Я всё ещё планирую притвориться, что меня нет дома. Мало ли забыла телефон. Но звонок повторяется. И на телефон, и в дверь.
И Кирюша только заснул…
— Прекрати! — не выдерживаю, подхожу ближе. — Савва, у меня ребёнок спит.
— Ребёнок? — переспрашивает хрипло. — Конечно, буду тихим. Ма-ра.
Произносит моё имя тихо и тягуче. Словно каждую букву вспоминает и пробует, как звучит.
Я прикрываю глаза, понимая всё сразу. Упираюсь лбом в холодную дверь, тяжело вздыханию. Слышу, как что-то звенит не лестничной площадке.
Не ошиблась.
Серьёзно…
— Дубинин, ты ко мне в каком состоянии заявился? — рявкаю.
Жалею что ударить этого увальня не могу. Но для этого дверь нужно открыть, а этого я делать не собираюсь.
Впускать угрозу в дом — я не такая отчаянная.
Но знаю ведь этого мужчину. Есть мелочи, которые не забываются. Просто переходят в категорию памяти «ненужное».
А нет.
Нужно.
И как моё имя произносит, и как голос садится. Знаю это, видела после того, как мужчина возвращался со встречи с друзьями.
Сразу интонации менялись.
Превращалась из сдержанного и грозного Дубинина… В плюшевого мишку. Открыто все чувства демонстрировал, вообще без стопов.
— В нормальном? — посмеивается.
— Иди проспись, а? — прошу его без особой надежды. — Как ты вообще узнал, где я живу?
— Тут Балабол твой живёт. Не сложно соединить факты. Открой уже дверь, поговорим нормально.
— Не буду я с тобой разговаривать. Юра сейчас выйдет и…
— Нет его. Я знаю.
— Приедет скоро. И муж велел мне дверь не открывать кому попало.
— А ты мужей слушаться стала? Ха.
Я напрягаюсь, улавливая в этом подтекст. Это он про то, как меня на аборт отправил, а я не пошла?
Или уже опасность вижу в любой фразе?
— Савва, я тебя не пущу. Так что иди куда хочешь. Ни разговоров, ни чего-то ещё не будет. Оставь меня в покое.
— А ты, а? Ты меня в покое оставишь?
— У тебя белочка уже пришла?! Я тебя вообще не трогаю. Оставь меня в покое ладно! Ты недостаточно мою жизнь разрушил? Чего тебе ещё надо? Ты мне скажи!
Но в ответ — тишина. Долгая, тяжёлая. Какое-то шуршание. Глухой удар. Тишина.
Я жду минуту, но ничего не происходит. Он ушёл? Потрепал нервы и оставил в покое?
Я подхожу к глазку, выглядываю аккуратно, будто это опасность навлечёт. Но лестничная площадка пустая.
Выдыхаю.
Супер. Он нагулялся, а потом ко мне пришёл. Обычно в таком состоянии бывшим звонят, а не в дверь ломятся.
— Не уйду.
Глухой голос, притихший. Я не… Опускаю взгляд ниже, будто сканером могу проверить. Он уселся на пол?
Прямо в своём дорогущем люксовом костюме?
Идиот.
— Отлично, сиди, — разрешаю. — Пока полиция приедет. Или мой муж, спустит тебя по лестнице вниз. Это не смешно, Савва. И тянет на преследование. Ты сам знаешь, что я могу на тебя в суд подать.
Не уверена, насколько эта угроза может пронять Дубинина. Не ему подобного бояться, но…
Хоть что-то должно до него достучаться? Не может он настолько непробиваемым быть.
Телефон опять звонит. Всё тот же номер. Отвечаю.
— Что? — рявкаю устало.
— Не слышно тебя.
Не слышно ему.
Я тру лицо. И что мне с этим делать?
Когда Савва в адеквате (насколько это адекват), там хоть что-то можно обсуждать. А сейчас вообще край.
Кто знает, что делать будет? И не начнёт ли буянить, пугая и нас с сыном, и соседей.
— Я тебя ненавижу, — цежу.
— Ага. Взаимно, Мара.
Игнорирую этот ответ. Прошла и прошла любовь, не задевает больше. Хоть просто не люби, хоть ненавидь, хоть что.
Но я конкретно злюсь из-за того, что мне снова приходится писать Юре! Снова и снова. Просить его о помощи.
Каждый раз открывать свою слабость, показывать, что сама я ни на что не способна. Беспомощная девчонка, которая только жаловаться может.
И виновник этого — сидит за моей дверью.
Юра моё сообщение не читаю. Думаю, он там дела обсуждает, хотел ведь клиентов найти. Поэтому не так быстро ответит.
— Ма-ра…
— Ты не уйдёшь? — спрашиваю устало. Сдаюсь. Сама опускаюсь на пол, прислоняясь к двери. Я устала, чтобы стоя разговаривать. — Ну? О чём поговорить хочешь? Или сразу опять пытаться моего сына украсть?
— Я не крал. Я — держал. Разная квалис… Фаль… Квалификация.
— О, боже. Ты совсем поплыл, да? И что ты пытался сделать, а? Шантажировать меня? Запугать? М?
— Он побежал, я перехватил. Логично же.
— Только это неправда. Ты явно дал понять, что не собираешься его отпускать, если я не буду с тобой говорить. Это угроза и шантаж. Ты…
— Прости.
Слово разрезает воздух, мои голосовые связки вредит. Потому что говорить на несколько секунд — невозможно.
— Думаешь одним прости можно всё исправить? — сильнее злюсь.
— Я не планировал так тебя пугать. У нас перепалка была, обычная. Малой нормально на руках сидел. Всё в порядке было. Откуда мне было знать, что у тебя истерия будет?
