Моё имя (СИ)

Глава 10. Черноволосый мальчик

Я боюсь снов. Всегда их боялся. В какие-то периоды своей жизни больше, в какие-то — меньше, но факт остаётся фактом: всегда.

Сон — другой мир, где невозможно носить маски, и всё, что тебе остаётся — это сталкиваться с настоящим собой лицом к лицу снова и снова. Я так устал от этой бесконечной борьбы, но стоит лишь закрыть глаза, и она начинается по новому кругу. Как же сильно я это ненавижу. Однако и сбежать никуда не могу, ведь, как-никак, все пути к бегству уже давно мною же и перекрыты. Во времена царствования ночи невольно слабости и недостатки выходят наружу, без единой возможности вновь скрыть их под маской злого короля-тирана. В реальной жизни я давно научился прятать истинные чувства не только от других, но и от самого себя, вот только ответ на вопрос о том, что же делать с миром, где властвуют одни лишь эмоции да подсознание за столько лет так и не сумел найти. Бесчисленное количество раз я просыпался в холодном поту и клялся себе, что это в последний. Обещал, что с завтрашнего дня стану сильнее и наконец-тосмогу окончить войну внутри себя, ту самую, что длилась вот уже целую вечность. Однако это были лишь пустые слова. Правда же заключалась в том, что каждой ночью, закрывая глаза, я всё также боялся темноты, несущей в себе воспоминания, которые так ненавидел.

***

Вспышка.

Громадная и богато украшенная комната. Повсюду висит золото, как белое, так и жёлтое. Где-то поблескивает серебро, но не так уж и много. Женщина в пышном платье золотого, под стать комнаты, цвета сидит у роскошного, тонко расписанного, столика и наносит ежедневный макияж. Когда её рука дёрнулась, а стрелка съехала немного вниз, Наоми Девериус недовольно шикнула и начала всё сначала. Закончив рисовать глаза, женщина с волосами цвета пламенистала постепенно переходить к бровям. И всё бы было замечательно, если бы внезапно её не прервал резкий стук в дверь.

— Войдите, — бросила она посетителю больше от скуки, чем вежливости.

В дверях стояла девушка-служанка невысокого роста, с длинными, рыжими волосами, которые в этом замке были своеобразным, негласным правилом. Вот уже третий год это дитя работало личной служанкой теперешней королевы и вроде как даже неплохо справлялось со своими обязанностями. В руках гостья держала небольшой сверсток, вертящийся у неё в руках из стороны в сторону и издающий свойственные лишь только младенцам непонятные звуки.

— Простите, что беспокою вас, госпожа. Молодой господин совсем не желает есть и отказывается ото всех кормилиц. Мне кажется… он хочет к вам.

— И почему тебе совершенно ничего нельзя доверить?! Какая же ты всё-таки бесполезная, Клара! Ладно! Давай Сирила сюда и уходи куда подальше.

— Как прикажете, ваше величество.

Служанка передала королеве свёрток, который та приняла с нескрываемыми любовью и нежностью. Конечно же, этот младенец доставлял ей немало хлопот, однако, как бы там ни было, он — её плоть и кровь, а, значит, настоящее и будущее. Решив приступить к кормлению, Наоми откинула края свёртка, взглянула в нежное личико сына, коснулась пальцем его красной щёчки и тотчас закричала по-настоящему пронзительно и истошно: на макушке младенца появился лёгкий волосяной пушок. Чёрный. Не рыжий. Девушка, что уже собиралась уходить, до жути перепугалась и повернулась лицом к королеве с глазами, наполненными диким, звериным ужасом.

— Ваше величество?

— Что всё это значит?! Где мой сын, Клара?!

— О чём вы, госпожа? Молодой господин Сирил в ваших руках.

— Не шути со мной, ничтожество. Это не мой сын. У него чёрные волосы. Мой сын не может быть черноволосым. Что ты наделала, тварь?! — закричала Наоми, не передав, но выбросив в руки Клары плачущего младенца.

— Клянусь, госпожа, ничего! Это ваш сын!

— Заткнись. Невозможно, чтобы черноволосый плебей был моим сыном!

— Но…

— Принеси. Мне. Сирила.

— Госпожа…, — чуть ли не плача молила служанка, совершенно не зная, что ей сейчас делать.

Младенец же всё продолжал лить слёзы и тянуть ручки к рыжеволосой женщине, в объятиях которой ему всегда было так тепло и спокойно. Тогда он ещё не знал, что, начиная с сегодняшнего дня, она больше никогда не возьмёт его на руки.

Вспышка.

Об ужасе всего произошедшего можно было догадаться уже по тому, сколь серьёзными были лица снобов из дворцового совета тем злополучным днём. В королевской семье родился черноволосый принц! Когда ещё такое было? Да и было ли вообще?! Все эти вопросы читались средь морщин стариков, сидящих вразвалочку за круглым столом и пристально сверлящих взглядом королеву — Наоми Анж-Девериус — а также её служанку, стоящую подле своей госпожи с младенцем на руках. На небольшом возвышении по отношению к полу был установлен блестящий в вечном полумраке эксильского мира трон с импортированными внутрь бриллиантами, изумрудами и диамантами. На нём сидел эксиль, одно присутствие которого уже давило на всех так, словно он — молот, а они — наковальня. Это был Гарольд Двенадцатый Девериус — король всего живого и существующего в эксильском мире.

— У тебя есть объяснения, Наоми? — громовой глас Гарольда разорвал тишину, висящую в комнате вот уже пару мгновений.

— Это не моя вина, ваше величество. Клянусь: моей вины здесь нет!

— Но когда новость о черноволосом принце выйдет за пределы дворца, чтобы вы ни говорили, в этом обвинят именно вас. Все спишут это на измену. И не скажу, что даже я уверен в обратном, — вставил Доновар Дар — близкий друг и советник короля Гарольда.

— Что ты такое говоришь, Доновар?! — воскликнула королева не своим голосом.

— Спрошу вас прямо: вы изменяли его величеству?

— Конечно же, нет! — по лицу Наоми слёзы текли уже не снежинками, а настоящим градом.

— Вы уверены в этом? На все сто?

— Само собой! Прекрати унижать меня ещё больше, Доновар! Ты же и сам отлично знаешь, что я бы никогда не пошла на подобное.

— На самом деле то, что вы снизошли до связи с простолюдином, действительно кажется мне весьма маловероятным. Эх, — вздохнул Доновар, поворачивая своё заплывшее жиром, лицо в сторону короля, — я даже не представляю, как нам выйти из всей этой ситуации незапятнанными…

— Я знаю! — оживилась Наоми.

— Да? Ну и как же?

— Просто убьём его! Скажем всем, что ребёнок родился слабым и не смог дожить даже до первого полугода. Да мало ли что могло случиться! Он же ещё младенец — лишних вопросов ни у кого не возникнет!

Прокомментировать подобное предложение никто не решился, и в зале образовалась удушающая тишина. Старики обдумывали вариант, выдвинутый королевой, и были вынуждены признать, что он действительно поможет им выпутаться из столь дерьмовой, на первый взгляд, ситуации. Наоми же продолжала тихонько плакать, пока малыш игрался с косичкой служанки по имени Клара.

— Думаю, нам следует более детально рассмотреть…, — в конце концов заявил Доновар.

— Нет, — перебил его, сидящий на троне, эксиль. — Ничего подобного мы рассматривать не будем. Ты хоть понимаешь, что говоришь, Наоми? Ты предлагаешь убить нашего же сына!

— Нет, ваше величество! Я всего лишь предлагаю стереть грязное пятно с нашей чистейшей родовой истории.

— И ты действительно думаешь, что после этого она останется чистой? Я не стану пачкать свои руки в крови младенца. Тем более — собственного сына.

— Ваше величество, вы не можете быть уверены, что это ваш сын, — вставил Доновар в диалог короля и королевы.

