Люби меня навсегда

19

Гул самолёта приглушает музыку в салоне, где мой Анастас разрешил нам сегодня слушать всё, что только мы захотим. Поэтому мы врубаем на полную мощность Билли Айлиш и Эда Ширана, пока вышколенные стюардессы разливают нам по креманкам Louis Roederer и разносят закуски. Наши каникулы закончились, так и не успев толком начаться, но Вайсберг-младший разрешил нам с подругами напоследок скупить половину бутиков в Милане, был мил, добр и предупредителен, и нам грех жаловаться на плохое обхождение. И теперь мы вчетвером разносим салон его дорогущего частного самолета, оставляя пятна от вина на мраморных полах, деревянных панелях и коврах ручной работы. В конце концов, за всё заплачено.

– Полина, вас вызывает к себе Анастас Петрович, – сообщает мне с заговорщицким видом стройная стюардесса, провожая меня к оборудованному прямо в самолёте рабочему кабинета Анастаса. Совмещённому со спальней.

– Уверен, девочки справятся и без тебя, – заявляет мне Стасик, закрывая за мной дверь на замок. – Лететь еще два часа, мы многое с тобой можем успеть, – жарко шепчет он мне, уже снимая с меня кофточку, юбку и расстёгивая свои джинсы, из которых уже выпрыгивает его готовый на всё член.

– Моя маленькая девочка, мне было так плохо без тебя, – продолжает он, укладывая меня на свою широкую кровать, и стягивая с меня трусики, пока за стенкой веселятся мои подруги. – Он так скучал по тебе, поцелуй маленького братишку, – тычет он мне в рот своим алым разгорячённым пенисом, пока мои губы не смыкаются вокруг него тугим кольцом, втягивая внутрь его ствол, который трахал меня все эти годы во все мои отверстия и выемки. – О, Поля, ты знаешь, что делать, – раскачивается надо мной в полузабытьи Стасик, пока мои руки массируют его тугие яички, а его фаллос вдалбливается всё глубже и глубже мне в глотку. – Ты лучше всех, – чуть ли не плачет он, пока его тёплая сперма стекает вниз по моему нёбу, и единственное, чего бы мне сейчас хотелось, так это выплюнуть её на этот дорогущий шёлковый ковёр на полу.

Мне хочется вернуться к подругам, которые смеются и танцуют сейчас совсем рядом, но Анастас уже укладывает меня на животик, и я чувствую, как его круглая головка исследует мою развилку на попке, в поисках крошечной тугой дырочки, в которую он может смело войти, не беспокоясь о резине. Я морщусь от боли, когда он наконец-то ныряет в меня, как морщилась тысячи раз до этого, а мой будущий муж бормочет:

– О да, моя девочка, вот так, – пока я разглядываю в иллюминатор рядом с кроватью лазурно-голубое небо с облачными странами, проплывающими под нами. За всё надо платить, – проносится у меня в голове мысль, и я представляю, как падаю в мягкую вату небес внизу…

Пилот сообщает нам о посадке, и я иду в ванную комнату, чтобы привести себя в порядок перед приземлением. Я стираю под глазами растёкшуюся тушь и наношу немного румян на скулы, чтобы оживить своё бледное лицо. Вот и закончилась моя безумная поездочка, и теперь чувство какой-то безысходности накатывает на меня. Я понимаю, что всё это просто капризы избалованной девчонки, у которой есть всё: любящий жених, деньги, известность и друзья. И все мои страдания кажутся такими нелепыми и глупыми по сравнению с настоящими страданиями женщин в реальном мире.

