Я отмечаю, как дёргается Савва. В статую превращается, сканирует взглядом моего сына. Изучает, как при первой встрече меня исследовал.
Дёргается, будто приблизиться хочет… И я выхожу из секундного ступора. Оказываюсь рядом с сыном, к себе прижимаю.
— Никто, — произношу хрипло. — Это никто, зайчонок.
— Друг? — обхватывает меня за шею. — Да?
— Ага. Старый друг.
Тот случай, когда с такими друзьями — врагов не нужно. Но я вспоминаю, что именно так сказала сыну. Когда Савва нас в парке поймал.
Удивительно, что Кирюша запомнил. Обычно люди ему не так интересны, чтобы запоминать.
— Дядя меня держал! — охает малыш.
Сильнее цепляется в меня ручками, прижимается. Дрожать начинает, вспоминая больше. Ох, поэтому и запомнил Савву.
— Дядя тебя больше не тронет, — произношу я уверенно. — Он уже уходит. Пойдём спать?
Сын сонно трёт глазки, просит попить, а после соглашается уйти. Я бросаю Дубинину лишь одну фразу, прося уйти.
— У меня сын проснулся. Имей совесть, Савв, просто оставь нас в покое.
Дубинин ничего не отвечает. У меня такое впечатление, что он до сих пор в шоке. Но его моральное состояние меня не волнует.
Как и многое другое. К примеру, мне действительно плевать, что именно Савве рассказали, что он меня бросил и на аборт отправил.
Раньше терзало, конечно. С пометкой «где я была плохой женой». Где не дотянула в очередной раз.
Но этого мне достаточно. Нет желания копаться дальше. Буду спать спокойно, пусть Савва сам себя топит.
Куда больше меня интересует другое. Как это всё будет дальше. Савва решит обосноваться в нашей жизни? Попытается сблизиться с Кирюшей?
— Мам, а почему друг тут? Ночь.
— Он приехал спросить у меня кое-что важное, — шепчу малышу. Рвано выдыхаю, когда слышу хлопок двери. — И уже ушёл.
— А что?
— Поговорить хотел. Не смог ждать утра. Так бывает, не обращай внимания. Сказку послушаешь перед сном?
Кирюша радостно кивает. Приключения рыцаря его заботят куда сильнее, чем какой-то странный мужчина на кухне.
Я стараюсь ни о чём не думать. Вожусь с сыном. Укладываю его спать. Спустя минут пятнадцать — я даже не двигаюсь ещё — Кирюша опять просыпается.
Это тот случай, когда проснулся раз — бессонная ночь. Так было с прошлым визитом Саввы. И теперь.
Кирюша спит на моей руке. Предплечье обнимает, посапывая. Мышцы затекают, но я не двигаюсь. Хочу, чтобы малыш поспал и отдохнул хоть немного.
Свободной рукой забираюсь в переписку с Юрой. Моё сообщение не прочитано, он спит, наверное. Поэтому я быстро удаляю, чтобы не волновать мужчину.
Потом уже всё расскажу. Если будет повод. Нельзя Юру всё время втягивать в мои разборки.
Кирюша ворочается, сползает на подушку. Я укрываю его одеялом, медленно вставая. Сын не просыпается.
Решаю уйти в детскую, чтобы не потревожить его. Сна ни в одном глазу, только безграничная усталость.
В темноте шагаю на кухню, держась ладонью за стену, чтобы не споткнутся. Крик вибрирует в горле, когда я вижу фигуру в темноте.
— Твою… Савва! — ругаюсь практически беззвучно, чтобы не разбудить сына. — Ты… Ты ушёл ведь.
— Уходил, а потом заметил шарики и прочее… У него сегодня день рождения? Два года.
Я не отвечаю, ведь и не нужно. Савва всё прекрасно понимает. Его подсчёты сходятся. Врать больше нет смысла.
— Два года, — повторяет Савва. — И ты…
— Что? Давай, обвини меня, что я за два года не рассказала тебе о сыне. Добавь ещё лицемерия.
— Я не… Я всё ещё пытаюсь это осознать, Мара. Это кажется нереальным.
— Вот пусть таким и остаётся. Савва, я тебя прошу. По-человечески. Просто оставь нас в покое. Мы прекрасно жили без тебя. У Кирюши… У него уже есть папа, а у меня — муж. Найди себе другого, кого можно терзать. Или действительно заведи себе любовницу. И пусть у тебя будет десяток детей.
Я знаю, что это глупые предложения. Дубинин явно не поведётся и не оставит в покое. Но…
Я ничего не могу тут сделать. И это меня убивает. Нужно хоть притвориться, что контроль в моих руках.