— Нет, я уверен: он — Девериус. Моё сердце просто знает это, чувствует. И вот вам окончательное решение в данном вопросе: Сирил останется здесь, во дворце, даже несмотря на волосы и их цвет. К тому же я требую к нему такого же отношения, как и к двум другим, старшим принцам. Ребёнок не виноват в том, что родился черноволосым.

— Но…, — попыталась возразить королева.

— На этом тема закрыта, Наоми, — отрезал Гарольд, вставая с трона и направляясь к выходу в компании десятков неодобрительных взглядов.

Внезапно король остановился и посмотрел в сторону служанки, что сжимала в руках маленького и игривого, словно обезьянка, ребёнка. Недолго думая, Гарольд направился прямиком к этой парочке, чем весьма сильно смутил молодую, невинную девушку. Его величество нежно взял сына за крошечную ручку, после чего искренне улыбнулся. Мальчику это понравилось, и в ответ он засмеялся по-детски смело и беззаботно. Такая милая картина… Была бы. Если бы не взгляд Наоми, готовый задушить этих двоих прямо здесь и сейчас.

Вспышка.

Королевская трапезная, выполненная в не свойственном эксилям стиле минимализма; длинный обеденный стол, усеянный бесчисленным количеством блюд, что дурманили одним только запахом; ну и пятеро эксилей, расположившихся за всем этим великолепием: четверо рыжеволосых — Гарольд, Наоми, Лудо и Михо, а также один черноволосый — Сирил, сидящий вдалеке ото всех. Накрыв праздничный стол, служанки удалились, плотно закрыв за собой дверь и оставив «дружную» семью в полном одиночестве.

— С третьим днём рождения тебя, Сирил! Всегда оставайся таким же весёлым, добрым и жизнерадостным, — провозгласил Гарольд, поднимая вверх бокал с игристым шампанским (чего-то получше в те времена даже короли не могли себе позволить).

— Спасибо, отец, мне очень приятно, — отпив из стакана с виноградным соком, застенчиво сказал мальчик, после чего наивно спросил, — а когда придёт Пандора?

— Что? — переспросил Михо искренне-изумлённо.

— Пандора, дядя Доновар и все остальные гости… Они ведь приедут? На бал! Когда день рождения у братьев во дворце, всегда устраивается бал…

— Да что ты себе позволяешь?! — вскочила Наоми с лицом, перекошенным от злости и отвращения. — Как вообще смеешь равнять себя с братьями?! Ты должен радоваться уже тому, что мы вообще устраиваем ради тебя застолье! Ты…

— Наоми! — перебил жену Гарольд. — Хватит.

— Простите, ваше величество, — стиснув зубы, прошипела королева, плавно опускаясь обратно на стул.

Рыжеволосая женщина явно хотела сказать что-то ещё, однако взгляд мужа, пронизанный пламенем, всё-таки убедил её в обратном, и она просто продолжила трапезу, искривив губы линией презрения. Старший сын оставался таким же безучастным, как и всегда, пока второй улыбался счастливой улыбкой, так и кричащей: «Ну, наконец-то, хоть что-то интересное!» Всем им было глубоко плевать на слёзы, затаившиеся в глазах маленького мальчика с волосами цвета воронового крыла. Всем, кроме короля.

— Всё хорошо, малыш, — сказал тот ласково и заботливо. — Мама не хотела кричать на тебя. А бала не будет, потому что у всех дела. Пандора и дядя Доновар очень хотели приехать, но не вышло. Ты ведь не злишься, правда?

В ответ трёхлетний ребёнок лишь покачал головой, незаметно (как ему казалось) вытер слёзы манжетой рукава и улыбнулся, отвечая: «Я понимаю. Всё хорошо». Конечно, для мальчишки, не достающего и до пояса собственного отца, это стоило невероятных усилий.

Трапеза окончилась, и король, потрепав на прощание волосы каждого горячо любимого сына, удалился решать государственные дела. Наоми, пребывающая не в самом лучшем расположении духа, попросила свою личную служанку Клару сопроводить мальчиков в детскую, заверив при этом, что «сама она очень сильно устала». К месту назначения Клара доставила детей в целости и сохранности, после чего, исполняя просьбу Михо, удалилась за освежающими напитками для маленьких принцев. По вполне понятным причинам (день рождения, как-никак) Сирил находился в весьма приподнятом настроении, отчего, не ухватив удручающей атмосферы, начал лезть к братьям с игрушечными деревянными драконами. Первую минуту-вторую все просто игнорировали его настойчивые просьбы поиграть, но вскоре Михо, который был уже на целую голову выше Сирила, не выдержал и, раздражённо шикнув, ударил с ноги младшего брата прямо в живот. Когда мальчик отлетел на несколько метров и больно приложился головой об стену, из его глаз вновь потекли лишь только недавно приостановленные, слёзы. Но не успел он даже опомниться, как к нему тотчас подошёл Михо и, больно схватив брата за волосы, плюнул прямо в лицо.

— Неужели ты, любимый младший братик, действительно не понимаешь, отчего мама не проводит для тебя такие же банкеты, как для нас с Лудо? Ну тогда я объясню это настолько элементарно, чтобы даже такой тупица, как ты, был в состоянии понять. Ты — грязь, ничтожество, отброс и главный позор рода Девериусов. Мама боится показывать тебя остальным из-за волос отвратительного, рабского цвета. По этой же причиненезависимо от того, что там хочет отец, такого плебея, как ты, я ни за что и никогда не признаю своим братом.

Когда через пару минут молодая служанка вернулась, к её огромнейшему облегчению, всё уже было в порядке: Лудо и Михо сражались в «войне драконов», пока третий принц, Сирил Девериус, спрятавшись ото всех за деревянным замком, по-детски жалобно плакал.

Вспышка.

Длинный и тёмный коридор в явно нежилой и часто используемой части замка. Вокруг — сплошная тьма глубокой ночи, без какого бы то ни было намёка на яркий свет банкетных и церемониальных залов. Лишь только иногда встречающиеся почти догоревшие свечки позволяли королеве и её черноволосому сыну, которого та тащила вперёд за руку, закрывая уши для любых возражений, продвигаться вперёд, не спотыкаясь при этом о носки собственных туфель. Подойдя к крайней с правой стороны, двери, женщина открыла её одним резким движением и, забросив внутрь изрядно намучившегося по пути, мальчишку, тотчас повернула тугую задвижку.

Сирил отлично знал эту комнату, так как за шесть лет жизни, ему уже не раз доводилось в ней бывать. Приходил он сюда обычно с мамой, а вот уходил, по большей части, в одиночестве и с множеством кровоподтёков (если, конечно, вообще был в состоянии идти). Да и сейчас перекошенное от злостилицо Наоми не предвещало ему ничего хорошего.

— Как ты посмел?! — чуть ли не верещала королева. — Как ты посмел зайти в зал, зная, что там проводится бал по случаю помолвки Пандоры и Лудо?!

— Я просто…

— Отвечай, когда спрашиваю!

— Хотел узнать, что это такое.

— Ах, вот оно что! Хотел узнать. Ну ладно, если ты так этого жаждешь, я покажу тебе, что означает слово «бал» для Сирила Девериуса.

Поборов страх испачкать пышное бардовое платье, Наоми ловко вытащила из небольшого закоулка толстую, плотную верёвку и довольно улыбнулась. Когда мать связывала ею запястья мальчика, а потом крепила к торчащему высоко в стене, крюку, тот практически не сопротивлялся, так как уже знал, что от этого будет только больнее. После этого Наоми взяла из стоящего в другом конце комнаты стенда плеть, взмахнула ею пару раз для проверки, и, будучи вполне довольной полученным результатом, направилась прямиком к сыну. Задрав его рубашку и пристально осмотрев оголённую спину, на которой ещё не успели затянуться рубцы с прошлой недели, она со всей силы удалила по заживающим ранам, дабы причинить мальчику как можно больше боли.

