Мама для выброшенного ребенка

Глава 13

Несмотря на то, что я выбрала свободную комнату, большую и светлую, ночевать я все равно осталась в детской, на небольшом диванчике. Только подушку и плед с собой принесла, чтобы удобнее было, и все. Медсестру, которую звали Марина Станиславовна, я отправила отдыхать, а сама осталась. Ну ничего я поделать с собой не могу, переживаю я за ребенка — и все тут! Я думала сначала в своей комнате лечь, но поняла, что не вытерплю. Пусь диванчик и не очень удобный, я лучше потерплю, зато на душе спокойнее будет. Если Платон расплачется, я услышу и сразу проснусь.

Но Платоша сладко спал всю ночь, лишь под утро меня разбудил его плач. Температура снова поднялась, поэтому, померив ее, я снова дала суспензию и, подняв ребенка на руки, ходила с ним по комнате, укачивая. Даже не представляю, что чувствуют мамы таких болеющих крох, если у меня самой сердце разрывалось! Хочется помочь, снять боль и жар, да хоть себе их забрать, лишь бы малышу стало легче! И так плохо от осознания, что ничего сделать не можешь, только ждать, когда лекарство подействует…

Чуть позже, когда Платон заснул, я чмокнула его в лобик и так и замерла, прижимаясь губами и носом к нежной коже. Детский запах, такой тонкий и приятный, вызывает улыбку, и я не сразу опускаю ребенка в кроватку, так и стою посреди комнаты с полминуты. Лишь потом укладываю его и отвлекаюсь на шум — дверь в комнату открывается.

Катерина заходит в детскую, сухо здоровается со мной и тут же направляется к шкафу. Открывает его и принимается доставать вещи и складывать их в стопочку. Я растерянно слежу за женщиной и спрашиваю спустя несколько секунд шокированного молчания:

— Что происходит?

— Нужно искупать Платона Маратовича. У него расписание, — все таким же сухим тоном докладывает домоправительница.

Я сначала даже не нахожу, что ответить, но потом сразу категорично отрезаю:

— Катерина, он болеет. Малейший сквозняк и его состояние может стать еще хуже. Ему вообще переохлаждение противопоказано.

— Его состояние уже стабилизировалось, так сказала медсестра, — возражает женщина.

— Его состояние стало лучше совсем недавно, и то я давала жаропонижающие ему утром! Расписание можно и изменить, я не дам купать ребенка! У него хрипы были в легких, не хватало еще, чтобы хуже стало! — возмущаюсь я полушепотом, чтобы не разбудить малыша.

Ответить Катерина не успевает, потому что дверь в детскую снова открывается, и Марина Станиславовна входит внутрь.

— Что за шум, а драки нет? — улыбается она.

Я, поняв, что подоспела поддержка, тут же обращаюсь к медсестре:

— Объясните, пожалуйста, уважаемой Катерине, что ребенка сейчас лучше не купать, — прошу я и оборачиваюсь на Платона, чтобы проверить, не мешают ли ему наши голоса.

Марина Станиславовна переводит взгляд с домоправительницы на меня, а потом назад и мягко поясняет:

— Это правда, действительно, при высокой температуре лучше исключить ненадолго купания… — далее следует недолгое молчание, после чего Марина Станиславовна выдает, — но в целом, сейчас под действиями лекарств Платон чувствует себя уже лучше, поэтому можно и искупать. Только осторожно.

Я вскидываюсь, испепеляя взглядом медсестру, но тут же замечаю, как она кидает какой-то вопросительный взгляд на Катерину, словно спрашивая так, довольна ли она. Домоправительница при этом выглядит такой довольной и смотрит на меня победно, мол, поставила на место какую-то девчонку, что заявилась внезапно и права тут качает. Ну ладно она, но Марина Станиславовна-то что так резко мнение переменила? Неужели в доме решила подольше задержаться под видом присмотра за ребенком? Неплохая же подработка, в доме-то у крупного бизнесмена, особенно если постоянная работница замолвит за тебя словечко.

