Любовь, Конец Света и глупости всякие

Магистрали

— Инсульт — это смертельно? — из ее внутреннего монолога фраза вылетела во внешний, а заодно сама собой, кажется, перевелась на английский, потому как водитель бросил сочувственный взгляд в зеркало над лобовым стеклом и сильнее нажал на педаль:

— Yes, m’am. Very[171]..

Черный лондонский кэб выбрался наконец из пробки и быстрее поехал по М4. До Хитроу оставалось менее двух миль.

— Flying to see your sick relative, m’am?[172] — попробовал он поддержать разговор. Лондонские таксисты — народ необыкновенно болтливый; как этому удалось промолчать всю дорогу от Спиталфилдс-маркета, ведал, наверное, только Бог[173].

— She is not my relative[174], — ответила Танька, скорее себе, чем таксисту. — She is… much more[175], — и только себе добавила: — and I am a loser[176].

А что, не лузер разве? Вечно ей приходилось терять самых близких — неужели судьба готовит очередную потерю? Нет уж, на этот раз она сама обыграет судьбу: приедет в Москву и спасет Варвару. А может, спасет и себя самое, лишь бы только успеть, долететь поскорее бы…

В терминале аэропорта творилось что-то невероятное. Первым в глаза бросилось табло, где против номера каждого рейса желтым по черному светилось «DELAYED»[177]. Танька охнула и побежала к стойке с надписью «INFORMATION»[178].

— Когда самый ближайший рейс на М-м-оскву? — спросила она, запинаясь.

— Все рейсы «Британских авиалиний» отменены на сегодня, — боязливо ответила девушка-INFORMATION.

«Я только что видела, что они задерживаются, но не на весь же день! — удивилась Танька. — Наверное, INFORMATION ошиблась».

— А рейсы не британских линий? — спросила вслух.

— Тоже.

— Но ведь такого не может быть!! — заорала Танька, будто INFORMATION сама была злобной причиной столь несуразных событий.

— I am sorry, madam[179], — у бедной девушки затряслись губы и брызнули слезки из глаз; возможно, она не слишком долго в аэропорту проработала — чересчур нервные пассажиры ее огорчали. — В Исландии произошел новый выброс вулканической пыли! Облако движется с запада на восток! В Англии отменены абсолютно все авиарейсы!

Нервных пассажиров в здании терминала становилось все больше. Уже позади Таньки за оскорблениями девушке выстроился устрашающий хвост расстроенных встречающих и пострадавших неулетевших. Очередь бурлила и негодовала, трясла билетами, грудными детьми и дипломатическими паспортами, требуя компенсации, справедливости и привилегий.

«Это какой-то кошмар… Все рейсы отменены… — Танька металась внутри здания от табло к табло, где один за другим желтые буквы DELAYED заменялись на красные CANCELLED[180]. Но ведь должен быть хоть один самолет! Пусть билет на единственный рейс в Москву будет стоить ей тысячу фунтов или даже две тысячи! Да хоть всю сумму ее кредитных карт, это всего-навсего деньги! Там, в Москве, у Варвары инсульт, и она… перед глазами, будто опять всплыла спина таксиста, сочувственный взгляд в зеркале и странный диалог:

— Смертельно?

— Very!

«О, Господи…» Что за ужасное наказание выпало ей в этой жизни? За что? Бабушка, мама, Олежка, а теперь что же — терять еще ту, которую любит больше всего на свете?

Танька сцепила руки и застыла посреди нервного, шумного терминала, где в этот момент и без нее, наверное, у каждого из присутствующих было свое горе, в лучшем случае неприятность. Если она прямо здесь упадет на колени и начнет умолять кого бы там ни было наверху — пощадить, загасить вулкан, запустить самолеты или продать ей билет на единственный рейс? Только среди всеобщего гама ее никто не услышит, да и кому молиться-то? Кажется, целый мир летит к чертовой матери и никому «наверху» дела нету, а если Варвара умрет, даже в ее сказке мир никто не спасет. А может, она и услышит?