Сирил отлично знал, что это не поможет, однако не мог сдержать внутри себя ни криков, ни слёз — в конце концов, ему было всего шесть. Он просил прекратить, говорил, что ему больно, обещал больше никогда не появляться в королевском зале, однако Наоми оставалась абсолютно глухой ко всем его просьбам и мольбам. Лишь когда её руку свело от усталости, она решила, что сын хорошо усвоил урок на сегодня. Перед тем, как закрыть дверь с другой стороны, королева потянула за краешек узелка и всё-таки позволила Сирилу упасть на пол, издав при этом, звук, как будто внутри него что-то определённо сломалось. Встать он, само собой, не мог, однако, её это абсолютноне волновало.

— Почему? — успел прошептать мальчик до того, как мать оставила его в кромешной темноте и полном одиночестве. — За что ты меня так ненавидишь?

— Ты — моё проклятие. Стал им с самого своего рождения. Из-за твоих волос меня обвиняют в измене, говорят, что я не достойна носить корону на своей голове… Этого я тебе никогда не прощу. Знаешь, Сирил, лучше бы ты вообще никогда не рождался.

Дверь закрылась, оставив позади мальчика, который был даже не в состоянии пошевелиться. Всё, на что он тогда был способен — это плакать, проклиная того, кто выделил ему столь несправедливую и ужасную судьбу.

Вспышка.

Ещё три поворота — и Сирил, наконец, окажется у цели. Сейчас вокруг него было много чего интересного, однако, он даже и не думал тратить силы на рассматривание всяческих золотых побрякушек. Его величество мысленно приказал сыну зайти, и, переходя из одного длинного коридора в другой, тот был совершенно не в состоянии успокоить с каждой минутой всё нарастающую дрожь в пальцах. Неужели на этот раз мальчик натворил нечто такое, что даже король не смог оставить без внимания? Как же ж страшно!

Сирил постучал в дверь, расписанную всевозможными знаками и письменами, а также со всех сторон украшенную золотыми изделиями, за которой ему, сколько он себя помнил, ещё ни разу не приходилось бывать. Откуда-то издалека послушалось уверенное «входи», и мальчик, набрав в лёгкие побольше воздуха, толкнул дверь.

Его величество Гарольд Девериус уже ждал сына, удобно расположившись на мягком кресле, и, стоило лишь только третьему принцу пересечь границу комнаты, как он тотчас предложил тому второе, прямо напротив себя. Сирил, скорее всего, удивился, однако, присел, ничего не сказав.

— Вы вызывали меня, ваше величество? — спросил он, вдруг найдя свои ноги весьма приятными для изучения.

— Да, вызывал.

— Я… сделал что-то не так? — теперь уже и руки Сирила, ни с того ни с сего, начали перебирать полы через чур длинной для него рубашки.

— Вовсе нет. Просто хотел поговорить с тобой, как отец с сыном.

Мальчик нашёл в себе мужество оторвать взгляд от пола, однако до того, чтобы он, наконец, решился смотреть королю прямо в лицо, похоже, было ещё очень и очень далеко. Более того, в глазах Сирила слишком явно сквозили страх и нескрываемое подозрение.

— Как у тебя дела? — поинтересовался Гарольд, словно бы ничего и не заметив.

— Всё хорошо, ваше величество. Спасибо, что спросили.

— Угу… А как ладишь с братьями, с матерью? Тебя никто не обижает?

— Со всеми ними у меня замечательные отношения, вам не о чем беспокоиться, — Сирилу было страшно врать королю, однако, он решил, что правда позовёт за собой куда более неприятные последствия.

В ответ Гарольд лишь пристально насупил брови, а после разразился оглушительным хохотом. Этим он весьма сильно напугал и так с трудом слаживающего слова в предложения сына.

— Ха-ха, просто удивительно! Честно говоря, я думал, ты начнёшь сетовать и жаловаться на столь «любимую» семейку! Однако вместо этого ты их ещё и прикрываешь! Я ведь и так всё знаю, так что нет смысла делать вид, будто не понимаешь, о чём говорю. Скажи: почему ты не хочешь рассказать мне правду?

— Просто я знаю, — мальчик уже не говорил, а шептал, скрючившись от страха, — что это всё равно ничего не изменит. Я давно принял свою проклятую судьбу и в борьбе с нею не вижу никакого смысла.

Услышав это, король тотчас сбросил с лица широкую улыбку и погрузился в глубокое, злополучное молчание. Казалось, что он обдумывает нечто весьма тщательно и осторожно. Да и дальнейший события лишь только подтвердили это предположение.

— Сирил, это правда, что ты изо дня в день подкармливаешь животных в королевском двору? — вдруг спросил он, на первый взгляд, совершенно не к месту.

— Простите, ваше величество, больше не буду…

— Я не об этом, — взмахом руки отец перебил оправдания сына.

— Простите, — прошептал мальчик, совершенно не представляя, что ещё ему нужно сказать.

— Знаешь, я всегда думал, почему мы живём именно так, а никак иначе. Сначала может показаться, будто с рождения эксили скованы исключительно королевской меткой, однако, на самом деле, всё вовсе не так. Наши главные цепи — это чёртовы устои и традиции, уже пару веков как изжившие себя с потрохами. Из-за них мы не можем двигаться вперёд. Из-за них стоим на месте. Из-за них не имеем будущего… Я считаю, что этому умирающему миру просто жизненно необходим кто-то, кто будет способен разорвать проклятые цепи и дать, наконец, эксилям возможность вздохнуть свободно. Кто-то вроде тебя.

Сирил совершенно не понимал, к чему клонит повелитель, и от этого его глаза не только расширились, но и, наконец, встретились с отцовскими, которые тотчас, особо и не стараясь, заключили их в свои магические оковы. Всё, что он смог, это прошептать: «Но мои волосы…», — и после этого совершенно потерять дар речи. Да уж, вовсе не так он представлял сегодняшний разговор.

— Именно поэтому, — продолжил Гарольд. — Именно из-за твоих волос. Благодаря им ты знаешь, что такое боль, а, значит, будешь в состоянии понять и чужую. Наоми, конечно, уже давно решила, что следующим королём будет Лудо, однако, я никогда не давал ей на это своё согласие. Лудо, несомненно, очень талантлив и умён, вот только я совершенно не вижу в нём будущего правителя. Почему? Ему не хватает самого главного — умения любить. О Михо и его жестокости я вообще молчу… Поэтому именно ты, Сирил, должен стать королём, когда я умру. Я даю тебе выбор: сломать свою проклятую судьбу или же вечно ползать по земле, будучи придавленным её грузом. Хорошенько подумай, чего именно ты хочешь от жизни, и если всё-таки выберешь первое, то уже завтра приходи ко мне с рассветом — я научу тебя всему, что должен знать и уметь настоящий король.

Гарольд махнул рукой, разрешая сыну покинуть комнату, и потянулся к отложенной до этого на маленький столик книге с задумчиво-обеспокоенной тенью на лице. В это время в голове Сирила вертелся целый водоворот из не свойственных для неё вопросов. «Сломать проклятую судьбу» — разве такое вообще возможно? Нечто подобное? И для такого, как он? А если… всё-таки возможно? Что тогда? Если однажды он станет королём, как того и хочет отец, тогда другие наверняка смогут признать его и, возможно, даже перестать ненавидеть.

— Завтра я приду к вам, ваше величество, — сказал он, уже успев открыть дверь, сам себе при этом не веря.

— Буду ждать, — ответил Гарольд, не отрывая глаз от открытой книжки.

Однако, закрывая дверь, Сирил всё же увидел, как по лицу отца нежной волною пробежала искренняя и счастливая улыбка.

Вспышка.

