Месть

Глава 14

Клара жила у Анжелы уже несколько дней. Несмотря на заботу Анжелы, она все-таки чувствовала себя не дома, потому что, как оказалось, за это время у нее появились и дом, и семья. Она беспокоилась о Шерли, о кафе. Как-то она там одна справляется?

О Клементину она старалась не вспоминать, но, оставаясь одна, не могла о нем не думать и все время задавала себе одни и тот же вопрос: как это он, такой чуткий, чувствительный, внимательный, мог проявить такую жестокость и бесчеловечность? Эта двойственность не укладывалась у нее в голове, и она очень мучилась.

Карлиту с сочувствием смотрел на нее. Он был очень предан Рафаэле, знал, как она была привязана к брату, и очень хотел хоть как-то помочь и ему, и Кларе. Перебирая в памяти прошлое, он припомнил и историю со шкатулкой, хлопнул себя по л6у и побежал к Кларе.

— Сеньора Клара, а сеньора Клара, не было ли в шкатулке, которую я передал сеньору Клементину, ключика с бумажкой, на которой было написано: «Запасной»? — спросил он.

Клара ясно увидела ключик, только, кажется, его теперь носит на груди Жаманта, потому что уж очень он ему понравился.

— Был, — ответила она.

— Это ключ от банковской ячейки доны Рафаэлы и доны Лейлы в банке «Мартине Морайс». Я даже имею доступ к этой ячейке, потому что у них есть моя подпись. Дона Клара! Я не хочу торопить события, но там могут быть настоящие драгоценности и даже завещание.

— О Господи!

Клара даже присела на стул от волнения. Неужели это возможно? Ее любовь не сделала Клементину богаче, он по-прежнему чувствует себя обездоленным. Но может быть, богатство даст ему то положение в обществе, которое набавит его от комплексов? В любом случае, этот ключ следовало отыскать!

Но сначала ей необходимо побывать у врача. Врач подтвердил, что она беременна, и Кларе вновь стало невыносимо больно и горько. Она приготовила Клементину к свадьбе такой чудесный подарок, а он!.. Как же это может быть, как? Его нежность, любовь и патологическая мстительность. Если продолжать об этом думать, то можно было сойти с ума. Клара сходить с ума не хотела. Про себя она твердо решила, что Клементину никогда не узнает, что он — отец. Она сама воспитает своего сына. А в том, что у нее будет сын, она не сомневалась.

Боль сердца нуждалась в лечении, и Клара занялась своим кафе, хотя ей было нелегко приезжать туда, где она похоронила столько надежд. И все-таки, она вернулась в неказистый дом, к которому привыкла, к несказанной радости Шерли. Она проводила там целый день, а ночевать приезжала к Анжеле.

Самостоятельность подруги была Анжеле не по сердцу. Она надеялась, что сломила ее сопротивление и заставит заявить на Клементину в полицию, но теперь, когда Клара исчезала на целый день, надеяться на это было нечего.

Не получилась у Анжелы и давно задуманная вечерника. Селести собиралась прийти на нее со своим другом, о котором Энрики прожужжал Анжеле все уши, но явилась одна, и Энрики вместо того, чтобы ухаживать за Анжелой, тут же примерз к месту. Ему явно хотелось оказать внимание Селести, но в присутствии Анжелы он на это не решался. Всем было неловко и тягостно, и Анжела еще пуще возненавидела тихоню Селести. Уж кто-кто, а она-то знала, какие черти водятся в этом тихом омуте.

Стоило Селести встать, как тут же встал и Энрики, собираясь ее провожать, чем разозлил Анжелу до крайности. Она взглядом напомнила Селести, что та не должна забываться, а иначе...

Селести принялась торопливо отговаривать провожатого, Энрики недоумевающе и подозрительно смотрел то на одну, то на другую.

«Между ними есть какая-то тайна, и я должен узнать, какая именно, — сказал ом сам себе. — Эта тайна мешает нам с Селести быть вместе. Я бы давным-давно сказал всем, что мы собираемся пожениться, но Селести смертельно боится огласки. А почему, спрашивается? И какие отношения связывают ее с Анжелой? Почему Анжела чувствует себя хозяйкой?» Анжела, которая всегда была ему преданным другом, сейчас явно против него. В результате всех этих таинственных взаимоотношений Энрики оказывается в ложном положении. Из-за страхов Селести он поддерживает в Анжеле несбыточные надежды, и, в конце концов, она будет вправе назвать его предателем.