Я усмехаюсь сама себе в зеркало: маленькая несчастная девочка в частном самолёте за миллионы долларов. Какая чушь! Я беру телефон, чтобы сделать селфи для своего блога, но потом откладываю его в сторону. Теперь мне кажется это таким убогим и вторичным, что я смеюсь над всеми этими постами в соцсетях, где девочки делают постановочные фото в не принадлежащих им самолётах и на не принадлежащих им частных яхтах. Пилот настоятельно рекомендует по громкой связи всем вернуться на свои места и пристегнуться, и я в последний раз поправляю локоны перед зеркалом. Мой взгляд на доли секунды задерживается на мраморной поверхности раковины, латунных смесителях и позолоченной урне, в которой валяются, как обычно, остатки наших бурных игр с Анастасом. Я надеваю на лицо счастливую улыбку и возвращаюсь в общий салон, где приветливые стюардессы уже разносят всем желающим Perrier, коньяк или крепкий кофе.

Итак, статус-кво полностью восстановлен: мой прекрасный и заботливый жених вернул меня в лоно родной семьи, где растроганные родители приняли меня в свои объятия. Снова воцаряется былое равновесие: я должна ещё раз обследоваться и начать лечение, подписав предварительно с Анастасом Вайсбергом документы о неразглашении. Никто не хочет выглядеть последним гондоном в глазах общественности. Но он и не выглядит. Это просто формальности. Все соцсети облетело видео с балкона Джульетты в Вероне, где он на коленях просит меня вернуться. Все наши аккаунты завалены тысячами комментариев и лайков, и, конечно же, грудой хейта: куда же без него. Но в нашем деле хейт – это первый показатель успеха. Поэтому можно сказать, что мы ещё и мегапопулярные селебрити. Мои мессенджеры раскалываются от приглашений на различные шоу и интервью, и я лениво пролистываю их, потому что меня интересует только один аккаунт с маской Зорро на аватарке. Который, похоже, умолк навсегда…

– Поля, привет, у меня для тебя деловое предложение! – кричит мне в трубку Соня. – Ты же помнишь, что я теперь проектирую свой собственный музей эротического искусства? Так вот, когда мой заказчик спросил, есть ли у меня кто-то на примете, кого я могла бы порекомендовать в качестве куратора, я сказала, что есть!

– Да, и кто же это? – интересуюсь я.

– Ну конечно же ты! – выпаливает подруга. – Я им показала твой блог, ты вообще в курсе, что ты теперь суперизвестный арт-блогер?! – интересуется Соня.

– Да неужели? – не верю я своим ушам. Последние годы я была лайфстайл-инфлюенсером, который в основном пропагандировал dolce vita, правильные бренда, правильные украшения и правильную косметику. Правильные рестораны, правильные путешествия и правильные знакомства. Просто в последнее время мне это до смерти надоело. Я горько усмехаюсь: как иронично звучит это «до смерти», учитывая положение вещей.

– Ну конечно, ты что, вообще не помнишь, что у себя сама в блоге пишешь? И это просто офигенски интересно! Или ты наняла журналистов?! – возмущённо интересуется подруга.

– Ну конечно, Соня, я всё пишу сама. Зачем мне журналисты, я же сама искусствовед, забыла?

– Вот именно, что я ни черта не забыла! Так что руки в ноги, и на встречу с клиентом! Через три часа ждём тебя у нас на объекте! – выдаёт мне приказы Соня, и я с ней соглашаюсь:

– Хорошо, будет сделано, босс! Диктуй адрес! Только ты, надеюсь, не забыла предупредить, что я смогу не дожить до открытия музея?

– Поля, вот когда соберёшься умирать, тогда и предупредим, – как ни в чём ни бывало успокаивает меня подруга и вешает трубку.

Ну что же, прекрасное занятие, чтобы отвлечься. Я собираюсь на встречу: в кои веки надеваю чёрный деловой костюм. Пиджак, узкие брюки и ботинки на шнуровке. Крашу губы алой помадой и забираю волосы на затылке в пучок. Рассматриваю себя в зеркало: по-моему, это первый раз за последние недели, когда мне действительно нравится моё отражение. Глаза сверкают, хотя, возможно, это просто лихорадочный отблеск болезни, но мне чертовски идёт. Родинка над верхней губой придаёт всему облику особый шарм, чуть смягчая строгий образ бизнес-леди. Мне даже кажется, что я выгляжу на пару лет старше, что придаёт определённой солидности и веса всему моему луку.