Мальчику по имени Сирил было уже десять, и в последнее время его жизнь вроде как потихоньку даже стала налаживаться. Нет, его отношения с братьями и матерью вовсе не улучшились, но зато всё это с лихвой окупали любовь и забота отца-короля, которыми тот никогда не боялся делиться с младшим, столь похожим на него самого в детстве, сыном. Маленький принц оказался весьма усердным и к этому времени уже умудрился достичь немалых успехов в своём королевском обучении: он превосходно разбирался в политике, экономике, боевых искусствах, истории, а также таких мелочах, как танцы и игра на скрипке. С каждым днём Гарольд гордился своим сыном всё больше, и, само собой, с каждым днём Наоми ненавидела его всё сильнее. Конечно, она и не догадывалась о решении «дорогого» мужа в вопросе наследника (это повлекло бы за собой просто непоправимые последствия), однако уже простое сближение этих двоих её весьма и весьма беспокоило. Да и Сирил в последнее время вёл себя слишком уж хорошо… Теперь, чтобы наказывать его, приходилось выдумывать откровенно маразматические причины, вроде «не поздоровался с прислугой» или же «лёг спать слишком поздно». К издевательствам Михо над братом присоединилась Пандора, пока Лудо только и делал, что притворялся, будто никакого «младшего» и вовсе не существует.

День, когда всё перевернулось вверх дном, был десятым днём рождения принца Сирила Девериуса. Тогда вся «дружная» семья собралась вместе за праздничным столом, дабы, надев счастливую и радостную маску, отпраздновать появление на свет младшего из членов правящей королевской семьи. Конечно же, большинство присутствующих (Наоми, Лудо, Михо) находились здесь исключительно по приказу короля Гарольда. Исключением был только Доновар Дар, который впервые за много лет изъявил желание «лично приехать и поздравить сына лучшего друга, что для него — почти как собственный». Подобная инициатива вызвала у всех небольшое замешательство, но никак не удивление: Доновар довольно часто играл с принцами, не брезгуя даже Сирилом.

Виновник торжества сидел за столом прямо напротив его величества и думал о том, как было бы здорово, если бы всё это было не игрой, а правдой. Печально, конечно, что в свои десять лет он уже отлично понимал, насколько эта сказка несбыточна. А ведь совсем недавно только и делал, что задавал вопросы вроде «почему в мои дни рождения не устраивают балы?» направо и налево. Такое чувство, что с тех пор успела пройти целая вечность.

— С днем рождения, дорогой Сирил! — начал Гарольд точно также, как и всегда, ну, а продолжил, к всеобщему удивлению, уже чем-то новеньким: — Ты стал таким большим, что порою и собственным глазам не верю. Это я вовсе не к тому, что ты, наконец, догнал Лудо и Михо по росту… Нет. Я говорю о том, что развит ты вовсе не по своим годам. Наблюдая за тобой изо дня в день, я лишь раз за разом убеждаюсь в верности принятого решения, насчёт которого, не стану врать, слегка сомневался в начале. Однако, знаешь, сейчас я уверен, что сделал правильный выбор. Думаю, ты отлично понимаешь, о чём я говорю, а вот остальным не помешает краткое объяснение: с сегодняшнего дня Сирил Девериус официально будет носить титул наследного принца. Другими словами: именно он станет королём после моей смерти.

Гарольд дал остальным минуту, дабы понять всю суть сказанного, но уже вскоре понял, что всего одной недостаточно и продлил её ещё на две. Изначально присутствующие просто пытались понять, не шутка ли это, ведьникто не ожидал столь серьёзного заявления на обычном семейном сборище. Однако уверенный тон и твёрдый взгляд его величества говорил о том, что он вовсе не шутит. Наоми сразу же стало плохо, и она тотчас схватилась за сердце, пока смертельная бледность, вперемешку с беспросветным отчаянием, распространялись по её лицу со скоростью небесной кометы. Михо подавился апельсиновым соком, Лудо выпучил глаза, как никогда прежде, а Доновар от шокадаже встал и отошёл куда-то к стене.

— Кхе-кхе, — откашлялся Гарольд, дабы вновь привлечь к себе всеобщее внимание, — я дам вам время высказать негодования чуть позже, а пока позвольте мне, наконец, закончить свой тост. Сирил, я уверен, что из тебя выйдет замечательный король: мудрый, честный и справедливый. Ты будешь им даже без моей помощи, однако, есть кое-что, что я всё-таки должен тебе сказать. Запомни: ты не станешь уважаемым всеми правителем в тот момент, когда на тебя наденут корону. Всё как раз-таки наоборот: настоящую корону на тебя наденут лишь тогда, когда ты станешь признанным всеми монархом. За это и предлагаю…

Возможно, Гарольд хотел сказать что-то ещё. А может и нет. Никто не знает, поскольку именно в тот момент его голова отделилась от шеи и стукнулась о пол также глухо, как и футбольный мячик о штангу ворот. Вслед за ней тряпичной куклой вниз упало и безголовое тело. После чего появилась кровь. Много крови. Однако Сирил её уже не видел. Он не видел уже ничего.

Глаза мальчика, что лишь секунд назад собирался броситься в объятия любимого отца, будучи вне себя от счастья, вдруг налились вовсе не слезами, а настоящей кровью — точно такой же, что сейчас литрами сочилась из бывшего эксильского короля. Сирил встал, хотел подойти к умирающему, однако тут же упал, осознав, что в этом нет никакого смысла, и единственный эксиль, по-настоящему любивший его в этом проклятом мире уже несколько минут, как мёртв. Именинник услышал крик где-то далеко, а спустя ещё мгновение понял, что сам же и кричит. Его щёки стали мокрыми, однако он был совершенно точно уверен в том, что не плачет. И лишь за миг до того, как провалиться в бездну, мальчик смог разглядеть дядю Доновара, стоящего позади стула отца с окровавленным мечом в руке и любующегося королевской меткой, — двумя скрещёнными вместе волнами — что появлялась на его спине, постепенно исчезая с тела Гарольда. Дальше — одна сплошная темнота.

Вспышка.

Черноволосого принца заперли в его комнате на целые сутки, так как сегодня — день особенный, и Наоми совершенно точно не хотела, дабы кто-то вроде Сирила его ей испортил. Мать мальчика вновь играла свадьбу, и делала она это не с кем-нибудь там, а с новым королём Доноваром Даром — убийцей отца собственных детей. Днём раньше королева собрала троих сыновей и сообщила им об этом «нелегком для неё» решении. Сказала, что идёт на него исключительно ради того, чтобы защитить жизни мальчиков, которые, если бы не замечательная мама-ангел, у них обязательно отобрали бы. Лудо с Михо, что были на пару лет старше Сирила, вроде как даже поверили в этот бред, однако он-то знал, что всё это — ложь в чистом виде. Наоми просто-напросто не хотела расставаться с короной на своей голове и ради этогобыла готова предать даже собственного мужа, решения которого и так в последнее время её совершенно не устраивали. Пожалуй, вся эта ситуация только радует её величество, а скорби она не испытывала с самого начала. Вот только теперь, когда отец мёртв, кому какое дело до того, что думает младший из принцев?

Гарольд не раз упоминал имя Доновара, когда они с Сирилом были наедине. Говорил, что генерал армии Дар и первый советник Вик — его самые лучшие и незаменимые друзья. С первым он встретился ещё в детстве и практически сразу сдружился, так как они оба сошлись на том, что в этом мире определённо нужно менять не что-то, а очень и очень многое. Семья Дар была довольно влиятельной, так что в юные годы эти двое общались почти что на равных. Более того, отец как-то обмолвился, что считал Доновара своим старшим братом… Если бы только, говоря это, он знал, чем их знакомство обернётся в итоге.

Когда Гарольд взошёл на престол, их отношения, по инициативе Доновара, перестали быть прежними и перешли в разряд «король-подчинённый». Самособой, Гарольду это не нравилось, однако, сколько бы раз он ни старался заделать брешь в узах со старым другом, какая-то пустота в них всё равно оставалась. Он так и не смог сообразить, что она означала, а вот Сирил после смерти отца, наконец, отлично всё понял. Увидев возвышение друга детства, Доновар осознал, что, как бы он ни старался, наравне с первым ему никогда не быть. В нём проснулась зависть, и даже повышение до генерала не смогло её обуздать. Наверняка мысли вроде «разве то, что Гарольд получил всё с рождения, справедливо?» посещали его голову уже очень и очень давно. В конце концов, спустя много лет рассудок эксиля помутился, и он решился на организацию переворота, который с учётом того, что Доновар вот уже более десяти лет являлся генералом эксильской армии, оказалось провернуть не так уж и сложно. Из древней, уже давно никому не понятной, традиции, известно, что метка, символизирующая власть короля, передаётся лишь двумя способами: от отца к выбранному им же наследнику, или же от убитого к убийце. Наплевав на всё, Доновар пошёл вторым путём, тем самым исполнив, наконец, свою заветную мечту о власти и славе. Наоми взять в жёны он, скорее всего, решился по всё той же причине: это докажет, что новый король ничуть не хуже предыдущего.