— Не умирай! — закричала Танька. В беснующейся толпе несколько человек повернули головы. «Не умирай, — повторила она про себя, решив, что докричаться до Варвары вряд ли возможно голосом, пусть даже хоть самым громким. — Не умирай, умоляю, хоть ты докажи, что я не лузер. Я прилечу к тебе, слышишь? Тебя вылечат, и мы потом будем жить долго и счастливо, и состаримся вместе, и умрем в один день...»

Зазвонил телефон, от высветившегося на экранчике имени на секунду радостно екнуло сердце.

— Алло, Варвара…

— Это… это снова Нелида.

— А… а Варвара… — любой дальнейший вопрос казался страшнее ответа.

— Жива. Врачи подтвердили инсульт. Мы в больнице.

— О, Господи… — ну это хоть что-то. Варвара жива, жива, надо только успеть…

— Так ты прилетишь?

— Да! — ответила Танька. — Да, обязательно прилечу. Вы там только… меня дождитесь… — по ее щекам потекли слезы, и, не вытирая их, она шмыгала и шмыгала в трубку, — ты передай своей маме, что… что…

Что? Что Варваре, которая лежит сейчас в реанимации, могла передать ее дочь? Что Танька верит в выздоровление, хотя, если честно, не очень — все же не дура необразованная, знала кое-что про инсульты. Пусть передаст, что, едва только Танька приедет, от Варвары даже не отойдет, будет держать ее за руку, протирать влажной марлей лицо, смотреть на медперсонал умоляюще: «Спасите, спасите ее!» Пусть дочка знает, что, когда из больницы Варвару выпишут, Танька от крыльца до такси — от машины к подъезду — от лифта к дивану с пружинами сама ее на руках понесет? Или пусть передаст, что диван Танька нафиг выкинет, а вместо него купит кровать с ортопедическим матрасом и много-много подушек? Пусть Варварина дочь передаст своей маме, что Танька будет менять ей постель, кормить с ложечки, купать на ночь, вывозить на прогулку в коляске, учить говорить заново… Поймет ли дочь, если Танька признается, что без памяти любит Варвару и без нее дальше жить не сможет?

— Скажи ей, что я уже еду. И что мы с ней еще мир не спасли...

Откуда взялась последняя фраза? Танька вовсе такую не формулировала — кажется, у нее у самой скоро инсульт произойдет, в голове звенит, как на колокольне.

— А что там у вас с самолетами? — спросила Варварина дочь.

Танька вытерла рукой слезы:

— Да бог их знает, говорят, вулкан. Но я думаю, за час-другой вся эта пыль уляжется, и тогда я на первый же рейс сяду.

— Значит, Конец Света уже наступает, — сказала Нелида.

«Однако шуточки у ребенка», — хмыкнула Танька, отметив по ходу, что «юмор» был в ее собственном духе.

— До Москвы еще летают рейсы из континентальной Европы, хотя пока ты туда доберешься… ну, в общем, это я так, извини. Мне идти надо, — Нелида не уточнила куда, телефон разразился гудками.

«Сколько лет девочке? — почему-то подумала Танька, слушая эти гудки, но сразу вспомнила: двадцать один, то есть столько же, сколько было бы Танькиной дочери, если бы врачи в роддоме сумели ее спасти. День рождения Нелиды — первое января, то есть тот самый зарубцованный благосклонной памятью день, когда родился Танькин мертвый ребенок. — Бывают же совпадения…» Но уже понеслась другая мысль: «Что там она про континент говорила?»

Перед выходом из терминала успела вырасти длинная очередь сердитых, обиженных, разочарованных, возмездия страждущих, духом упавших пассажиров. Хлопали дверцы, один за другим отъезжали большие кэбы и легковые такси поменьше — до тех пор, пока на стоянке не осталось ни одного автомобиля, а в очереди перед Танькой психовали еще восемь человек. Прошло минут двадцать, машины не прибывали, и никто точно не знал, что нарушило их непрерывный поток.