— Не получится.
Я усмехаюсь на ответ Саввы. Ожидаемо. Отворачиваюсь от него, кажется, что даже в темноте мужчина меня видит идеально.
Упираюсь ладонями в кухонную тумбу, медленно дышу. И задыхаюсь, когда на талии оказываются мужские ладони.
Через тело проходит разряд, бьёт разрядом прямо в амигдалу. Заставляет страх вырабатываться в теле, концентрироваться в груди.
— Пусти, — шиплю. — Савва, не трогай меня.
Вряд ли он что-то сделает со мной. Вряд ли причинит вред, но… Страх это бессознательное состояние, оно не поддаётся разумным объяснениям.
Но Савва лишь сильнее прижимается. Обхватывает руками под грудью, крепко обнимая. Упирается лбом в мой затылок, рвано дышит.
— Прости меня, Мара, — хрипит, с трудом из себя слова выдавливает. — Прости. Прости меня. Это… Черт, как же это всё неправильно.
— Именно. Неправильно. Поэтому отпусти и уходи…
— Я никуда не уйду. Если Кирюша мой сын…
— Не твой. Ты это хочешь услышать? Зачем тебе постоянные сомнения? Верь дальше в то, что я изменяла весь наш брак…
— Я не могу иметь детей.
Это сказано тихо, не громче сквозняка. Я даже не сразу разбираю сказанное, а после — окончательно застываю.
Вздрагиваю от тёплого дыхания Саввы на моём затылке, но больше не двигаюсь. Понять пытаюсь.
— Что? — переспрашиваю, прокашливаясь.
— Я бесплоден, Мара, — произносит с трудом. — Я не могу… Это причина, по которой я сомневаюсь. Потому что результатам врачей я доверяю. Но твоя реакция… Твои слова… Это наталкивает на другое, понимаешь? Впервые я не могу что-то точно решить. Мне нужны доказательства.
— Ложь не засчитана. Мы сдавали миллион анализов, Дубинин.
— Да.
— И ты говорил, что всё нормально. И врач…
— Я попросил молчать. Пока проходил дополнительные обследования. Чтобы не на первом анализе крест ставит. Проходил полное обследование. Ты не знала. И оно показало бесплодие. Оно… Черт.
Савва продолжает ругаться, сокрушаться, а я… Это должно меня убедить, успокоить? Он думал, что ребёнок не его и можно избавиться от меня?
Это служит оправданием?
Да ни разу!
Это делает ситуацию лишь хуже. Потому что вместо того, чтобы озвучить проблему — Савва на меня сбросил ответственность.
— Это не оправдание, — нахожу в себе силы, чтобы произнести это вслух. — Ты не узнал у меня ничего. Ты просто решил меня уничтожить и растоптать. Из-за своих тайн. А теперь хочешь переиграть всё? Так не получится, Дубинин.
— Получится, — произносит жёстко, совладав с эмоциями. — Если Кирилл мой сын… Я хочу участвовать в его жизни. Хочу, чтобы он меня отцом называл. Я… Он мой единственный ребёнок. Сейчас и в будущем. Я не позволю просто так… У нас два варианта, Мара. Либо мы между собой всё решаем. Либо через суд. Но тогда я сделаю всё, чтобы решение суда было как можно благосклоннее ко мне.
Я сжимаю зубы. Дрожь проходит сквозь тело. Затылок покалывает, а ногти впиваются в ладони. Думаю, как бы побольнее стукнуть Дубинина так, чтобы сын не проснулся.
— Ты-ты-ты, — шиплю с трудом. — Ты решил. Ты узнал. Ты хочешь… Всё вокруг тебя крутится!
— А разве ты не так же говоришь? Оставь нас в покое, — передразнивает хрипло. — Но ведь о себе говоришь.
Возможно. В моих мыслях — тоже много «Я». Но они не просто так взялись. А на основе поступков Саввы.
Не пустые обвинения.
Ну, помимо моего почти что обвинения в том, что он за органами охотится.
— Я думаю о том, что лучше для моего сына, — я бью локтем. Попадаю. Савва ругается и отступает. Снова могу дышать. — Не трогай меня больше. Мне неприятно. Это первое. Второе. Если ты ещё раз посмеешь мне угрожать…
— Согласен, — мужчина кивает. — Я не с того начал. Не так должен был… Это просто в голове не укладывается. Ты действительно нечто, Мара. Умудряешься меня выбить из колеи. Единственная так сбиваешь с толку.