Мальчик глубоко вздохнул и залез под кровать. Зачем? Он и сам этого не знал, однако чувствовал, что так нужно. Именно сегодня и именно сейчас. Отца больше нет, а, значит, интуиция — это всё, на что ему остаётся надеяться. Конечно, Доновар сохранил им жизни, вот только вопрос: надолго ли? Пусть в детстве он и играл с принцами, словно с родными детьми, однако, много ли это значит для того, кто, не моргнув и глазам, пошёл на убийство лучшего друга? Ответ, пожалуй, даже чересчур очевиден.

Всё-таки шестое чувство не подвело наследного принца, и уже буквально через час после его перемещения под кровать дверь в комнату беззвучно открылась. Кто-то зашёл в апартаменты тихой поступью опытного убийцы и, убедившись в том, что цели нет в намеченном месте, их же тотчас и покинул. В своём укромном уголке мальчик с облегчением перевёл дыхание. Теперь уже точно нет никак сомнений: из их троицы Сирил станет первым. В этот раз, скорее всего, вовсе не из-за цвета волос, а из-за слов, сказанных Гарольдом перед смертью. Мысли Доновара несложно понять: для него выбранный прошлым королём наследник — всё равно, что заноза в заднице.

Выкарабкавшись из-под кровати, первое, что сделал мальчик, — это перевоплотился в свою настоящую форму и, хорошенько разогнавшись, всего одним ударом разнёс на куски оконную раму. Бежать. Как можно быстрее и как можно дальше. Бежать. Туда, где, пробудившись, сила метки Доновара не сможет его достать. Бежать. Это всё, что ему остаётся.

Вспышка.

Вот уже третий год как мальчик, без семьи и дома, бродил закоулками королевства в поисках того, о чём и сам-то не сильно догадывался. Пусть за голову принца и была объявлена немалая награда, это не мешало ему передвигаться в открытую, так как в вечно мрачном эксильском мире народ не привык обращать внимание на грязных сирот-оборванцев. Да уж… Кто бы мог подумать, что однажды Сирил будет обязан жизнью столь ненавистному, цвету волос, позволяющему всем и каждому принимать носителя крови Девериусов за своего. От того, насколько, на самом деле, жизнь изменчива, иногда становится даже страшно.

За прошедшее время наследный принц не только научился выживанию, но и смог осознать много действительно важных для будущего короля вещей. Как оказалось, жизнь во дворце и за его пределами не просто разные, а полностью противоположные. Теперь, когда Сирил изо дня в день видел десятки умирающих от голода детей и взрослых, ему вдруг стало невероятно стыдно за все те сотни недоеденных блюд, выброшенных в помойную кучу вместо того, чтобы быть отданными, пухнущим от голода эксилям. И как ему только хватало наглости столько лет жаловаться на проклятую, ненавистнуюсудьбу? Разве по отношению к другим это не было слишком жестоко? По сравнению с их жизнью его была просто сказкой.

К тому же, Сирилу часто приходилось слышать жалобы эксилей на нового короля и его политику, которая, в принципе, сводилась лишь к одному, а именно: поднятию налогов ради собственных королевско-изощрённых утех. Количество недовольных было действительно впечатляющим: во всех уголках королевства эксили плакались на новую власть и мечтали о возвращении времён правления короля Гарольда, что пусть и не были идеальными, но зато выделялись хоть какой-то стабильностью. Иногда кое-где начинали распространяться идеи восстания, которые тут же другими эксилями и пресекались. А как иначе? Кто согласится пойти воевать, зная, что будет убит одним лишь словом или же взглядом? Насколько бы тяжкими времена не были, страх перед королевской меткой всегда сдерживал буйных эксилей от поспешных действий. Ну, а о правде, кроме черноволосого принца, похоже, никто больше и не догадывался.

Доновару сила короля не подвластна. Нет, вовсе не от того, что в нём нет ни капли крови Девериусов — в истории и до этого было множество случаев смещения правящей семьи на долгое время (однако, каким-то немыслимым образом концы всех этих историй всё равно сводились к Девериусам). Скорее всего, Доновар просто несовместим с этой силой, так как, по словам отца, идеальный контроль над меткой способны освоить лишь те, чей дух непоколебим и бескомпромиссен. Ну, а прийти к выводу, что она всё-таки ему неподвластна, было не так уж и сложно: в противном случае, как бы ещё Сирил до сих пор оставался в живых? Да и Лудо, по слухам, был отправлен в весьма опасные, не до конца освоенные пограничные земли с множеством хищных зверей и тварей в качестве командира отряда. Зачем? Разве не очевидно? Доновар боится растущего влияния брата и хочет избавиться от него как можно скорее. Ну, а устранить помеху «королевским» способом он просто-напросто не способен.

Удивительно, но даже несмотря на то, что Сирил и сам частенько недоедал (еду он, по большей части, зарабатывал тяжким трудом, однако в сложные времена и воровством не брезговал), его тело вдруг, стало стройным, вытянутым и подтянутым. Многие девушки засматривались на принца, однако, конечно же, его они совершенно не интересовали: в жилах мальчика, что уже почти стал юношей, кипело лишь желание мести. Ради него он, рискуя всем тем немногим, что и так имел, выкрал у гвардейца, патрулирующего пограничные рубежи, меч далеко не самого лучшего качества. Каждый день Сирил упражнялся в фехтовании, полётах и воздушных боях от восьми до десяти часов, совершенно забывая при этом, что такие понятия, как «боль» и «усталость», вообще существуют. Его душой и разумом овладела далёкая цель, лишь ради которой он и продолжал жить. Дабы не забывать о ней, каждый раз открывая и закрывая глаза, черноволосый принц повторял про себя одно и тоже: «Отомстить, стать королём и перевернуть устой этого мира к чертям собачьим. Да, верно: мне пока что нельзя умирать…»

Вспышка.

Крик толпы, цепной реакцией передававшийся от ложи к ложе, с каждой секундой становился лишь яростнее и безумнее. Да и могло ли быть иначе? Как-никак, Фестиваль героев проводился всего раз в четыре года.

В этот день смельчаки со всего мира собирались в столице, дабы, рискуя собственной жизнью, доказать всем и каждому, что в королевстве им нет равных. На протяжении пяти дней они сражались в поединках один на один исключительно холодным оружием, с запретом на использование крыльев и стального покрытия. Ну, а в сегодняшнем финале последние двадцать героев должны были померяться силой в общем бою и выяснить, наконец, кто именно будет носить титул «сильнейшего» ближайшие четыре года. Однако, конечно же, соблазном для всех служило далеко не это звание: по традиции нынешний король был обязан выполнить любое желание победителя, независимо от того, что именно тот решит пожелать. Ради одной этой привилегии в список участников и записался черноволосый боец, ещё подросток по телосложению, непонятно зачем скрывающий своё лицо за маской шута с красными щеками.

Именно этого дня Сирил ждал последние четыре года и именно ради него тренировался так долго и столь безбашенно. С навыками принца легко было не только выйти в финал, но и попутно сыскать славу «героя-добряка», что выиграл все бои меньше, чем за минуту, и при этом не убил абсолютно никого. Сейчас, в общем месиве, он сражался точно также: заставлял противников падать один за другим, в то же время ещё ни разу не нанеся никому из них смертельного удара.

Бой подходил к концу, и последней преградой, стоящей на пути будущего короля, оказался громила в два метра ростом, всё это время только и делающий, что отсиживающийся где-то в сторонке и предоставляющий Сирилу возможность делать за него всю грязную работу. Другими словами, финал фестиваля свелся к тому, что, обливающийся потом, Сирил вынужден был сражаться с великаном в лучшей своей физической форме. Толпа ревела от негодования, однако, на большее не была способна, так как официально правила никто из двоих оставшихся оппонентов никак не нарушил.