— Должно быть, крупная авария на М4, — предположил стоящий впереди джентльмен с чемоданом. Из всей очереди только у Таньки не было багажа, если не считать кошелька с документами: так спешила поймать первый попавшийся рейс на Москву, что даже забыла забрать из офиса давно упакованную дорожную сумку.

Почти все, кто стояли в очереди, недовольно проследовали к метро, но Танька осталась на том же месте и нетерпеливо озиралась в надежде не упустить такси, которое наверняка вот-вот вырулит. Ехать в Дувр через Лондон, причем сначала на метро, означало терять кучу времени, которое, как известно, тянется намного дольше, когда чего-нибудь ждешь, да еще мысли дурацкие лезут[181].

«Как там Варвара? — засвербело в голове, и снова непроизвольно брызнули слезы. — Хоть бы почувствовала, как я спешу к ней, может быть, это придаст ей сил… — Танька зажмурилась и снова взмолилась: — Не умирай, не умирай, ну пожалуйста… Я всю жизнь буду рядом с тобой…»

За спиной мягко зашуршали колеса.

— Такси! — взмахнула рукой Танька, прежде чем открыла глаза. Но это было не такси.

Из синего «мерседеса» вышел высокий мужчина в фуражке, на летчика вроде бы не похожий. «Должно быть, шофер в униформе, приехавший за своим боссом, — подумала Танька, — вон номер на бампере дипломатический, ну, или просто крутой».

На номере было всего три цифры: 609. «Ой, опять это странное число», — она подняла глаза на водителя и, конечно, сразу узнала его: Начальник Вокзала вряд ли подрабатывал шофером в свободное время.

«А что если…» — мелькнула дерзкая мысль: не попросить ли его отвезти ее в Дувр? Уж сколько попросит, она заплатила бы — других вариантов добраться туда быстрее пока не предвиделось. Танька даже открыла рот, чтобы сказать: «Excuse me, sir»[182], — но рот сам собой проговорил по-русски:

— Привет, Бог, — тут же спохватилась, рот зажала рукой. К ее огромному изумлению, Мистер Джон кивнул, как и в прошлый раз.

— А… — Танька почти набралась духу, чтобы обратиться к нему с несуразной просьбой, но, опередив ее, он проговорил:

— На М4 авария, лучше всего проехать окольными маршрутами до М25, а дальше по М20 до Дувра, в машине есть навигатор, — и скрылся в здании терминала.

«Он это мне сказал? — Танька посмотрела по сторонам. Рядом никого не было. — А если мне, значит, он меня подвезет, и знает, куда мне надо!» И снова мысли поплыли к Варваре: «Сейчас он вернется, и мы с ним поедем, слышишь? Я в пути уже, ты только не умирай!»

Прошло минут пять. И еще пять. И потом еще десять. Мистер Джон не возвращался. «Что если он ждет кого-нибудь в аэропорту? — сильнее прежнего нервничала Танька. — Но ведь никого не дождется, самолеты не взлетают и не приземляются… Сходить поискать его, что ли?» Она уже развернулась по направлению к зданию, но нечаянно бросила взгляд внутрь «мерседеса»: в отверстии зажигания торчал оставленный Мистером Джоном ключ.

Отчета своим последующим действиям она не отдавала. Через две секунды поворачивала одной рукой этот ключ, другой сжимала рычаг скоростных передач и давила ногой на газ. В голове пульсировало, но это было не «Что я наделала? Я угнала чужую машину!» Дрожащими губами Танька в десятый раз повторяла: «Не умирай. Не умирай, пожалуйста. Мы с тобой еще мир не спасли».

Мир темнел на глазах. Световой день еще не завершился, но темнота обвила кольцо М25 синевой туч и бортами высоких грузовиков, двигающихся еле-еле и чавкающих выхлопными газами. Танька вела «мерседес», насколько позволяли заторы, все медленнее, переходя с третьей скорости на вторую, пока на всех трех линиях не прекратилось движение — машины стянулись в длинную пробку.