Эирики решил раз и навсегда покончить со всеми тайнами. Если ему отказываются отвечать и Селести, и Анжела, он поговорит с Дарси. Уж она-то должна знать, какие тайны кроются в доме, где она служит. Вдобавок она — подруга Селести, знает о ней больше всех и может сказать, чего бедняжка так боится.

Но разговор с Дарси не пролил долгожданного света. Дарси держалась скованно, отвечала односложно. Энрики не удалось вытянуть из нее ни единого слова. Но трудности только раззадорили его. Теперь-то он уже точно знал, что не отступит и узнает, какая преграда стоит на его пути к счастью.

А перепуганная Дарси, как только Энрики ушел, со всех ног бросилась к Селести.

— Будь готова к самому худшему, — сказала она. — Из телефонных разговоров я поняла, что тебя собираются повысить, видно, поэтому Анжеле примчалась как сумасшедшая, подхватила конверт, в котором, думает, по-прежнему лежит письмо, и помчалась с ним на фирму. Если она поймет, что письмо я уничтожила, плохо мне придется! А ко мне приходил Энрики и тоже все допытывался, что у вас с Анжелой и как ты жила да что делала... Так что имей в виду, все висит на волоске.

— Ну что ж, беда всегда приходит неожиданно, — печально сказала Селести. — Я-то надеялась, что устрою своего сыночка, но видно, не судьба. Думала, пройдет еще немного времени, и мое положение станет совсем прочным. Дон Сезар, и в самом деле, решил меня повысить, так что в скором времени я и сама могла бы обеспечивать моего Гиминью, но все обернулось иначе. Я не хочу, чтобы Энрики узнавал обо мне от кого-то, я скажу ему все сама, — решительно проговорила Селести.

— А потом? — грустно спросила Дарси.

— Потом заберу Гиминью и уеду. Ты сама понимаешь, что потом никто здесь не захочет иметь со мной дела.

Дарси только вздохнула, сочувствуя подруге и отдавая должное ее мужеству.

— Я рассчитаюсь и поеду с тобой, — сказала она, — можешь на меня положиться.

Селести крепко обняла свою верную Дарси и пошла к двери.

— Тогда собирайся, — проговорила она, задержавшись у порога. — Я скоро вернусь.

Она вошла в офис и поняла, что успела вовремя. Сезар держал в руках пустой лист бумаги, недоуменно глядя то на него, то на конверт.

Энрики яростно набрасывался на Анжелу:

— Скажи, чем ты ее шантажировала? Немедленно скажи!

Разозленная неудачей Анжела, не понимая, куда делось письмо, уже готова была все рассказать, но стоящая у дверей Селести произнесла ясным и твердым голосом:

— Наверное, я лучше, чем Анжела, отвечу на все вопросы.

Все трое повернули к ней головы, а Селести, медленно подходя к середине кабинета, выговорила:

— Больше не будет никаких тайн. После рождения Гиминью я работала в ночном клубе. Я была проституткой.

Эирики мгновенно вспомнил миг их знакомства. В этом ночном клубе они и познакомились. Она пришла туда позвонить, и он получил такую отповедь, что до сих пор уши у него горели. Тогда Селести работала уже на фабрике.

— Ты должна была нам все рассказать, — неуверенно произнес Сезар.

— В качестве чего? Пикантной подробности собственной биографии? Как я могла вам рассказать об этом? При каких обстоятельствах? Когда об этом узнала Анжела, я упросила ее никому не говорить, это повредило бы мне, а главное, вашему внуку, сеньор Сезар.

Селести держалась с таким достоинством, что Энрики, хоть и был потрясен открывшейся тайной, смотрел на нее с восхищением.

— Не ломай комедию, Селести! — раздался резкий голос Анжелы. — Откуда мы знаем, что это сын Гильерми? Ты клялась, что Гильерми был твоим единственным мужчиной.

