня вечер воспоминаний. Я скромно стою в сторонке, ожидая, когда они нацелуются и наговорятся, и мой взгляд падает на маленький столик рядом с креслом, где веером разложены глянцевые журналы. И тут на обложке французского издания Glossy я вижу собственное отрешённое и загадочное лицо, а рядом стоит, обняв меня за талию и устремив свой взор куда-то в будущее, мой Стасик! Надпись недвусмысленно заявляет “Les russes: qui sont-ils?” (фр. «Русские: кто они?» – перевод автора), и я понимаю, что моя прекрасная Саша умудрилась договориться со своим головным офисом в Париже об обложке! Это было бы просто чудесным свадебным подарком, если бы не было таким неуместным сейчас в этой ситуации! Получается, что теперь и здесь меня могут узнать по фото и сообщить о моём местонахождении моему суженому. Очень надеюсь, что у милых французов есть дела поважнее, – решаю я.

– Полин, познакомься, это мой очень хороший друг, Амели, – представляет меня своей приятельнице Рома, и я вижу в её взгляде тень узнавания. Ну конечно, теперь меня и здесь каждая собака знает.

– Enchantée, – жмёт она мою руку и продолжает на английском: – Выбирай всё, что тебе понравится, Полин, моё ателье всё в твоём распоряжении!

– Так это ваше собственное ателье? – в изумлении смотрю я на неё.

– О да, разве Рома тебе ничего не рассказывал? – удивлённо оборачивается она на Элвиса.

– Амели, Полин мало знает о моём прошлом, – оправдывается Роман, и та с пониманием кивает ему в ответ:

– Понимаю, Рома, после такого. Но я очень надеюсь, что ты полюбишь Париж, Полин, – обращается она уже ко мне.

– О да, я уже люблю его! – отвечаю я, начиная просматривать висящие в зале платья.

– Подожди, это ты на обложке? – берёт она со столика журнал и внимательно рассматривает моё лицо.

– О нет-нет, – махаю я руками в ответ. Это какая-то русская селебрити, видимо, мы все, русские, знаешь ли, похожи между собой, – пытаюсь я придумать что-то убедительное, и Амели с улыбкой качает головой. Поверила она или нет, по крайней мере, мне не надо сейчас ей объяснять, почему на обложке я изображаю невесту какого-то миллиардера.

– Ну хорошо, давайте посмотрим, что вам может подойти! – приступает она к своей работе, снимая плечики с пепельно-розовыми, пудровыми и лиловыми платьями, облаками воздушной мечты струящиеся в этой солнечно-латунной комнате.

– Ну что, чем ты ещё удивишь меня сегодня? – спрашиваю я Рому, когда мы бредём по улице с большущим фирменным пакетом из ателье мадам Блан.

Сегодня я обошлась без помощи Элвиса в примерочной, где Амели сама помогла мне примерить несколько платьев и выбрать самое лучшее.

– Пусть он удивится, когда увидит его на тебе в первый раз, – предложила она мне. – Да и вообще, мы, француженки, считаем, что прежде всего, мы балуем самих себя, – откровенничала Амели, расправляя на мне волшебные шёлковые складки.

– Ты знаешь, у меня никогда не было такого платья раньше, – совершенно искренне призналась я ей, фотографируя себе в зеркале: мне почему-то захотелось оставить память об этой примерке.

– Спасибо, но мой тебе совет: под это платье не сядет никакое бельё. Абсолютно, – совершенно серьёзным тоном сказала мне Амели, и по её виду можно было понять, что будь я настолько дерзкой, если посмею надеть под него бюстгальтер или трусики, то меня настигнет сразу же кара Божья.

– Ты это серьёзно?

– Совершенно, – захихикала мадам Блан, и я решила лучше не искушать судьбу.

– Скажи, а откуда ты знаешь Рому? – спросила я её как бы невзначай, пока она завязывала широкий атласный бант где-то в районе моего копчика.

– Хм, а он тебе не рассказывал? – нахмурилась Амели. – Мы вместе учились. В Школе изящных искусств. Правда, много-много лет назад, – пробормотала она. – Ему пророчили блестящее будущее, если бы не та история…

– Какая? – сразу же напряглась я. Не может быть! Элвис и искусство. Да ещё в одном из лучших заведений Европы!

– Ну вот, готово, – так и не ответила мне Амели, отходя в сторону и внимательно рассматривая меня со всех сторон. – Я думаю, мой друг оценит его на тебе. Но не показывайся ему в платье раньше времени, – посоветовала она. – Я думаю, эта история сломала его… Но я была так счастлива сегодня увидеть его с тобой!