«Не умирай!» — взвыла Танька, вырулив на первую линию, ведущую к выезду на М20. Обочина магистрали, которую в Англии смешно называют «твердым плечом», была пустой: закон не позволял автомобилистам ездить по этой особой линии, предназначенной лишь для незапланированных остановок и экстренных служб. «Не умирай!» — закричала она в голос, повернула руль влево, и сильнее вдавила педаль — «мерседес» послушно помчался по «твердому плечу». Вслед раздавался протяжный и возмущенный рев застрявших в пробке машин и законопослушных водителей.

На М20 ехали быстро. Танька вырулила на третью линию и включила шестую скорость. По сравнению с ее «фольксвагеном», в котором и скоростей-то всего пять, «мерседес» Мистера Джона летел, как самолет, асфальта совсем не чувствовалось под его шинами.

«Скоро, уже совсем скоро! — убеждала она Варвару, хотя на самом деле скорее себя, то и дело выкрикивая: — Не умирай! — И иногда добавляла, не задумываясь над значением: — Нам еще предстоит мир спасти. И умереть в один день».

Мир, и правда, выглядел так, что ему вот-вот будут нужны спасатели. Черное небо над магистралью то разверзалось опасным для скоростного движения дождем, то дождь прекращался так же стремительно, и вдоль обочины резвей «мерседеса» несся откуда-то взявшийся смерч. Пробежав вперед миль, кажется, десять, он поджег то ли лес, то ли здание — вспыхнуло ярко-оранжевым заревом, хорошо хоть в стороне от дороги, где самым худшим препятствием мог быть новый затор.

Послышалось завывание сирен. «Пожарные, — подумала Танька и перестроилась в среднюю линию, чтобы дать им возможность проехать: законопослушание вернулось к ней. В боковом зеркале отразились мигалки приближающихся полицейских машин — вполне обычное явление для любой магистрали, где даже при самой лучшей погоде и идеальном движении они слыли большими любителями погоняться под вой сирен. Только на сей раз они не просто катались: целая кавалькада полосатых авто гналась за ее «мерседесом».

— Водитель «мерса» 609! Немедленно остановитесь! — услышала она усиленный мегафоном голос.

«Так это за мной! — струхнула Танька. — Я ж угнала машину! Неслась по «твердому плечу»! Мчусь со скоростью девяносто[183]!» — и сильнее вдавила газ.

— Я не могу, простите! — закричала она полицейским. — Меня ждут в Москве! Там без меня умрут! А мы еще мир не спасли, понимаете?!

— Водитель «мерса» 609!! — повторили в мегафон. — Вы арестованы!

Движение на магистрали вдруг уплотнилось — то ли полиция перекрыла дорогу впереди, то ли образовалась пробка. Перед Танькой все ближе и ближе маячил бампер грузовика, в который она вот-вот врежется, если только не взлетит над крышами прочих машин. Грузовик приближался стремительно к той опасной дистанции, когда в лучшем случае смерть настигла бы ее мгновенно через лобовое стекло, но в последний момент Танька резко крутанула рулем… «Мерседес» стукнулся о грузовик задним крылом, проскочил левую линию, чуть не сшиб мотоцикл, на секунды взлетел над кюветом, рванул вниз — и по мокрому полю заскользил бешеным штопором…

Потом все остановилось.

Пассажирская дверь оказалась у Таньки над головой. С невероятной, прежде неслыханной ловкостью она толкнула ее и, подтянувшись наружу, прыгнула на траву. «Бежать!» — была первая мысль, когда руки нащупали сырость, и в тот же миг промокли колени, на которые она приземлилась. Попробовала распрямиться, но нога предательски подкосилась. «Вывих…» — мелькнуло у Таньки. В темноте позади нее уже слышался бойцовый топот приближающихся полицейских и выкрики «You’re under arrest! »[184]. Все, что она могла сделать, — это сложить руки за головой, как в моменты захвата полагалось правонарушителям (она это видела по телевизору), и сдаться на правозаконную милость. Но только одна из рук не поднялась.

«Не умирай… — простонала Танька. — Нам еще мир спасти нужно…» Резкая боль пронзила тело от поврежденной ноги до головы, и последнее, что она успела подумать, прежде чем потеряла сознание, было «…и умереть в один день».