По дороге я успею ещё заехать к Анастасу в офис, чтобы подписать все скучные бесконечные документы, которыми сопровождаются наши отношения. Я без предупреждения поднимаюсь к нему в кабинет на самую вершину одной из башен в Москва-Сити. Пусть это будет для него небольшой сюрприз, решаю я. Такой он меня ещё не видел. Деловой и строгой. Пусть привыкает. Я улыбаюсь секретарю на ресепшн, которая сразу вскакивает с места, чтобы проводить меня в кабинет босса:

– Не беспокойся, Аня, я сама, – останавливаю я девушку.

– Аркадий Петрович занят, – кричит она мне уже в спину.

– Я ненадолго, – отвечаю я, распахивая сначала одну тяжёлую деревянную дверь, а затем и вторую – за ней. Не понимаю, зачем ему столько дверей? – первый раз за всё время задумываюсь я.

– Привет, любимый, – радостно врываюсь я в кабинет к своему жениху, который сидит спиной ко мне и любуется на Москву, раскинувшуюся в панорамном окне перед ним во всю стену.

Анастас вздрагивает, и, не поворачиваясь ко мне, произносит:

– Поля, это ты? Я тебя совсем не ждал!

– Я решила тебе сделать сюрприз, дорогой, – направляюсь я к его столу, – хочу наконец-то покончить со всеми формальностями.

Мой парень так и сидит в кресле, застыв, и я подхожу к нему сама, огибая угол гигантской столешницы. До меня не сразу доходит, что Анастас совершенно голый ниже пояса, а его штаны спущены до самого пола. На котором на коленях стоит одна из его пиар-менеджеров и с ошарашенным видом смотрит на меня. Видимо, девушка так испугалась, что от неожиданности так и застыла с торчащим членом моего жениха в руке. Я останавливаюсь, как вкопанная, пару секунд пытаясь прийти в себя. Но я вижу то, что я вижу: девчонка делает минет моему уже бывшему парню, и в этом не может быть никаких сомнений. Вот её расстегнутая до талии белоснежная блузка, из которой вывалились две спелые груди, вот её задранная до пояса чёрная строгая юбка, которая обнажает её совершенно голые ягодицы и резинки чулок, оставившие на её загорелой коже смуглые полоски. Вот он пенис моего жениха – который я знаю в мельчайших подробностях вплоть до каждой вены на нём, тем более его фото он мне присылала миллионы раз в разных ракурсах! В запале я хватаю свой мобильник и делаю несколько кадров его уже начинающего увядать в потной ладошке члена.

– Что ты делаешь, Поля? – в ужасе кричит Стасик. – Это совсем не то, что ты думаешь!

– Я просто делаю фото на память, любимый, – отвечаю я. – Я ведь больше его не увижу! Как жаль! И кстати, я вообще ни о чём не думаю!

– Поля, это ничего не значит, – наконец-то начинает Вайсберг-младший натягивать свои трусики и штанишки, пока его секс-менеджер встаёт с колен и поправляет на себе одежду.

– Да, ты прав. Это ни черта для меня не значит! – кричу я. – Как и те презервативы, которые валялись в твоём мусорном ведре в самолёте, да? – я наконец-то вспомнила, что так не давало мне покоя эти дни. В тот день мы не пользовались гондонами. Обошлись как-то без них. – Уволь своих работников, которые плохо подтирают дерьмо за своим хозяином! – бросаю я ему.

Тут мой взгляд падает на прекрасный севрский сервиз, расставленный на столе, видимо, для чаепития.