— Первым и единственным, которого я любила. — Глухо проговорила Селести. — Больше мне сказать нечего, и я ухожу.

Она вышла так быстро, что мужчины сразу не сообразили, что им делать.

Энрики набросился на Анжелу.

— Ты шантажировала се! Ты ее шантажировала! – кричал он. — Я тебе этого не прощу!

— Я спасала тебя от двуличной девки, — отвечала Анжела. — Ты все равно не сможешь быть с ней! Ты уже не с ней, а здесь, с нами!

Энрики вспыхнул.

— Я сам поговорю с Анжелой, сынок, — проговорил Сезар.

— Я пойду, узнаю, что там Селести, — отозвался Энрики и вышел из кабинета.

Селести он догнал у выхода и потащил к себе в кабинет.

— Нам нужно поговорить, — твердил он, — нужно, очень нужно.

— Нам не о чем говорить, — упиралась, но все-таки шла Селести.

Как только закрылась дверь, Селести сказала:

— Я уезжаю, Энрики, уезжаю навсегда. Я не хочу, чтобы ты смотрел на меня жалостливым взглядом и оказывал мне услугу, прощая меня.

— За кого ты меня принимаешь? — устало произнес Энрики. — Просто я чуточку сбит с толку, мне нужно немного времени, чтобы прийти в себя.

— У тебя его будет вполне достаточно, больше мы не увидимся, я тебе обещаю.

Голос Селести звучал отстраненно, отчужденно, она уже уехала далеко-далеко.

— Погоди, — позвал ее обратно Энрики. — Не спеши. К сожалению, я самый обычный мужчина и, разумеется, потрясен. Я пока как будто во сне.

— Моя любовь к тебе тоже была сном, — горько посетовала Селести. — все превратилось в прах, столкнувшись с реальностью.

— Ничего не рассыпалось, Селести, — попробовал возразить ей Энрики, но его возражение прозвучало неубедительно, он был сбит с толку, подавлен, растерян.

Селести не осуждала его, но она повела себя по-другому, когда узнала, что Гильерми — наркоман: она ее думала о себе, она кинулась спасать его. А Энрики... она любила его таким, каков он есть. Просто оказалось, что он слабее, чем казался, и, значит, впереди у него еще много-много трудностей.

— Счастливо оставаться, Энрики, — сказала она и вышла.

Селести попрощалась с Одетти, которая крайне удивилась, узнав, что она уходит навсегда.

Но Энрики снова догнал ее.

— Я тебя люблю, люблю, — твердил он, прижимая ее к себе. — Мы с тобой непременно поженимся, слышишь? Ты для меня самая любимая, самая чудесная, самая чистая. Сон — это твое прошлое, он разлетелся в прах, а наша любовь — это реальность, это настоящее.

Селести уткнулась к нему в плечо, и из глаз ее потоком потекли слезы. Гордая, несгибаемая Селести стала маленькой девочкой, которая нашла себя защитника и может выплакать у него на груди все свои обиды. И какими же сладкими были эти горькие слезы.

— А твои родители? — спросила она. – Они же не примут меня в свой дом.

— Примут. Они тебя уже приняли.

Вечером Энрики объявил всем, что они с Селести решили пожениться. Жуниор и Тиффани приняли известие без особого энтузиазма.

— А как же мама? — спросил Жуниор.

— Она по-прежнему останется вашей мамой, и у вас появится еще одна, а Гиминью будет вашим настоящим братом, — поспешил разъяснить Энрики.

Марта с улыбкой поздравила сына, но про себя подумала, что сын уж слишком торопится — ей хотелось получше узнать женщину, которая будет растить ее внуков. Сезар успел уже рассказать ей о прошлом Селести, и она посочувствовала ей за горький опыт. Кто знает, к каким психическим ломкам мог он привести?

Успокоившись, Селести решила поговорить с Мартой. Опыт молчания не прошел для нее даром, она убедилась, что молчание ни к чему хорошему не ведет.

Она выбрала для разговора подходящую минуту, когда Марта не была ничем занята, и спросила:

— Можно с вами поговорить?

— Конечно, — кивнула Марта, предчувствуя, что разговор будет нелегким для обеих, и повела ее к себе в спальню.