– Это не то, что ты думаешь, мы просто друзья, – начинаю оправдываться я, но девушка лишь поводит плечами:

– Это твоё дело. Он – настоящее сокровище. Держи его крепко в своём сердце, – так это говорится на английском? – и смахивает невидимую пылинку с моей юбки.

– У нас есть ещё пару часов, – смотрит в телефон Элвис. – Думаю, мы вполне можем вернуться домой, чтобы переодеться для вечера.

– А что сегодня вечером? – так и не поняла я.

– Это сюрприз. Для начала мы должны стать красивыми и нарядными, – отвечает мне Рома.

За окном летают стрижи, и тёплый ветер врывается в залитую светом мансарду, когда я торжественно выхожу из ванной в новом платье.

– Мне придётся попросить тебя помочь мне завязать этот бант на… спине, – пытаюсь я поделикатнее описать завязку как раз над самой развилкой моих ягодиц.

Рома молча встаёт с диванчика, на котором он ждал меня и подходит ко мне.

– Это очень красивое платье, – тихо говорит он, и я не вижу и тени усмешки в его тёмно-синих глазах.

Платье и на самом деле само совершенство: я уверена, что очень скоро имя Амели Блан встанет в ряд с самыми модными дизайнерами Франции, и уж наверняка сможет потеснить платья Веры Вонг. Я выбрала цвет фуксии: обтягивающий лиф из плотного шёлка, под который, конечно же, невозможно надеть никакое бюстье, потому что спина полностью оголена, и открывает кожу над самым копчиком. Где, безусловно, не поместились бы и самые крошечные трусики. Юбка пышными волнами струится в самый пол, покрывая мои ноги несколькими слоями тончайшего шифона, и когда я иду, мне кажется, я просто плыву по воздуху. И широкий шёлковый бант завязывается сзади в самом низу разреза, и я уверена, что Амели знала, что советовала: никто и никогда не смог бы его завязать без посторонней помощи.

– Подожди, – опускается сзади меня на колени Элвис, и я чувствую его тёплые подрагивающие пальцы у себя на голой коже, пока он пытается завязать узлом мои ленты. И они словно калёным железом жгут меня, оставляя алые следы.

Его дыхание щекочет крошечные ямочки Венеры над моими ягодицами, открытые на всеобщее обозрение в этом наряде. И я чувствую, как тёплые влажные губы Элвиса очень нежно сначала целуют одно углубление, а потом – второе. Его язык обводит полумесяц над моей попкой, в то время как его ладони зарываются в ворох моих юбок, пробираясь всю глубже и выше, пока его пальцы не касаются сначала моих бёдер, которые он очень нежно обводит снизу, словно пробуя на вес каждый мячик моей ягодицы, а затем протискиваются между моими ногами, раздвигая в стороны мою горячую и влажную плоть.

Я столько раз видела, как он виртуозно исполнял своё соло с другими женщинами, что хочу забыть это навсегда, чтобы стать для него единственным инструментом. Я поворачиваюсь к нему лицом, и Рома смотрит на меня снизу вверх затуманенным взглядом и заныривает под тёмные волны моих бесконечных юбок. Его мягкие волосы на голове щекочут внутреннюю сторону моих бёдер, пока его язык прокладывает себе дорогу наверх, чтобы поцеловать мои губы – все в ожидании его горячего рта. И вот они встречаются в поцелуе, и его твёрдый гибкий язык проталкивается всё выше в мою узкую щель, пока его палец ласково прогуливается по шёлковой дорожке от тугого колечка ануса и дальше вниз к моей дырочке, в которую впились влажные сочные губы.

Его жадные трепещущие пальцы раскрывают меня, как книгу, а язык уже пробует на вкус мой клитор, маленьким бугорком спрятавшийся между двух мягких холмиков. И только я начинаю ощущать острые толчки где-то внутри меня, как Элвис отстраняется на доли секунды, чтобы дать мне время прийти в себя и отдышаться, чтобы встретить новую горячую волну, тёплым гейзером взрывающуюся во мне. Его волшебные пальцы (художника? – проносится у меня в голове), в моих обеих дырочках, нащупывают там какие-то тайные впадинки и кнопочки, и я понимаю, что ещё немного, и я больше не смогу стоять на ногах. Словно почувствовав это, Рома выныривает из под моих юбок, встаёт и подхватывает меня на руки, и я даже не успеваю ничего сказать в ответ. Он бережно, как драгоценную вазу, относит меня на широченную кровать Мими и укладывает посередине.

– Я ещё не успел поцеловать тебя в эти губы, – шепчет он, склонившись надо мной, и накрывает мой рот своим, смешивая слюну с моей солоноватой смазкой.