– А это небольшая компенсация, – подхожу я к нему, и тонкая бесценная чашечка летит в стенку, с жалобным звяканьем разбиваясь на миллион осколков. – Это за мои тринадцать лет, когда я вместо летнего лагеря поехала на твою виллу на озере Комо! – Я хватаю тонкостенный, как бумага, кофейник и со всей силы роняю его на пол. – А это за мой выпускной в школе, на который я так и не пошла с влюблённым в меня одноклассником, а поехала с твоими ублюдками-друзьями на греческие острова! – Следом в стену летят двухсотлетние блюдечки, раскалываясь на кусочки. – А если попробуешь хоть как-то вмешиваться в мою жизнь, то это фото облетит все издательства и весь интернет, поверь! – и я завершаю уничтожение драгоценного сервиза, грохая об стол оставшиеся чашки и молочник. – Прощай, Анастас, – направляюсь я к выходу, и фарфоровые осколки хрустят под моими ботинками. – И, кстати, поблагодари своего пиарщика за прекрасную идею с Вероной, это ведь не ты придумал, верно? – и я с грохотом захлопываю за собой одну дверь, а потом – вторую.

Встреча с заказчиком проходит идеально. Теперь я – куратор настоящего музея, пусть и эротического искусства, и теперь нам с Соней вместе предстоит придумать, где и как будут располагаться экспозиции в нашем небольшом помещении, чтобы она уже смогла нарисовать проект.

– Никогда не думала, что для того, чтобы начать жить, надо смертельно заболеть, – задумчиво бормочу я, когда мы уже с ней вдвоём едем на встречу с Машей и Сашей.

– Кстати, о болезни, – с серьёзным видом поворачивается ко мне Соня: – Когда ты поедешь сдавать свои анализы?

– Как можно скорее, – смотрю я неё. – Как можно скорее.

– Слушай, я так рада, что ты наконец-то всё узнала, – поднимает свой неизменный бокал красного за меня Маша.

– Что значит, наконец-то?! – возмущаюсь я.

– Да так, ходили слухи, – туманно отвечает мне Маша, и я вопросительно смотрю на Сашу, которая сосредоточенно ковыряется в своей тарелке, делая вид, что очень увлечена своим карпаччо.

– Только не говорите, что вы обо всём знали! – не могу я поверить, что мои лучшие подруги мне врали всё это время.

– Поля, а что бы это изменило? – резонно замечает Саша. – Кто мы такие, чтобы открывать тебе глаза на одного из самых богатых и влиятельных мужчин не только в стране, но и, пожалуй, в мире?

– Это правда, – грустно замечает Соня. – Посмотри вокруг: ты знаешь хоть одну женщину, которая добровольно отказалась бы от самого Анастаса Вайсберга?

– Теперь знаю! – поднимаю я в свою очередь пузатый бокал, в который официант щедро долил мне Амароне. – Это – я! – и мы все начинаем смеяться. И я ловлю себя на мысли, что такой лёгкости я не испытывала, пожалуй, за всю свою недолгую жизнь.

– Кстати, ты придумала, как распорядишься своим гонораром? – спрашивает меня деловым тоном Саша.

– Каким гонораром? – не могу я сообразить.

– А как же, тем самым, за свадебную фотосессию со Стасиком! – напоминает мне выпускающий редактор журнала Glossy. – Я же тебе говорила, что мы солидное международное издательство!

– Точно! – вспоминаю я. – И какая же там сумма накапала? – и Саша пишет мне число на бумажной салфеточке, при взгляде на которое у меня перехватывает дыхание. С такой суммой мне не нужны никакие отступные от придурка Вайсберга-младшего: наши фото несостоявшейся свадьбы покрыли всё сполна.

Вечером в тёмной комнате меня ждёт мать: папа как всегда где-то на съёмках, а, возможно, просто с очередной актрисой, но моя мама терпит эту всю свою жизнь ради иллюзии благополучной семейной жизни.

– Поля, – тихо окликает она меня, когда я, уставшая и весёлая, вваливаюсь домой на слегка пошатывающихся ногах.

– Мама, я иду спать, – отвечаю я ей, не включая свет в нашей гостиной.

