Любовь, Конец Света и глупости всякие

Взрыв

В Измайловском парке было холодно и немноголюдно. Напуганные самыми неправдоподобными слухами о диких оргиях, москвичи стали менее охотно появляться там в последние дни. Скамейки, равномерно расставленные вдоль парковой аллеи, пустовали — все, кроме одной. Со стороны можно было подумать, что два человека неопределенного возраста пытаются завязать роман и выбрали это место для своих робких свиданий. В действительности Пантелеймония и Филимон развили непонятную для себя страсть к пиву; холод скамейки и морозный декабрьский воздух были не в помеху; ну а беседы они вели самые что ни на есть философские. Темой дискуссии на сегодня был подслушанный у брутян спор: являлись ли нравственность и мораль частями Магии или, наоборот, Здравого Смысла.

— Я думаю — Здр-р-равого Смысла, — Пантелеймония старалась не кривить рот и не икать, что удавалось ей с большим трудом — ничто человеческое ей не было чуждо. Она щурилась, как сытая кошка, а несуразные ресницы жили своей жутковатой жизнью, шевелили волосинками, как насекомые лапками. — Вести себя нравственно — р-р-разумно.

— Вести себя н-нравственно — разумно тому, в ком М-магия есть, а если есть только Здравый Смысл — разумно вести себя крайне безнравственно, — рассудил собеседник.

— Но послу-у-ушайте, Филя-мо-о-оня! Возьмите опять же брутян, к примеру... В них никакой Магии давно уже нет, а ведь они не производят впечатления каких-то там аморальных особей. Хотя, когда я впервые столкнулась с одним, мне показалось, что он просто псих. Никогда бы не подумала, что такие окажутся на нашей стороне. Но пиво убеждает... — Пантелеймония, сощурив один глаз, уставилась другим внутрь «семьс-с-сотпятидесятимиллимитр-р-ровой» жестяной банки. — А у нас, кстати, больше нет пива.

— С-с-сщчас буд-ет! — Филимон неуверенно покачнулся и чуть было не упал со скамьи. — Вообще, телу это вредно, но п-приятно. А все равно скоро Конец Света, так что можно позволить себе расслабиться. И п-пиво — это ж такой напиток божественный, г-грех не пить.

Филимон хлопнул в ладоши, но вместо ожидаемого негромкого металлического звука, сопровождающего материализацию прямо из воздуха двух банок пенного «Крепчаковского № 3» по семьсот пятьдесят миллилитров каждая, неподалеку от их скамейки раздался взрыв.

Две женские фигуры стремительно пронеслись по небу в облаке сизого дыма и влетели в окно, вдребезги разбивая остатки стекла. Миллион осколков рассыпался за их спинами бешеным фонтаном. В радиусе двух сотен метров от белого домика декабрьский воздух дрожал и плавился. Вдалеке завыли сирены пожарных машин.

— Где? Кто? Что это, что? Конец Света уже наступил? — Пантелеймония захлопала длинными ресницами и покрепче вцепилась в банку с пивом.

— Дура! — заорал вмиг протрезвевший Филимон. — Тебе чего, Всеведение включить лень или ты уже так накирялась, что не в состоянии? Это наш Д-друг со своими девицами развлекается, да еще и всю армию мелких паразитов вовлек, делать ему нечего!

Для «армии мелких паразитов» белый домик был важнейшим стратегическим объектом. Тактические мероприятия предусматривали в первую очередь закладку в нужных местах бомб магического действия, которые могли уничтожить лишь инопланетную технику — никто из живых существ не погибал.

Поставленная задача вполне сочеталась с характером атакующих. Драки и взрывы были у гномов в крови, но убивать живых людей, даже брутян, они не могли. Подготовка к военным действиям много времени не заняла. Запасы взрывчатых веществ и транспорт у гномов всегда в изобилии, это одна из особенностей их цивилизации. Схемы гномьих подземных коридоров, проходов и туннелей были совмещены со схемами всех брутянских баз с оборудованием для разработки кратчайших маршрутов. Гномы были так агрессивно-деятельны, что по всей Земле фиксировалась повышенная сейсмическая активность, эпицентром ее была Москва.

В Москве есть места, соответствующие любому душевному настрою и вкусу, дома всех видов и фасонов. Город заполнен людьми и пуст, зелен и гол, индустриален и провинциален. То, что естественно для Москвы, невозможно нигде. Она — история, не картинка, а процесс. В Афинах может в центре города находиться пустырь, посередине которого торчат в небо несколько раскаленных от жары обломков колонн — воспоминание о великом прошлом, святыня. В Лондоне все регулярно ремонтируется и находится в хорошем состоянии независимо от возраста — свидетельство полной жизни империи, с долгими и не утраченными традициями. В Москве так не бывает, обломки прошлого перемешиваются с обрывками будущего, вся история на виду. Старая Москва царя Ивана Грозного, Москва череды правителей государства, новая Москва последнего мэра — все слилось в единый, нелепый, невообразимый архитектурный ансамбль. И собранный из детских кубиков мавзолей, и Дворец съездов, торчащий мясницким тесаком из чрева Кремля, она приняла как свое. И Церетели «зажевала». И если египетскую пирамиду здесь построить или, наоборот, взорвать и даже разровнять с землей целый микрорайон, москвичи тоже привыкнут быстро.

Взрывом белого домика руководил лично сам главнокомандующий Вася. Действие бомб на время лишало брутян сознания и способности двигаться, так что дальнейшую операцию брала на себя команда двух женщин под невидимым руководством Бога, имени которого нельзя называть: они начинали процесс «промывки мозгов». Используя свой магический потенциал, стирали в сознании каждого брутянина все мысли о цели пребывания на Земле. Делать это нужно было очень быстро, пока на место происшествия не прибывали отряды ОМОНа и пожарные.

Филимон тряхнул пустой жестяной банкой — и она превратилась в прозрачный сосуд, похожий на песочные часы с переливающейся из верхней колбы в нижнюю серебристой жидкостью.

— Двадцать восемь процентов! — вскричал лысый Бог, пихнув Бога в женском пальто с искусственным розовым воротником. — Скорее, скорее, надо с-срочно принимать меры, пока все тут к ч-чертям нафиг... э... пока они мир не спасли. Только свою аватару оставь где-нибудь, нельзя в таком виде являться на общее собрание.

— Только что было двадцать два! — возразила Пантелеймония и тоже тряхнула банкой, которая, в свою очередь, в иной сосуд не превратилась, и пива в ней тоже, кажется, не прибавилось. — Ничего не понимаю!

— Только что было с-семнадцать! — Филимон метнул гневный взгляд на свою компаньоншу. — Ай, да что с т-тобой разговаривать! Когда ты смотрела в последний раз на магиметр? Небось еще в п-прошлом году?

— Че это в прошлом-то? Неделю назад! — Пантелеймония обижено выпятила губы с расползшейся розовой помадой. — Даже Варваре показывала, — она задрала голову. — О! А вот и Варвара! Эй, Варва…

Но компаньон не дал ей закончить приветствия. Он еще раз как следует пихнул ее в бок, и, потеряв сознание, Пантелеймония сползла со скамейки на холодный газон Измайловского парка.

— Эй! Ты слышал, что я сказал? — сложив руки рупором, Филимон прокричал двум женщинам, пролетающим над ним уже в обратном направлении. — Общее собра-а-ание! Тебя это касается в первую очередь! Пора рассматривать твое личное дело-о-о-о...