— Горжусь собой. Итак…
— Про суд я говорил как последнюю инстанцию. Если мы не договоримся. Если всё пойдёт плохо. Естественно, я бы не стал бороться за единоличную опеку. Во-первых, это и проигрышно. Во-вторых, просто не стал бы. Ты кажешься хорошей матерью. Справляешься. Я не собираюсь мешать вам с Кириллом. Но я хочу быть в его жизни.
— Ты…
— Да. Я и хочу. Да, я эгоистичен. Но ты знаешь меня, Мара, я своего добиваюсь. Не лучше нам просто обсудить приемлемые условия?
— Условия чего? Савв, у тебя не сына. Нет!
Шиплю на него, не давая спорить. А после, смелея, хватаю его за руку. Подхватываю со стола видеоняню. Тащу мужчину за собой, к выходу.
Савва, что удивительно, не упирается. Возможно потому, что я из дома выхожу первой. Направляюсь к общему балкону.
Холодный воздух бьёт наотмашь. Я тут же покрываюсь гусиной кожей, а в носу начинает щипать.
Но тут можно поговорить нормально. И покричать, не боясь разбудить сына.
Одёргиваю ладонь, словно только сейчас чувствую, что прижималась к разгорячённой печке.
По ощущениям — кожа Дубинина такая же.
— Ещё раз, для особо одарённых! — цежу я. — Мне плевать, какие у тебя были причины. Ты свой выбор сделал. Ты отправил меня на аборт. Считай, что я его сделала! Нет у тебя детей. Усынови кого-то.
— Мара, — с предупреждением. Но у меня тормоза отказали, не срабатывает.
— Сходи по бывшим, Савелий. Может, там найдёшь ещё тайных детей, которых у тебя не может быть. Ты не можешь ворваться в жизнь Кирюши просто так. Лишь из-за того, что он твой единственный вариант. Мой сын — не какой-то удачный случай для тебя. Ты не можешь использовать, как подвернувшуюся игрушку.
— Я и не планирую такого.
— Нет, планируешь! Ты только что мне заявил, что не можешь иметь детей. Что единственный ребёнок — это Кирилл, и только поэтому ты собираешься лезть.
— Я не так выразился, Мара.
Савва прижимается плечом к кирпичной кладке. Спокойный и уравновешенный.
Словно всего несколько минут он не был в шоке. Не расхаживал по кухне, путался в словах, смотрел на невиданное чудо.
Дубинин, сволочь такая, быстро берёт себя в руки. Возвращает самообладание. Пока я — всё ещё дрожу.
У меня огонь в груди полыхает. И хотя я готовилась…
Сейчас адским пламенем готова сжечь любого, кто может навредить моему сыну.
— Давай ещё раз, — просит Савва. — Без лишних надумок.
— Куда уж мне, — я хмыкаю. — Это твоя стезя.
— Справедливо. Но я в любом случае хотел бы общаться с сыном. Будь у меня их десять или двадцать. И с дочерью тоже. Пол не имеет значения. Это мой ребёнок. Моя плоть и кровь. Я хочу общаться с Кириллом.
— А я хочу…
— Ты не обязана сразу ему рассказывать всё. Для начала будет достаточно простых встреч. Знакомства. Потом — посмотрим.
— Посмотрим?!
— Да, Мара, посмотрим. Я не требую сразу всего. Но нам нужно как-то обсудить всё. Договориться. Не просто забыть этот факт. И я готов договариваться. На приемлемых для тебя условиях. А ты готова?
— Я? А если бы я сделала аборт, а? Ты не спросил даже, Савва. Не обвинил меня! Ни-че-го! Ты просто швырнул мне эти гадкие слова в лицо и свалил. Ты, ублюдок, свалил!
Савва, который внезапно оказывается рядом, получает кулаком в плечо. Я бью, потому что эмоции раздирают.
Потому что представляла это миллион раз. Колочу по груди, когда мужчина пытается перехватить мои руки. Снова касается.
Толкаю его, а Савва на себя тянет. Не пускает. Внутри взрывы и ураганы. Меня колотит от голода и жара.
— Если бы я сделала, а? — шепчу надрывно. Голосовые связки разрывает от подступающих всхлипов. — Послушала тебя. Решила, что не потяну одна. Пошла и… А потом бы ты узнал правду. А? Как бы ты тогда единственного ребёнка вернул? Чтобы ты сделал?
Савва молчит. Несколько долгих мгновений. Я замолкаю. Его ответ ничего не изменит.
Это нужно было мне.
Чтобы выплеснуть то, что копилось во мне столько лет.
— Тогда я бы просто подох, Мара. И всё.