– Нет, ты не пойдёшь спать, пока мы не поговорим, – жёстко обрывает она меня. – Детство закончилось, Поля, когда ты это поймёшь? Звонил Стасик и всё мне рассказал.

– Отлично, что ты уже всё знаешь, – отрезаю я. – Значит, мне не надо ничего объяснять.

– Нет, ты ничего не понимаешь! – переходит на крик моя мамочка. – Ты даже не представляешь, сколько труда, нервов и душевных сил стоит поддерживать вот это вот всё в идеальном порядке, – обводит она своей тонкой ладонью весь наш погруженный во мрак дом.

– Я отлично представляю, мама, – тихо отвечаю я. – И, кстати, если ты не в курсе, детство у меня закончилось уже десять лет назад. Хотя, возможно, ты обо всём догадывалась, не правда ли? – озаряет меня наконец-то мысль, которую я гнала от себя все эти годы.

– Если ты не вернёшься к Стасу, то можешь не рассчитывать больше на меня, – отрезает моя мама, и тут до меня наконец-то доходит самое главное.

– Мама, я уже давно не могу рассчитывать на тебя, – выдавливаю я из себя, и чувствую, как предательские слёзы подступают к самому горлу. Я бегу наверх, в свою комнату, и слышу, как мне в спину летят сухим горохом слова Анастасии Сонис:

– Полина, вернись, мы ещё не договорили! – но я понимаю, что мне совершенно не о чем с ней разговаривать. Я беру чемодан, и скидываю туда первые попавшиеся под руку вещи: потом пришлю за оставшимися курьера, и звоню своей Маше:

– Маша, можно у тебя переночевать сегодня? И, скорее всего, и завтра, – бормочу я в трубку, и слёзы капают на экран смартфона.

– Слишком много всего случилось за последний месяц, что можно было бы выдержать одному человеку, тебе не кажется? – вопрошаю я у своей лучшей подруги, заворачиваясь в тяжёлое бабушкино одеяло на её огромном диване в гостиной.

– Поверь, Поля, жизнь – это сказка! – философски заключает Маша, и, заботливо погладив меня по щеке, выключает свет.

И я проваливаюсь в глубокий сон без сновидений. Сказок не бывает, это знает каждый младенец, – вертится у меня в голове последняя назойливая мысль перед тем, как я проваливаюсь в чёрный пуховый колодец.

– Вставай, моя сладкая девочка! – слышу я такой желанный тихий голос, который шепчет мне в ухо: – Вставай, Сонниполли, – и от счастья у меня перехватывает дыхание. Я открываю глаза, пытаясь сфокусировать взгляд, и сквозь московский октябрь пробиваются пастельным бледным узором обои на стене, и из кухни доносится голос Маши:

– Вставай, Поля, мы с тобой записаны в клинику! – и я закрываю голову одеялом, пытаясь унять своё разочарование. И чего я только ожидала? Я вспоминаю вчерашние события, и день не кажется мине таким лучезарным, но, в конце концов, пора брать ответственность за свою жизнь в собственные руки, и я, прихватив с тумбочки телефон, как есть, без укладки, макияжа и фильтров, сидя на старинном бабушкином диванчике в пижаме, записываю короткое видео для своих подписчиков, и объясняю, зачем я сейчас пойду в клинику. Пересматриваю ролик и нажимаю кнопку «опубликовать». У меня нет дорогих пиар-менеджеров, но я сама хочу решать, что делать со своей жизнью.

Я сижу в больничном халате, надетом на голое тело на укрытой медицинской пеленкой кушетке, и внимательный доктор, подходит ко мне с медсестрой, объясняя:

– Сейчас мы вам сделаем анестезию, больно не будет, но это самый важный анализ, который покажет состояние ваших лейкоцитов, – и я ложусь на живот, пока медсестра в резиновых сухих перчатках проводит ледяным спиртовым тампоном по моему позвоночнику. Я закрываю глаза, и вспоминаю желания, которые загадала тогда в Реймском Соборе.