Его руки раскидывают в сторону платье, обнажая мой голый холмик, и пальцы снова проходятся по натянутым влажным струнам, настраивая мой инструмент…

Я смотрю на его такое прекрасное лицо, и для меня важно только здесь и сейчас: всё прошлое растворилось в этом моменте, как шипучая таблетка в стакане воды, и я знаю, что он может уже больше не повторится. Мой язык вонзается в его рот, переплетаясь с языком Элвиса, я захлёбываюсь его слюной, и только сейчас до меня доходит осознание того, как сильно я этого желала все эти дни. Мои руки скользят вниз по его мускулистой гибкой спине, и, захватив край его футболки, я стягиваю её с него, чтобы поскорее почувствовать жар его тела.

Рома целует меня в глаза, скулы, губы, его язык скользит вниз по шее, впадинкам ключиц, и я растворяюсь в его нежности. Я стягиваю с себя вдруг ставшее ненужным роскошное платье, которое он мне подарил, и оно печальным облаком приземляется на пол, пока я не остаюсь полностью обнажённой и беззащитной перед этим мужчиной. Как в тот раз.

– Я когда-нибудь говорил тебе, как ты прекрасна? – шепчет он, рассматривая меня, и уже стягивает с себя джинсы. Его руки очень аккуратно сжимают мою грудь, и они обе помещаются в его ладонях. Я вижу, как напряжённый член прилип к его животу, но он не торопится: обхватывает губами каждый мой сосок, и посасывает их по очереди, как сладкие леденцы. Желание лёгким током пробегает по моему телу, и внизу живота тёплыми углями уже разгорается ожидание наслаждения.

Я обхватываю его нежный шелковистый ствол пальцами, и скольжу по нему, размазывая капельку прозрачной смазки по коже. Рома судорожно вздыхает, и я чувствую, как под моими руками еще больше твердеет и собирается его плоть. Не удержавшись, я ныряю вниз, к его паху, и осторожно целую и медленно облизываю головку его члена: никогда бы не подумала, что это занятие может быть таким восхитительным. Кровь пульсирует у меня в животе, отдаваясь сладкими толчками, и я понимаю, что я на самом краю обрыва: ещё чуть-чуть, и я провалюсь в пропасть. Я хочу исследовать каждый уголок на теле этого мужчины, и мои ладони гладят его ягодицы, бёдра, забираясь в самые потайные места и складки. Элвис не может удержать стона, и я чувствую, как по моим бёдрам уже течёт липкая тёплая смазка. Я заглатываю его член ещё глубже, пытаясь вобрать его весь в себя, и он шепчет:

– Подожди детка, подожди…

Обеими руками, аккуратно, как дорогую куклу, он поднимает меня наверх со своего ставшего просто гигантским члена, и укладывает на спину.

– Ты этого точно хочешь? – тихо спрашивает он, и я только киваю в ответ:

– А ты?

– Больше всего на свете, – отвечает он, и я вижу, что он достаёт презерватив и начинает надевать его.

– Не надо, – снимаю я резиновую шкурку, отбрасывая её куда-то на пол. – Я хочу почувствовать тебя всего. Сейчас. Как ты есть, понимаешь? – и Рома накрывает меня своим телом, всей своей желанной тяжестью, скользя гладким полированным штыком между моих липких бёдер.

– Подожди, – уже я шепчу ему, откидывая его на спину и забираясь на него сверху.

– О, Сонниполли, – только и слышу я последнее перед тем, как насаживаю себя на его вздыбленный ствол, заполняющий меня всю целиком, до самого горлышка…

Я медленно, словно во сне, привстаю на бёдрах, словно пытаясь выпустить его из себя, но две крепкие руки, крепко держащие меня за попку, возвращают меня обратно. Снова и снова. И так каждый раз, пока восхитительные спазмы не начинают сотрясать всё моё тело. Я плачу от наслаждения и чувствую, как внутри меня бешеной рыбой бьётся его фаллос, короткими толчками выплёскивая из себя теплую сперму, и Рома всё ещё прижимает меня крепко к себе, не выпуская, впечатывая всю меня себе в живот.

Я даже не знаю, сколько проходит времени: минута, десять или час, пока наши тела перестают сопротивляться, и я в изнеможении падаю на грудь Элвиса, а он обнимает меня и гладит по волосам, шепча мне на ушко:

– Que dois-je faire de toi, ma bébé. Ma petite fille… – и его слова баюкают, успокаивают меня, пока я не засыпаю на нём под этим голубым небом со стрижами…