— А давай я твоего ребёнка так подержу и поугрожаю? А?! Сильно спокойным будешь?
— Как я сказал — не знал, что ты так отреагируешь. Не планировал. Приношу извинения. Мне жаль, Мара, ладно? Жаль. Я не стал бы… Организовывать что-то подобное. Я потом понял… Сообразил, как это выглядело. Наташа объяснила.
Фыркает, а я закатываю глаза.
Его жена-любовница-девушка, какой там статус, меня защищала? Объясняла, что Савва — мудак?
Но мужчина ведёт себя так, будто не понимает, как это выглядит. А ведь сам рванул за лекарствами для Ляли.
Знает что такое страх за своего ребёнка.
А теперь…
— Мало верится, — хмыкаю.
— Имеешь право. Но мне действительно жаль, что испугал так. Я бы не стал причинять вред ребёнку, Мар. Лучше расскажи, когда ты с Наташей познакомилась? Вы давно общаетесь, да?
Что?
Это она такое заявила?!
— Ты уже бредишь, Савв.
— Не, — фыркает. — Я вас видел. Вы болтали. Вернулся с таблетками, а вы… Что-то обсуждаете. Почти подруги. Вот интересно стало. Вряд ли ты бы в такой момент стала с кем-то ещё болтать.
Получается, Наташа не рассказала, что именно мы обсуждали? Скрыла тему, что меня интересовала болезнь Ляли?
Или привыкла, что многие подобное спрашивает, и это стало обыденностью…
— Ты видел? — доходит.
— Ага. И как драпала потом. Это почти оскорбительно, Мара. Я ничего плохого не сделал.
Я начинаю смеяться. Прижимаю к себе колени, пряча лицо. Дрожу всем телом, заглушаю смех. Но он рвётся.
Это уже истеричное, знаю.
Но такое лицемерное заявление просто не может оставить без реакции. Он же…
Ещё и искренне так произносит!
Мудак.
— Обсудим это?
Смеюсь хрипло, зажимая телефон между плечом и ухом. А после сбрасываю, и так слышно.
Вместо этого несколько раз набираю Юре. Но он, похоже, не слышит вызова. Или забыл телефон где-то.
— Что именно ты плохого не сделал, Дубинин? Полез ко мне спустя два с половиной года? Влез ко мне на работу.
— Встреча у химиков случайной была. Это прям… Сюрприз.
— Конечно. А потом? Так сюрприз понравился, что заставил меня работать с тобой? Это не плохое, Савва? Ты не Бог и не Царь, чтобы моей жизнью распоряжаться!
— Ох, пошла по новой.
Стук. Глухой стон. Он затылком о дверь шибанулся?
А можно сильнее?
— Ты сама выбрала это, — насмешливо произносит. — А виноват — я. Как же так получается, Ма-ра… Хотя, так ведь легче, да? Все виноваты, все не такие. Одна ты тут… Идеальная и святая.
— Выбрала? А у меня выбор тот был? Зато ты молодец, Савва. Сделал так, чтобы меня уволили, а сам — ни при чём?!
— Чё?
Я аж застываю. Непривычно слышать от Дубинина такие фразы. Особенно пропитанные злобой и агрессией.
— Повтори, — шуршит чем, поворачивается. — Про увольнение ещё раз.
— Что тебе сказать? Молодец, договорился с генеральным. Как хотел: либо увольнение, либо с тобой работаю. Тебе это нравится да? Власть над людьми в своих руках держать. Я же нормально работала!
Вскрикиваю тихо, чтобы сына не разбудить. Но не могу просто спокойно это терпеть дальше.
Я тоже человек.
И я жила!
Прекрасно жила!
Отстроила себя, окружила теми людьми, которыми хотела. Мою жизнь почти идеальной назвать можно было. Всё в ней нравилось!
А потом заявился Дубинин…
И я снова едва справляюсь.
— А ты вернулся! — продолжаю обвинять. — Разрушил всё. Влез в мою работу. Мне нравилась фирма, а ты… Дальше так же? Долго преследовать будешь? В каждую за мной пойдёшь?
— Ещё раз, — строже и, кажется, осознаннее. — Без истерик. Что твой генеральный сказал?
— То, что ты просил. Заставил меня работать с тобой. Либо увольнение. Но, сюрприз, я и так уволюсь, Дубинин. Ищи себе другую девочку для битья!
— Просил же, — практически вижу, как Савва недовольно морщится. — Он тебя уволить угрожал?!
— Ты будто впервые слышишь.
— Впервые. Я сказал, что с тобой хочу сотрудничать. Предложил больше оплату. Но увольнять не просил. Вообще об этом речи не заходило. Ма-ра… Сразу почему не накричала?
Я говорила. И Савва говорил.
Но, кажется, говорили мы о разном.
Теперь понятно, почему он так ухмылялся на мои фразы про то, что я не хочу с ним работать. Думал, что я выбрала работать. Выбрала большую оплату, а не принципы.
А я открыто не обвиняла. Не хотела показаться той, кого продавить можно.
Ну, это если верить теории Савве.
— Я разберусь, — решительно произносит, но смешно звучит с заплетающимся языком. — Поговорю и…
— Плевать. Я — увольняюсь. Ищи себе другого юриста.
— Разберусь. Посмотрю, кто начудил. Может ты, девочка Мара, а? Опять врёшь. Ты это дело любишь. Постоянно.
— Я?! Ты ничего не перепутал?
Вру, да.
Но это моё право.
И нечего меня обвинять в этом.
— Ты — нет? — насмешку слышу в голосе. Будто поймал на чём-то. — Ты ведь не сделала аборт, Мара. Соврала. И я это знаю.