— Дань, ну какая разница, что написано в завещании? Это же ничего не меняет! Мы все равно собирались пожениться.
Он смотрит так, будто у меня внезапно выросли рога.
— Ты серьезно, Сонь? Ничего не меняет, да? То есть абсолютно все равно, что родной отец оставил меня без штанов? Да вообще без всего! Ничего страшного, правда же?
Еще как-то сдерживается, хотя я вижу, насколько тяжело ему это дается. Мышцы окаменели, дышит тяжело, слишком выразительно цедит слова. Чтобы не сказать лишнего.
Я, наверно, сказала бы. Если бы оказалась на его месте, точно вела бы себя иначе. Мне и сейчас-то все происходящее кажется дикостью, а если бы так поступил со мной родной отец…
Но вслух об этом говорить нельзя. Только усугублю ситуацию. Я ужасно боюсь с ним поссориться, боюсь, что Даниил разозлится еще и на меня. Повод-то есть. Вот зачем, зачем Михаил Валентинович так поступил? Неужели он не понимал, что его поступок нас не сблизит, не укрепит отношения, а как раз наоборот.
Чувствую себя воровкой, которая не просто ухватила чужое, но и позорно попалась. И вернуть нет возможности. Я отказалась бы от дурацкого наследства в первую же минуту, как узнала о нем, да только Ярославский все сделал, чтобы этого не случилось. Почему, почему, ПОЧЕМУ?
Ответа нет. Ни у нас с Дэном, ни у моего отца. Лучший папин друг совершил что-то немыслимое, и я готова согласиться с тем, что болезнь серьезно повредила его рассудок. Ну а как иначе это объяснить? Что должно быть в голове у человека, чтобы откинуть подобный номер?
Хуже всего то, что свои размышления я даже высказать не могу. Дане и так плохо. Я поддержать его должна, а о какой тут поддержке может идти речь7 Ведь он наверняка смотрит на меня — и раз за разом переживает это унижение. Может, прав был папа и я зря пришла? Но ведь не выгоняет, даже как-то пытается говорить со мной. Любимый…
Сглатываю подступивший к горлу горький ком и подхожу ближе. Дэн сверлит меня мрачным взглядом и разве что не рычит. Страшно… И еще страшнее оставить его одного. Нет, конечно, он не маленький мальчик и вполне способен справиться с любой проблемой. Но это же так безумно тяжело делать в одиночку…
— Дань… — я поднимаюсь на носочки, обвивая руками его шею. Тянусь к губам. Он хмурится, снова смотря более чем красноречиво. Да, совсем не время. Но у меня нет никаких аргументов. И слов утешающих тоже нет. Зато я помню, как нам обоим было хорошо вдвоем. И что там он говорил? Секс — лучшее лекарство? Так почему бы не попробовать, терять-то все равно нечего… — Я соскучилась…
Он молчит, не сводя с меня глаз, но совершенно не заметно, что моя близость хоть сколько-нибудь его волнует. Да и я сама руководствуюсь совсем иными чувствами. Не физическим желанием — потребностью слиться с ним. Взять хоть капельку той боли, которую отчетливо вижу в потемневших глазах, в напряженном лице, в жестко сжатых губах. Тяну вверх ткань рубашки, вытаскивая ее из-за пояса. Опускаю ладони на обнажившуюся поясницу. Пальцы дрожат, и в животе все перекручивается. Кажется, что сейчас там не бабочки порхают, а топают неуклюжие носороги. Мне трудно дышать об беспомощности и волнения. Как должна вести себя женщина, если мужчина ее не хочет?
Глаза начинают предательски щипать, и я уже готова отстраниться и сбежать, но Дэн неожиданно резко выдыхает и стискивает руки на моей талии.