Мажор в наследство

Глава 42

До залива минут двадцать пешком. Но я не помню, чтобы была там больше, чем пару раз. Довольно дикий, неухоженный берег, огромные валуны, по которым неудобно ходить. Всего в нескольких километрах — благоустроенный пляж, где уютно даже зимой. Там все приспособлено для отдыха, и большинство жителей коттеджного поселка, где находится дом Ярославских, да и другие горожане предпочитают именно его.

Зачем парням понадобилось арендовать старый и не очень чистый рыбацкий вагончик, ума не приложу. И, выбравшись из машины Павла, недоверчиво оглядываюсь. Ну не может быть, чтобы мой муж отправился в это неприглядное место!

Но угасшая надежда оживает с новой силой, когда вижу, что дверца шаткого, с облезлыми стенами строения, приоткрыта.

Ступни утопают в песке, бежать неудобно. Обуться мне пришлось тоже в шлепанцы Дэна, а они настолько велики, что то и дело грозят свалиться с ног.

Но я все равно добираюсь до домика быстрее Пашки. Словно подгоняет какая-то неведомая сила. Дыхание сбивается. Ведь там может быть мой Даня!

— Сонь, да погоди ты, ненормальная! — несется в спину запыхавшийся голос Еремина. Мы же ничего не знаем наверняка!

Как будто это может меня остановить! Как раз наоборот: хочу узнать правду скорее. Ведь любая правда, какой бы она ни оказалась, в любом случае лучше неизвестности.

Дергаю дряхлую дверь и врываюсь внутрь, тут же утопая в запахе пыли и сырости. Но сквозь него отчетливо пробивается другой: запах парфюма любимого парня. Родной. И такой бесконечно важный сейчас, ведь это значит…

Задыхаюсь от облегчения, сумасшедшей радости, всколыхнувшейся в груди и грозящей затопить с головой. Падаю на колени перед узким древним диванчиком у стены, когда вижу вытянувшегося на нем Даниила. Живого. И вроде бы невредимого. Преспокойно спящего в этом совершенно неожиданном месте… будто бы и не случилось ничего. Словно абсолютно нормально встречать первое утро семейной жизни вот так: непонятно где и непонятно почему.

Кипящая внутри радость сменяется другой бурей: меня слепит от смеси обиды и возмущения. Стискиваю дрожащие пальцы на его плече и начинаю трясти, что есть силы.

— Дэн, проснись! Проснись сейчас же!

Мне хочется большего. Ударить в грудь — и побольнее. Заставить его не только проснуться, но и сразу прочувствовать, какой кошмар я пережила. Расцарапать красивое безмятежное лицо. Сделать его хотя бы чуть менее совершенным. Мое собственное распухло от слез, а он выглядит, как с картинки.

Что делает в этом месте, какая безумная причина побудила оставить меня в такой важный день и отправиться сюда?

Пушистые ресницы дрожат — и Дэн открывает глаза. Щурится, моргает, чуть растерянно оглядываясь по сторонам. А потом его взгляд фокусируется на моем лице — и на губах растекается улыбка.

— Сонечка… — поднимает руку и касается моего виска. Тянет прядь волос, накручивая на палец. — Тебе идет моя рубашка. А что ты здесь делаешь?

Я даже немею от возмущения. Но лишь на несколько мгновений. А потом вспоминаю даже такие неприличные слова, которые никогда не слышала. С трудом сдерживаюсь, чтобы не выпалить их вслух.

— Что Я здесь делаю? А ты? Ты что здесь делаешь, Дэн?

Замечаю, что впиваюсь ногтями в его руку, лишь когда он морщится, недовольно косясь на мои пальцы.

— Сонь, больно же. Ты чего кипишь? Все же хорошо. Не случилось никакой трагедии. Мне просто надо было побыть одному.

Кажется, это происходит с кем-то другим. Не со мной. Не с нами. Не верю, что он может говорить такое всерьез.

— Просто побыть одному? В день свадьбы? В нашу брачную ночь? Дань, ты серьезно?! А зачем вообще надо было жениться, если тебе так быстро потребовалось одиночество?

— Ну-у-у, началось… — бурчит он, отодвигая мои руки и садясь на диване. — Соня, не заводись, а? Давай не будем ссориться с утра!