Нет, точно нужно соглашаться на предложение Марата, иначе они так Платона угробят окончательно. Я его не для этого со дна мусорного бака доставала, чтобы он тут, в тепле, страдал и болел!

— Знаете, что? — внезапно осмелев, выступаю я вперед, преграждая путь Катерине, и указываю на дверь, — Обе уйдите из детской комнаты вон и не приходите, пока я не позову.

Молчание в комнате повисло такое, прям театральное, причем возмущенно на меня пялилась не только домоправительница, но и медсестра тоже!

— Простите? — сухо процедила Катерина.

— Вы не ослышались, — отвечаю жестко, — Я сама за Платоном присмотрю.

— Прошу прощения, конечно, что встреваю, — насмешливо хохотнув, влезает Марина Станиславовна, и продолжает снисходительным тоном: — но, Полина, у вас явно не хватает квалификации, чтобы должный уход больному ребенку обеспечить. Вам сколько лет, восемнадцать? Вряд ли вы способны хорошо за ним присматривать.

— Сейчас, как вы выразились, он в «нормальном состоянии», — изображаю я тот же тон, каким говорила эти слова Марина Станиславовна чуть раньше, — поэтому я позову вас, когда у Платона поднимется температура или придет время ставить ему укол.

— И на каком основании вы так командуете в этом доме? — сурово сведя брови у переносицы, поинтересовалась Катерина.

— На том, что я невеста Баева. И скоро стану его женой и матерью его ребенка, — припечатала я.

Стоило сказать эти слова хотя бы ради того, чтобы посмотреть на то, как вытянулись лица у этих двоих грымз, что успели спеться за моей спиной. Не знаю, может они обе ничего плохого Платону и не желали, но своих детей у обеих женщин явно не было, иначе не стали бы они так с чужим ребенком обращаться. Хотя… кто-то же выкинул Платона на мороз. Тоже явно особого сострадания не испытывал при этом.

— Что ж… раз Полина желает, пусть останется присматривать за ребенком, — отступает Катерина и ядовито улыбается, — только учтите, что никто помогать вам не будет! А вечером поговорим с Маратом Маратовичем о том, что вы тут устроили.

— Дело ваше, — пожимаю я плечами и провожаю взглядом сначала Катерину, а потом и медсестру. Та осматривает меня недружелюбно, но выходит все-таки молча. А я, едва дверь закрывается, оседаю на диван.

В последнее время я сама на себя непохожа стала! Никогда еще до этого я не говорила с кем-то из старшего поколения неуважительно, а тут будто бес вселился… просто поняла, что не могу дать Платона в обиду — и все тут.

Я уже собираюсь встать, чтобы помыть бутылочку и приготовить заранее смесь, пока ребенок не проснулся, но тут до меня доходит одна маленькая, но очень важная деталь, ускользавшая все это время, как недостающий паззлик.

Марат говорил, что его сына искал Назар, чтобы его шантажировать и вынудить подписать некие бумаги. Но в то же время в мусорке Платон оказался, по его же словам, из-за няни, что выкрала ребенка и попросту выкинула на мороз. Вопрос, конечно, почему так далеко, но… почему она сама не связалась с Назаром? Она ведь тогда огромную выгоду бы получила. Может, конечно, не знала обо всей этой ситуации, но тогда за что можно так жестоко мстить, наказывая совершенно невинного младенца, обрекая его на ужасную смерть? Та женщина ведь понимала, на что шла, оставляя малыша на морозе, не могла не понимать… Как-то все это слишком мутно и подозрительно выглядит. И очень опасно для Платона.