Конечно, четырнадцатилетнему пареньку на пределе собственных сил было весьма непросто отбивать удары тяжеленного меча мужчины лет эдак за сорок. Вот только, похоже, он и не собирался сдаваться, чем, несомненно, вызывал лишь крики одобрения и поддержки у собравшегося поглазеть на великолепное зрелище народа.

Ключом к победе шута-героя, как ни странно, оказалась ненависть — лучшая помощница в любой жизненной ситуации. Стоило Сирилу лишь на мгновение перехватить презрительный взгляд Доновара, сидящего на золотом троне и смотрящего на танцующих внизу бойцов, словно на букашек, недостойных его внимания, как меч громилы тотчас был выбит из грубой хватки противника. После этого сын Гарольдаодним точным ударом рукояти в живот отбросил оппонента аж до краёв арены, тем самым уверенно заявив на весь мир о своей безоговорочной победе.

Толпа ревела и аплодировала, пока победительслегка наигранно кланялся во все стороны со счастливой улыбкой на лице, которую, само собой, никто под маской шута так и не смог увидеть. Всё было не напрасно! Четыре года ожидания не прошли просто так… Теперь остался лишь один, последний удар.

Спустя пару минут, когда зрители, наконец, успокоились, к Сирилу спустился теперешний королевский советник, лицо которого мальчик и не пытался запомнить, сразу решив, что он — весьма незначительная фигура в разыгранной партии. Пожав руку принцу (о чём он, само собою, даже и не догадывался), советник тотчас возвестил:

— Возрадуйтесь! По традиции, год начала которой уже никто и не вспомнит, вам предоставляется честь загадать желание, что в тот же миг будет исполнено милостивой волей его величества.

Как же долго ждал этих слов принц-изгнанник. И как же долго продумывал ответ на них в своей голове.

— Я хочу сразиться с «сильнейшим из ныне живущих эксилей» — королём Доноваром Даром Первым — в бою не на жизнь, а на смерть.

Волнение, несвойственное даже для этого места, тотчас прокатилось по трибунам разрядом электричества. Такая дерзость! Разве король вытерпит это? Разве не убьёт мальчишку прямо здесь и сейчас? Обычно чемпионы просили богатство, знатный титул или же дочь короля в жёны, вот только ещё никто и никогда не замахивался на нечто подобное. А ведь если этот шут выиграет, то метка перейдёт к нему, и он станет королём… Согласится ли его величество на бой или же просто убьёт наглеца силой мысли?

Пока народ не сводил глаз с короля, обсуждая всё это, сам он, заметно побледнев, сверлил глазами плебея, что рискнул бросить ему вызов. В его голове возникало по десять идей за секунду, однако, все они сводились лишь к одному: ему не сбежать от этого поединка. Как Сирил и предполагал, Доновар так и не научился управлять меткой, а, откажись он просто так, не расправившись с наглецом, то тут же прослыл бы трусом средь подданных. Более того, сбеги он, ничего не объяснив, то не только раскрыл бы свою слабость, но и проиграл бы Гарольду…Не видя иного выхода, под всеобщие охи и ахинынешний король спустился на залитую кровью арену, чего за всю историю фестиваля, ещё не было ни разу.

— Ты хоть понимаешь, что делаешь, шут гороховый? Решил умереть смертью храбрых? Так я быстро это устрою, плебей вонючий, — прокричал король, дабы каждый здесь присутствующий, смог отчётливо услышать слова, под которыми тот так старательно прятал собственные страх и трусость.

Вместо ответа Сирил лишь выставил вперёд меч, полностью сконцентрировавшись на предстоящем ему поединке. Конечно, всем известно, что за последние четыре года Доновар практически ни разу не брал в руки оружие, и добавившиеся на животе складки жира, в принципе, свидетельствовали о том же самом. Вот только принц не собирался расслабляться ни на секунду, поскольку лучше кого бы то ни было знал, что стоящий перед ним эксиль способен на любую, даже самую крайнюю, низость. У мальчика был всего один шанс. И он не собирался его упускать.

— Ничего не хочешь сказать на прощание? — отчаянно запугивал врага Доновар, нервно и неуклюже перебирая в руках меч, поданный ему за секунду до этого оруженосцем.

И тут Сирила осенило: а ведь действительно есть кое-что, что он был бы весьма не против сказать эксилю, занявшему место его отца без единого на то права.

— Хочу, дядя Доновар, — произнёс он, озадачив врага уже этим. — Ты не станешь, уважаемым всеми правителем в тот момент, когда на тебя наденут корону. Всё как раз-таки наоборот: настоящую корону на тебя наденут лишь тогда, когда ты станешь признанным всеми монархом.

Эти слова изрёк перед своей смертью Гарольд, а, значит, именно их и должен услышать отнявший у него всё эксиль, стоя у границы, отделяющий этот мир от другого линией невозврата.

Бой начался, и все тотчас затаили дыхание. Однако весьма ненадолго: прошло всего десять секунд после звона колокола — и перекошенное от ужаса услышанного и догадки о том, с кем именно ему предстоит сражаться, лицо Доновара уже целовало землю вместе с отрубленной головой.

До боли сжимая в руке меч, Сирил с трудом переводил дыхание. По лезвию, ставшем красным лишь за мгновение, стекали аккуратные капли крови, пока, сорвавшись с краёв, не падали вниз — прямиком в грязное гнездо рыжих волос покойника. Вокруг никто не решался произнести ни звука: все только и делали, что стояли с открытыми ртами и выпученными за пределы орбит глазами.

Бросить оружие на землю новый король решился, лишь почувствовал неприятное жжение в спине — точно такое же, какое испытывал при пытках матери раскалённым железом. В голове мальчишки, что уже давно перестал быть таковым, яркой вспышкой отчеканилось, как, сантиметр за сантиметром, две скрещённые между собой волны, наконец, возвращаются к своему истинному и законному владельцу — избраннику короля Гарольда и носителю крови Девериусов. Когда же боль в спине почти прекратилась и свелась до обычного лёгкого жжения, Сирил выпрямился и, расправив позади два чёрных, огромных крыла, поднялся прямиком к королевской ложе, куда лишь пару лет тому назад путь ему был абсолютно заказан.

На лицах Наоми, Лудо и Михоотчеканился самый что ни на есть настоящий, нескрываемый ужас, который, к их огромнейшему негодованию, Сирил проигнорировал с триумфальным успехом: он, наконец, отомстил — а, значит, всё остальное уже совершенно неважно. Исполнив одно из желаний своего отца, мальчик был готов сделать всё возможное, дабы осуществить и второе. Ради этого он, сняв маску и одарив семью презрительным взглядом, повернулся прямиком к арене и замершему на ней в ожидании народу.

— Я — Сирил Девериус, третий сын Гарольда Девериуса, законный наследник престола, выбранный прошлым королём, — возвестил он громовым рёвом, подтвердив опасения Наоми, вот уже пару минут как выведенные на её лице смертельной бледностью. — Сюда, рискуя всем, я пришёл не с целью узурпировать трон, а ради того, чтоб вернуть его тем, кому он принадлежит по праву. Вам. Мой отец всегда говорил, что настоящим королём можно стать, лишь получив признание народа, и именно это я и собираюсь сделать. Здесь и сейчас Сирил Девериус клянётся изменить жизнь всех тех, кто страдал под гнётом аристократов так долго, сделав её только лучше. Однако перед эти, я должен задать вам всем один, весьма важный, вопрос: даёте ли вы мне право носить корону на своей голове?