— Это я завожусь? Да ты просто скотина, Дэн! — все-таки не выдерживаю. — Как ты мог так со мной поступить? Я же думала, что с тобой какая-то беда! Мы всю ночь не спали, полицию вызвали! А ты просто захотел побыть один?! Предупредить не мог, что решил сбежать, чтобы я с ума не сходила?

— Да не сбегал я! — снова морщится он. — Зачем накручиваешь, что со мной могло случиться? Как маленькая, честное слово!

Это напоминает какой-то нелепый спектакль. Мой любимый мужчина не может быть настолько бесчувственным. Не может нести подобный бред. Не укладывается в голове, что он способен не понимать, что натворил.

Я снова начинаю плакать. Замахиваюсь, чтобы залепить пощечину, но рука лишь слабо мажет по щеке: сил нет. Дэн вздыхает и тянет меня к себе, так резво, что не успеваю воспротивиться. Сгребает в объятья.

— Сонечка, какая же ты дуреха! Нашла из-за чего переживать! Подумаешь, одна ночь — у нас с тобой вся жизнь впереди. Вот зачем ты все портишь?

И быстрее, чем я выплескиваю очередное возмущение, сминает губами мои. Целует жестко, почти яростно, стискивая плечи. Не вырваться. Задирает рубашку, бесцеремонно лапая бедра. Запускает пальцы под трусики, мнет ягодицы.

Сейчас невозможно придумать что-то более неуместное. Я не хочу его здесь, в этом жутком вагончике. Не теперь, когда от рыданий разъело губы и больно от его поцелуев. Он так сильно меня обидел, опозорил перед всеми. О какой близости может идти речь — мы еще никогда не были так далеки?!

Но тело бессовестно предает. Я дергаюсь в крепких руках, пытаясь освободиться, но Дэн пользуется этим, чтобы еще больше притиснуть к себе. Жмется пахом, давая ощутить свое возбуждение. Проникает пальцами между ног — и меня раздирает от этого невероятного клубка противоречий.

Я не должна реагировать на его ласки. Не должна испытывать желания. Не должна становиться такой бесстыдно влажной от действия умелых рук.

— Ненавижу! — хнычу ему в рот, пытаясь укусить и хоть так отстраниться, но он лишь смеется, удобнее устраивая меня на своих бедрах. Приподнимает и подается навстречу, с размаху опуская на закаменевший член.

Тянет в стороны полы рубашки, обнажая грудь, и при следующем рывке смыкает губы вокруг соска. Перекатывает его во рту, бьет языком. Пальцы что-то выписывают на животе, гладят спину, шарят по всему телу, куда только могут дотянуться.

— Ты такая сексуальная, когда злишься, Сонечка… — он засасывает в рот другой сосок, одновременно толкаясь глубже — и я захлебываюсь наслаждением, током вспарывающим внутренности. Все еще хочу сделать больно, ударить, ущипнуть, но вместо этого зарываюсь в перепутанные после сна волосы. Тянусь к губам, снова впуская настойчивый язык, наглый, жадный. И снова плачу, теперь уже от удовольствия, какого-то неправильного, дикого, неуместного — но такого опьяняюще, нереально сладкого.

Дэн нагоняет меня почти сразу же, еще несколько раз толкается внутри — и падает на спину, увлекая за собой. Укладывает на грудь, не разжимая объятий.

— Малышка, я не хотел тебя обидеть. И чтобы ты волновалась, тоже не хотел. Мне было так хреново… Никак не могу оправиться от смерти папы… Мне так его не хватает, ты даже представить себе не можешь… Он ведь ждал нашей свадьбы, очень хотел, чтобы мы были вместе. А сейчас его нет… Это прямо душу выворачивает, как вспомню…

Кажется, или голос в самом деле дрожит? Я приподнимаюсь, опираясь на локоть, и заглядываю в глаза мужа. Не кажется… Они блестят, наполненные растаявшими льдинками. И мое сердце точно так же тает, когда вижу его боль. Это же невозможно подделать, так неужели я останусь черствой и глухой, когда любимому человеку нужны моя поддержка и понимание?

— Все будет хорошо, Данечка, — он снова целует, и я впитываю этот поцелуй. Утоляю жажду и чувствую, как внутри наконец-то становится тепло. Впервые со вчерашнего вечера. — Там Еремин ждет снаружи. У него машина. Поехали домой?