Я перевожу взгляд на мирно сопящего кроху и понимаю только одно: неважно, сколько тут охраны и кто его отец. Я должна помочь этому ребенку, потому что ему в любой момент могут навредить. Может не зря меня Бог повел утром именно той дорогой? Не зря назначили зачет так рано и в выходной? Ведь не проходи я тогда мимо, случилось бы страшное…

Мне так отчаянно хочется верить, что все эти совпадения не случайны... Страшно признаваться самой себе в том, что я за короткое время так сильно привязалась к чужому ребенку, как к своему собственному. Настолько, что даже на любую авантюру ради него готова. Я ведь не его мама и что, если Баев скоро разведется со мной, несмотря на то что я полюбила Платона еще сильнее?

К обеду мне привезли вещи и я, пока Платон спал после того, как хорошо и плотно покушал, быстро разобрала их. Там и разбирать-то особо было нечего. Нужно все-таки сказать Марату, что я съезжу за своими вещами в квартиру, которую с Аней снимала, хоть одежды привезу. А то пришлось ведь с утра и нижнее белье, и все остальное быстро стирать и сушить, не ходить ведь грязной.

О своем намерении я и сообщаю Баеву вечером, когда он возвращается. Поужинала я без него, причем давным-давно, но спать не легла, осталась дожидаться мужчину с работы.

— А еще, помимо вещей, я бы хотела поблагодарить кое-кого за помощь, — вспомнив в который раз о неоценимой помощи Лики, говорю я сразу после новости о том, что хочу съездить за вещами.

— Лучше пока не стоит. Подожди… — Марат похлопывает себя по карманам, отгибает полы пиджака и выуживает из его внутреннего кармана банковскую карту. Протягивает мне молчаливым жестом.

— Это что? Я карточку не теряла, — с любопытством оглядев черную карту с золотой гравировкой, я пожимаю плечами.

— Это моя карта. Завтра съездишь, купишь себе, что там нужно.

— Но почему просто не забрать мои вещи?

— Знаешь… думаю, вряд ли в твоем гардеробе найдется парочка вечерних нарядов. Это не в обиду тебе, просто обычно такое не носят студентки-первокурсницы, живущие на одну стипендию.

Я хмуро сверлю взглядом Марата, но тот даже бровью не ведет. Стоит, как ледяная глыба, ничем его не проймешь.

— Брось хмуриться. Тебе действительно нужна одежда, и много. Можешь взять с собой кого-то из подружек, если их вкусу доверяешь. Но учти, что тебе надо вернуться до четырех вечера — мы поедем подавать заявление в ЗАГС. Так что будь готова.

— Да поняла я, — бурчу под нос, забирая все-таки протянутую карту из пальцев Баева. — Макияж, прическа, платье.

— Не только. СМИ не успели ничего пронюхать про пропажу ребенка, но, тем не менее, к нам двоим все равно особый интерес. Толпы журналистов не будет наверняка, но, поверь, это такие… люди… они и в одном экземпляре не очень. Будь готова еще и к тому, что не все опубликованные новости будут приятными. Слухи, всякая грязь и желтуха, необязательно честная, зато очень неприятная. Я советую просто не обращать на это внимания. И родным посоветуй ничего не читать.

Я едва сдерживаюсь, чтобы разочарованно не застонать. Если другие девчонки всегда мечтали о славе, хотели выступать на сцене, то я при одной мысли об этом чуть ли не в обморок от страха падала! В школе я была настолько застенчивой, что даже у доски рассказать стих — уже подвиг! А тут вдруг кто-то посторонний будет копаться в белье и публиковать всякие сплетни. Вдруг вообще что-то ужасное напишут?? Только бы мама не прочла!

И кстати… я ведь до сих пор так и не сообщила новость о скором замужестве ни маме, ни крестной. Ох, чувствую, и влетит мне от обеих…

— Какая гамма эмоций всего за пару секунд, — шутит Марат.

Его пальцы внезапно касаются щеки, поднимаются выше, заправляют прядь за ухо, пока мужчина как-то по-особенному обольстительно улыбается. Я испуганно шарахаюсь в сторону и Баев тут же поднимает руки вверх.

— Всё, всё, олененок Бэмби! Не трогаю! Я просто поправил твои волосы.