Ответ не заставил себя долго ждать, и стоило Сирилу лишь только закончить предложение, как толпа тотчас разразилась криками и аплодисментами, среди которых слова «Да здравствует Сирил Первый Девериус!» были особенно четки. Позади нового короля продолжали набирать силу какие-то непонятные звуки, однако он, с самого начала решив не обращать на них никакого внимания, оставался всё также спокоен и безучастен. Наверняка Наоми закатила истерику, грохнулась в обморок или же устроила ещё что-нибудь в этом духе. Да и странно ли? Как-никак, ненавистный ей больше всего на свете ребёнок, вдруг ни с того ни с сего стал королём. Разве кошмарстрашнее этого, вообще существует?

Вспышка.

Тронный зал, в котором черноволосому мальчику, по вполне понятным причинам, практически никогда не приходилось бывать. Какая ирония… Кто бы мог подумать, что уже в четырнадцать лет он войдёт в него с подобным триумфом? Войдёт королём… Порою жизнь действительно не подвластна логическим трактованиям.

Пару часов назад к Сирилу перешла королевская метка, и теперь он сидел на золотом троне с бриллиантами и диамантами, воображая, как ещё вчера Доновар пил вино, будучи даже не в состоянии представить, что его правление закончится уже завтра. Ничем не примечательный меч, украденный много лет назад у обычного гвардейца и, по желанию его величества, до сих пор не отмытый от крови прошлого монарха, стоял тут же, приставленный к быльцу трона. Наоми, Лудо и Михо вот уже несколько минут со страхом поглядывали на Сирила, отчётливо понимая, зачем именно вдруг понадобились новому королю. Само собой, кроме их четверых, в комнате больше никого не было.

— Наоми Анж-Девериус, Лудо Девериус и Михо Девериус, признаёте ли вы своё предательство против прошлого короля Гарольда Двенадцатого? — спросил Сирил, не дёрнув при этом ни единой мышцей лица с надетой на нём маской сплошного безразличия.

— Нет, — сказала Наоми чётко и ясно, после чего тоже самое за ней повторили и другие.

— Значит, вы отрицаете и своё вступление в союз с предателем, отобравшим у отца жизнь?

— Да, именно так.

— Я бы очень хотел вам верить, вот только эти слова слишком противоречат известным всем фактам. Весьма прискорбно… Если вам больше нечего добавить, то мне ничего не остаётся, кроме как лишить вас жизни, — заявил Сирил, протягивая руку к мечу и направляя его прямиком на дорогих родственничков. — Надеюсь, вы меня поймёте.

— Ты чёр…, — хотела сказать Наоми, однако, её, возможно, впервые в жизни перебил тот, от кого она этого абсолютно не ожидала.

— Монстр! — закричал Михо. — Разве не очевидно, что все твои поступки руководствуются обычной местью? Решил убить собственную мать ради ребячества?!

— Не смей судить меня, дорогой братик. К тому же, я советую тебе беспокоиться о себе, а не об этой женщине.

— Да как ты?! Не смей называть меня братом! Мой брат никогда не стал бы угрожать матери, которая столько всего ради нас сделала и продолжала любить, несмотря ни на что! Мой брат…

Свист меча и всё тот же глухой стук — стук, который ещё много лет будет преследовать нового короля в ночных, пробирающих холодом аж до костей, кошмарах. Голова Михо отделилась от тела и покатилась прямиком к ногам Наоми, которая вместо того, чтобы закричать или заплакать, носком туфли брезгливо отшвырнула от себя кровавое месиво. «Любовь»? Что за глупость? Этой женщине такое чувство не свойственно. И если ты, братец, не удосужился понять очевидное даже за столь долгое время — продолжать и дальше жить в этом мире для тебя абсолютно бессмысленно.

Сжимая окровавленный меч в правой руке, Сирил обернулся к Лудо с немым вопросом в глазах. Сейчас его величество перебывал в неописуемом ужасе от осознания случившегося, и поэтому был готов сотворить всё, что угодно. Лудо, всегда отличавшийся трезвым умом и развитой интуицией, сразу же это понял и, долго не думая, встал на колени.

— Я, Лудо Девериус, клянусь в своей безграничной верности новому королю Сирилу Первому Девериусу. Обещаю служить ему верой и правдой, исполнять любые поручение, а также всегда быть готовым отдать жизнь по первому же приказу.

Сказанные братом слова удовлетворили Сирила и, оставив Лудо в покое, он вновь взглянул в лицо собственной матери.

— Твой ответ? — спросил эксильский монарх, отметив про себя, что вроде как даже и не задавал вопроса.

— Я ни за что не склонюсь перед тобой, чёртово отродье, — произнесла Наоми чётко и ясно, отлично понимая, что, скорее всего, это последнее, что она говорит. — Или же ты действительно думаешь, будто золотая корона на твоей голове способна хоть что-то да изменить? Она не значит абсолютно ничего, так как, сколько бы ни прошло лет, и кем бы ты не стал в итоге — для меня ты всегда останешься черноволосым монстром, не заслуживающим даже права на жизнь.

Злость. Вдох. Выдох. Свист меча. За ним — темнота.

***

Глубокой ночью я проснулся весь в поту и с руками, трясущимися в дикой агонии. Попытался собрать пальцы в замок, однако, выражая своё несогласие, они продолжали, неизвестно каким образом, путаться раз за разом. Луна светила особенно ярко, но мне всё равно казалось, что её света никак недостаточно. Я потянулся к свечам на столе и с верой, что хотя бы они смогут прогнать всё нарастающую в теле дрожь, зажёг их с третьей попытки.

А ведь надежда на то, что это закончилось, была такой яркой! Я действительно думал, что, наконец, смог принять маленького и несчастного черноволосого принца, как того и желала Ада. После разговора с ней и до сегодняшней ночи меня больше не посещали кошмары, и я действительно поверил в то, что умудрился избавиться от цепей матери, связывающих мою душу так долго. Однако, как оказалось, это была всего лишь иллюзия — обычное затишье перед бурей. Вот же ж дерьмо!

Стул, на который я собирался сесть, вдруг закачался и упал набок, потащив и меня за собой. Развалившись на спине и уставившись в потолок, я думал о том, что же мне теперь делать. Неужели для меня просто-напросто невозможно выбраться из ловушки, что Наоми с таким усердием строила на протяжении долгих четырнадцати лет? Неужели, сколько бы я ни пытался найти решение, все эти попытки уже изначально обречены на провал? Выхода нет? Или же это я не в состоянии его увидеть? Может, как часто говорит Ада, нужно просто перевернуть шахматную доску, изменив, при этом, привычный угол обзора?

Минутку… А ведь точно! Внезависимости от того, есть выход или нет, я вряд ли смогу найти его в одиночку. Ада! Она-то наверняка сумеет помочь! Сейчас мне нужна именно эта девушка.

Накинув на себя лёгкий халатик, я потянулся к двери, однако вдруг передумал и открыл окно вместо этого. Два чёрных, тяжёлых крыла тотчас подняли меня в воздух — к объятиям тёплой и нежной, полуночной прохлады. На секунду я застыл без движения, любуясь луной нежно-золотого оттенка, в которой, казалось, были отражены все мои страхи и переживания. Хрупкие, но столь величественные звёзды окружали ночное светило со всех сторон, напоминая о том, как лишь недавноАда танцевала под музыку тысячи одуванчиков на ярко-зелёном ковре. А ведь действительно… До встречи с этой девушкой я никогда не смотрел на луну так, как делаю это сейчас. С какой стороны ни смотри, Ада Норин научила меня весьма многому.

Направляясь к башне личной прислуги, я вдруг остановился, осознав, что вот уже пару дней Ада живёт вовсе не там. Ну, и где мне теперь её искать? Я же ещё ни разу не был в её новых апартаментах. Будь я суеверным, то наверняка, списал бы всё это на знак свыше и, решив, что не стоит будить девушку, отложил все вопросы на завтра. Однако к мнительным я не относился, так что, взяв себя в руки, тотчас стал рассуждать логически. Кажется, Ада просила у Вика выделить ей комнату в одной из ещё свободных башен, а значит, нужно просто осмотреть все и найти нужную. Чтобы там ни было, эта проблемане могла ждать до утра: мне нужно было увидеть улыбку девушки и услышать её чудный голос прямо сейчас.