— Вы все уже знаете, — начала Селести, — и я бы должна была сама вам все рассказать, но мне было стыдно, и потом я понадеялась, что мне будет проще говорить, если я продвинусь по работе, если вы все увидите, что я на что-то способна. И еще я боялась, что вы выгоните меня из своего дома, не за себя боялась, за Гиминью, он-то ведь ни в чем не виноват!

Селести говорила так искренне и доверительно, что Марте сразу стало легко с ней.

— Я понимаю тебя, ты же совсем нас не знала, но Гильерми, его-то ты знала...

— Я очень любила вашего сына, дона Марта, — горячо сказала Селести. — Когда он был «чистым», так это называется у наркоманов, он был нежнейшим из мужчин — и худшим, когда был под кайфом.

— Я знаю, — горько кивнула Марта.

— Если бы я принялась вам рассказывать все наши беды, вы подумали бы, что я бью на жалость или что-то вымогаю. Или что я тянула Гильерми на дно... До рождения Гиминью мы кое-как сводили концы с концами, но потом стало совсем худо. Все деньги Гильерми тратил на наркотики, и мы частенько голодали. Мне казалось, что малыш не выживет, и я крутилась, как могла. Я продала все, что было в доме, и настал момент, когда продавать, кроме себе самой, было уже нечего. Что мне оставалось делать? Я спасала вашего сына и своего.

Она замолчала, глядя в свое горькое прошлое неподвижным взглядом, не осуждая себя и не выгораживая, просто не видя иного выхода.

— А как только нашла другую работу, то сразу и ушла из ночного клуба, — добавила она.

— Гильерми не имел права так поступать с тобой, — с вздохом сказала Марта.

— Он ни в чем не виноват. Это я не сумела устроиться по-иному, — кротко ответила Селести.

Жизнь Селести не укладывалась в правила, которым с детства учили Марту, но правила были наживными, а благородное сердце досталось ей от природы, и оно оценило благородство молодой женщины.

— Я чувствую, что Энрики будет счастлив с тобой, — сказала она, привлекая к себе Селести. — Спасибо тебе, дочка, что пожертвовала собой ради моего сына и внука. И если можешь, прости нас за пережитое. Мы все тебя очень любим.

— Простите вы меня. — горячо ответила Селести, — простите, что не сказала...

— Я простила тебя, мой ангел, я простила.

Они обе сидели, плакали и чувствовали себя счастливыми.

В этот вечер в доме Толедо царила особая атмосфера, она наступает всегда, когда в дом вступает большая чистая любовь и согревает своим теплом всех в нем живущих, пробуждая самые трогательные воспоминания, самые нежные чувства.

Луиза, узнав, что надумал Энрики, побежала сообщить новость Анжеле.

С тех пор как она забрала Анжелу из сиротского дома, куда та попала по милости Сезара — так, во всяком случае, считала Луиза, — старая служанка неустанно пеклась, чтобы сиротка получила все блага, которые причитались ей по праву.

— Огорчу тебя, но скажу, — заговорила она. — Энрики женится на Селести. Уж и родителям, и детям сказали!

— Этой свадьбы не будет! Они никогда не поженятся, никогда! — выкрикнула Анжела.

И как же ей было горько, что семья Толедо предпочла ей какую-то втирушу, мерзавку, проститутку! Значит, Энрики врал ей, говоря комплименты, значит, он издевался над ней, над ее чувством, а теперь еще смеет и упрекать за то, что она, Анжела, видите ли, вела себя недостойно и позволила себе шантаж! Упрекал ее и Сезар. Он, видите ли, всегда считал ее другом семьи и не ожидал от нее такого.

— Я имею право защищаться, — повторила Анжела фразу, которую сказала и Сезару.

Она и в самом деле чувствовала за собой это право, более того, оно было для нее священным. А как известно, лучшая защита — это нападение, поэтому, когда на следующее утро к ним в офис позвонила приехавшая Вилма, ища Энрики, Анжела тут же дала ей адрес Селести. Больше того, она много чего порассказала своей подруге о новой пассии ее любвеобильного муженька. И, повесив трубку, улыбнулась, представив себе последующую сцену.