Я даже ответить ничего не могу, потому что внезапно смущаюсь. И этого жеста, и своей реакции, а особенно бешено колотящегося в груди сердца.

— Как Платон? — словно заметив мое замешательство, Баев решил не добивать меня, а перевести разговор в другое русло. И как же я ему за это благодарна!

— Ах, Платон… с ним все хорошо, я слежу за состоянием, проверяю температуру, Марина Станиславовна делает уколы, — слишком бодро тараторю я.

А потом до меня доходит, что я же согласия, вообще-то, на свадьбу еще не давала! Точнее, да, я решила, что оставить малыша не могу, пока ему что-то угрожает, но вслух-то я этого не говорила!

— Получается, уже через три месяца я стану замужней дамой? — шучу я.

— Три месяца? — Марат выглядит таким удивленным, будто я сказала какую-то чепуху, — С чего ты взяла??

— Ну… обычно же после подачи заявления спустя этот срок женят. Я, конечно, не знаю, может сейчас уже все изменили, но раньше я слышала, что было вот так, — поясняю я, сбитая с толку реакцией Баева.

Мужчина слабо улыбается и качает головой:

— Считай, что у нас особые обстоятельства и еще парочка не самых последних знакомых в ЗАГСе, так что распишут нас быстро. Думаю, недели две будет достаточно на подготовку к торжеству, все-таки нужно время, чтобы успеть подготовить все по высшему разряду.

— Пользуешься связями? Некрасиво, — хмыкаю я и шутливо грожу пальцем.

— Просто тороплюсь как можно скорее жениться на красивой девушке, пока ее не увели, — улыбается уже широко и открыто Баев.

Я цокаю, возводя глаза к потолку, и отвожу взгляд. На самом деле мне безумно приятно, но еще и очень стыдно. Ну не привыкла я к таким комплиментам. Меня ими особо и не осыпали, я больше на учебе сосредоточена была, чем на парнях. Платить за меня на зачетах некому, так что все я учу и сдаю сама, даже у самых вредных преподавателей, которые уже чуть ли не откровенно на взятку намекают… Не до комплиментов как-то.

— К слову, в твоем обязательном еженедельном расписании должны быть салоны красоты, стилисты, парикмахеры и прочие, прочие, прочие, названий которых я не знаю, — дает задание Марат.

— Предлагаешь направо и налево тратить твои деньги?

— Именно. Нужно поддерживать статус, так что прическа, макияж, наряд с иголочки — это все твоя обязанность.

— Я думала, Платон важнее этого всего, — хмыкаю я.

— Платон важнее. Но ты не только мама для него, но и моя жена. Пусть и фиктивная.

Я и не против. Если уж хочет Марат, чтобы я побольше его денег растранжирила, то пожалуйста! Вот только…

— Если ты не против, я пока побуду с ребенком. Он выздоровеет и я сразу подберу себе новый гардероб, сделаю прическу и все остальное. Пока не до этого.

— Ты можешь оставить его с Мариной Станиславовной. Она ведь квалифицированный медработник.

Я хмыкаю пренебрежительно и Баев с интересом уточняет:

— Повздорили?

— Можно сказать и так.

— Ты ее не одобряешь?

— Она подхалимничает Катерине и готова во всем с ней согласиться, лишь бы остаться в этом доме. Представляешь, она даже ребенка купать разрешила, хотя у него еще температура повышается периодически!

— А… а его купать нельзя, верно? — вопросительно уточняет Баев.

— Конечно нет! Замерзнет, небольшой сквозняк — и все еще хуже станет!

Марат хмыкает, задумчиво поглаживает подбородок.

— Ладно. Я все решу. Можешь не переживать по этому поводу. Платон уже спит?

— Конечно! Время позднее.

— Черт, верно, — Баев бросает взгляд на часы, и я замечаю, как он с сожалением переводит взгляд второй этаж, на ту сторону, где находится детская. Внутри екает и я мягко говорю:

— Тебе тоже стоит лечь спать. Если не слишком рано завтра уедешь, сможешь увидеть малыша. Он как раз проснется и…

— Я уеду уже в шесть утра, — вздыхает Баев, прерывая меня.