Конечно же, на новость о вступлении Ады в должность парисы эксильское общество отреагировало одними лишь жалобами да возмущениями. Сказать по правде, справиться с громадным количеством недовольных писем, выслушиванием причитаний совета и, в дополнение к этому, ещё и криками Пандоры с замечаниями Лудо, было непросто даже для меня. Однако оно того стоило, ведь, как-никак, количество плюсов определённо превышало сумму минусов в несколько раз. К примеру, теперь я могу видеть Аду куда чаще, чем во времена её работы служанкой. Да и форму она больше не носит… Её сменили десятки лучших платьев от известнейших эксильских мастеров, которыми я изо дня в день совершенно не устаю любоваться. На ней всё смотрится идеально! Или же это просто ни один наряд не в состоянии скрыть её потрясающей красоты? Ха-ха, даже не знаю. Единственное, в чём уверен: такие мысли не посещали бы мою голову, если бы я действительно не был по уши влюблён в эту беловолосую девушку.

Принятие слова «любовь», на самом деле, далось мне очень и очень непросто. После того поцелуя на балу Анжей из страха, что сердце вот-вот, ещё немного, и разорвёт грудную клетку на части, я долгое время даже в одной комнате с Адой находиться не мог. От одного взгляда на неё тотчас перехватывало дыхание, а слова застревали в горле, никак не желая выходить в мир. Само-собою, о том, чтобы прикоснуться к девушке, и речи идти не могло… Порою в её присутствии, я боялся даже дышать.

Как позже выяснилось, моё странное поведение заставило Аду изрядно понервничать, что, в принципе, было не так уж и удивительно. В конце концов, мне стало стыдно, что вёл себя, как ребёнок, и я, наконец, решился взять себя в руки. Конечно, при виде её сердце и сейчас бьётся, как бешеное, однако, по крайней мере, уже нет удушающего страха ляпнуть или же сделать что-то не то. Главное: девушка, которую я люблю, не должна страдать по моей вине.

Окно с цветами на подоконнике (отличительной особенностью любого помещения, где обитает Ада) я нашёл лишь с девятой попытки. В комнате была кромешная темнота, однако, моё острое зрение всё-таки смогло разглядеть хрупкую девушку, по-детски мило завёрнутую в лёгкое одеялко. Её дыхание было медленным и ровным, а значит — снилось ей нечто действительно приятное. Конечно же, мне совсем не хотелось будить Аду, тем самым прерывая её сладкий сон, однако, слегка прикрутив звук собственной совести, я всё-таки постучался прямо в окно. Она не проснулась. Другая попытка — и опять ничего. Лишь на третий раз девушка зашевелилась в лёгком полудрёме.

С трудом разглядев меня в ночной темноте, Ада тотчас вскочила с кровати. Вот только открывать окно она всё-таки не спешила — вместо этого просто присматривалась, дабы убедится в том, что собственные глаза её не обманывают. В целях слегка поторопить девушку (выбивать окно мне уж точно никак не хотелось) я постучал по стеклу в очередной раз. Словно проснувшись ото долгого сна, Ада, наконец, отодвинула в сторону оконную задвижку и обратила ко мне взгляд, в котором сквозило одно, сплошное непонимание.

— Сирил? Это ты? — переспросила она на всякий случай.

— Да, — залетая в комнату и пряча крылья в другом измерении, я ответил.

— Что ты…

Договорить Ада так и не успела, поскольку, стоило мне лишь слегка возобновить равновесие, и я тотчас заключил девушку в крепкие, но нежные объятия. Изначально этого не было в моих планах, однако, в конце концов, сдержать себя я просто не смог. Мне хотелось прикоснуться к ней, к её лунному свету и солнечному теплу. Необходимо было почувствовать, как она делится со мной всем этим искренне и совершенно бескорыстно.

Ада, конечно, удивилась, но отстраняться не стала. Наоборот: прильнула ко мне лишь сильнее и, обвив широкую спину своими тонкими руками, начала поглаживать успокаивающими движениями.

— Плохой сон, да? — поинтересовалась она, как бы невзначай. — Наоми, верно?

— Прости. Я думал это прошло, но… Совершенно не знаю, что мне делать.

— Тшшшш, — прошептала она, приложив указательный палец к мои дрожащим губам. — Всё хорошо, не нужно объяснений — просто идём со мной.

Ада аккуратно взяла меня за руку и повела прямиком к кровати, убранной в нежно-розовые тона (не думаю, что они ей подходят, — нужно будет сказать Вику, чтобы заменил на белые). Конечно же, меня тотчас начали посещать весьма уместные, однако, обычно не обсуждаемые в культурном обществе, ассоциации. Зря, как оказалось: Ада просто уселась на краешек и предложила мне опуститься рядом с ней. Именно так я и сделал. Одобрительно кивнув, девушка запустила тонкие пальцы в моине расчёсанные до этого волосы, после чеготак же нежно уложила голову на свои оголённые ноги. Пальцами Ада всё продолжала перебирать шевелюру цвета воронового крыла и, улыбаясь при этом, приносить покой не только моему телу, но и сердцу.

— Когда мне в детстве снились кошмары, мама всегда делала массаж, раз за разом повторяя, что не о чём волноваться, и всё обязательно будет хорошо, — объясняла девушка тихим голосом сказочника. — А что мне только ни снилось! Сейчас даже вспоминать стыдно… От монстра из слизи под кроватью и до кометы-людоеда, что хочет сожрать всё человечество. Глупо, правда? Тебе лучше, Сирил?

— Да, — прошептал я в ответ, закрывая глаза от небывалого наслаждения.

— Тогда я скажу ещё кое-что, если ты, конечно, не против, — её голос слегка помрачнел, однако, даже несмотря на это, я кивнул утвердительно. — Знаешь, Сирил, я думаю, ты просто обижен на свою мать. В этом-то и есть вся проблема: обижаться на кого бы то ни было — настоящая глупость. Обида будет день за днём накапливаться внутри тебя и пожирать душу, не зная при этом ни жалости, ни сострадания. С какой стороны ни смотри, она принесёт страдания лишь тебе одному. Поэтому-то я давным-давно решила перестать обижаться на людей или же эксилей. Я научилась на них злиться. Многие думают, что обижаться и злиться — одно и тоже, однако на самом деле всё совершенно не так. Злость недолговечна, она проходит очень быстро, оставляя после себя лишь небольшой след. В большинстве случаев — это безразличие, и только в некоторых, когда отпустить произошедшие события просто-напросто невозможно — ненависть. Как бы там ни было, и то, и другое лишь делает тебя сильнее.

— Ада, возможно ли… Что с тобой такое уже было?

— Нет. Не было. Такое происходит со мной даже сейчас, — произнесла она с грустью в глазах и яркой, словно звёзды, отражённые в воде, улыбкой.

Я совершенно не знал, как именно должен на это реагировать, да и сама Ада, похоже, не сильно-то и надеялась услышать ответ — другими словами, дальше мы с ней просто молчали, думая обо всём том, что произошло сегодняшней ночью. Девушка продолжала массировать мне голову, и её лёгкие движения, постепенно, стали отражаться магией на моих глазах, заставляя их закрываться всё чаще и чаще. Я понял, что вот-вот, и окончательно провалюсь в бездну. Думаю, всем нам знакомо это состояние полусна-полудрёма, и надеюсь, никто не удивится, узнав, что я не имею ни малейшего понятия о том, произошёл следующий диалог во сне или же наяву.

— Ада… Могу я сегодня остаться у тебя?

— Ха-ха, забыл, что ли? Ты же король, а значит — можешь делать всё, что твоему сердцу угодно.

— Да, могу, вот только… Почему-то это правило совершенно не работает, когда я с тобой.

С той ночи меня перестали преследовать тени прошлого, и я больше никого не просыпался, замирая от дрожи. Ада Норин освободила всех моих демонов, и, благодаря этому, я больше никогда не терял связь с реальностью из-за событий десятилетней давности. Наоми Девериус перестала быть центром моего мира, уступив своё место одной необычной девушке с белоснежными волосами.