Между нами повисает недолгое молчание, и Марат нарушает его первым:

— Ладно. Пора в душ и на боковую. Доброй ночи, Полина. Не задерживайся здесь тоже, иди спать.

— Конечно. Спокойной ночи, — улыбаюсь я.

Баев уже поднимается на середину лестницы, когда я, опомнившись, окликаю его.

— Марат!

— М? — мужчина разворачивается полубоком и бросает на меня вопросительный взгляд.

— Я все забываю спросить, сколько Платону месяцев?

— Месяцев? — простой, казалось бы, вопрос, ставит Баева в тупик. Он размышляет какое-то время, а потом говорит: — Ну… месяцев семь.

Вот только меня такой неуверенный ответ лишь настораживает. Я подбираюсь вся, но внешне остаюсь безмятежно расслабленной, шучу с веселой улыбкой:

— Ты не знаешь, сколько твоему ребенку? Скажи еще, что не в курсе, когда у него день рождения!

Марат смеется, но смех кажется каким-то чересчур натянутым. Я все так же улыбаюсь и пытаюсь, чтобы это выглядело натурально, а сама едва не дрожу вся.

— Такое бывает, когда у тебя серьезная работа и ее много. Дни пролетают слишком быстро, я не всегда помню, сколько самому себе лет, — пожимает плечами Баев.

«Да, но это же твой единственный сын», — хочу было возразить я, но вместо этого спрашиваю:

— Так что ты скажешь?

— О чем?

— Когда у Платона день рождения?

— Такое бывает, когда отцы забывают еще и дату.

— Серьезно? — я уже даже скептицизма не скрываю.

— Да, Полина. Такое правда бывает, — разводит руками Марат.

И я… я даже готова ему поверить. Правда, ведь я слышала пару историй, когда мужчины были такими рассеянными, что забывали, сколько лет их детям. Работа, проблемы, стресс — кто угодно в такую ситуацию может попасть. Но я решаю спросить еще кое-что. Безобидный и вполне себе простой вопрос, на который точно ответит любой отец.

— А почему такое необычное имя? Ты назвал сына в честь кого-то?

— Хм… — Марат хмурится, вытаскивает телефон, который издал звук входящего сообщения, и, не отвлекаясь от экрана, произносит: — Нет, просто понравилось имя.

— Долго выбирал?

— Нет.

— А бабушки и дедушки часто навещают Платона? — решаю я зайти с другой стороны.

— Нет. Я сирота.

— Ой… прости, — искренне извиняюсь я, но тут же задаю новый вопрос: — А по линии мамы у Платона тоже никого нет?

— Нет.

Баев отвечает коротко и по существу. Я вижу, что он занят, что-то печатает в телефоне, не отрываясь, но еще и замечаю, как он напряжен. Мне только остается гадать, из-за моих вопросов или сейчас в его смартфоне решаются какие-то важные дела. Или… он просто боится сболтнуть лишнего?

— Полина, я правда сейчас не особо настроен разговаривать. Твои расспросы ведь терпят до утра? — Спрашивает Марат, убирая телефон назад в карман пиджака, и смотрит выжидающе. Ждет, конечно, только одного-единственного ответа, который его полностью устраивает. И я не разочаровываю:

— Да, конечно, терпит.

— Отлично. Тогда доброй ночи.

Развернувшись, Баев скрывается на втором этаже, а я, вздохнув, направляюсь на кухню, на ходу потирая шею. Может быть мне только кажется, что все это выглядит подозрительно? Может я настолько устала за этот длинный насыщенный день, что просто притягиваю за уши вполне обычные ответы? Хотелось бы верить, что это действительно так, но внутри как будто беспрерывно оставалась натянутой невидимая струна. С недавних пор я интуиции очень доверяла, а она говорила мне твердо и ясно быть настороже.