Мой бывший предатель

Глава 31

Я ненавижу опаздывать. Особенно на такие важные встречи. А в ситуации с Дубининым — фундаментальная встреча. Решающая.

Я всю ночь не спала. Ворочалась, продумывала, как это будет. А стоит сесть напротив Саввы, как всё из головы вылетает.

Потому что взгляд у него совсем другой. Непривычный. Из забытого прошлого.

Более мягкий и спокойный. Всё такой же изучающий, но больше не колит до крови. Почему-то именно это разбивает мою броню.

Я готовилась к битве. А не к этому. Почти спокойному разговору.

— Кирюша капризничал, — произношу я зачем-то. Вместо того чтобы просто озвучить свои требования. — Не захотел в садик, и меня не отпускал. А ещё он умудрился сбить коленки. Поэтому… Я задержалась.

Я не должна оправдываться. Но всё же делаю это. Словно тогда снижу накал в комнате. И Дубинин охотнее примет мои условия.

— Сильно упал? — мужчина мгновенно хмурится. — Опять в больницу ездили?

— Нет. Нет, совсем нет. Просто запнулся. Он часто так. Даже когда за руку держишь. Он бывает неуклюжим.

— И в кого это он?

Савва хмыкает, намекая на меня. А при этом немного улыбается. Ему словно нравится узнавать что-то о сыне.

Во мне же, наоборот, протест назревает. Закрыть, не говорить больше ничего. Савва не имеет права даже имени его знать!

Но…

Ни к чему хорошему это не приведёт.

Мой отец часто говорил, что лучше неудовлетворяющий результат, чем совсем никакого.

Компромисс — когда оба недовольны.

— Видиться с Киром ты будешь только в моём присутствии, — произношу я. — Ты не пытаешься с ним увидеться в другое время. Не лезешь в нашу жизнь. Встречи обсуждённые заранее и согласованные.

— Так, — медленно тянет Савва, кивает. — Это всё?

— Нет. Ты не станешь подавать в суд на восстановления отцовства. Не сейчас, по крайней мере.

Надеюсь — никогда. Но глупо было бы рассчитывать, что Савва совсем откажется от статуса. Может заупрямиться лишь из принципа.

— Я не хочу, чтобы ты потом пропал, — рвано вздыхаю, незаметно заламываю пальцы под столом. — Или передумал. И снова бросил…

— Больше этого не повторится, — жёстко рубит. — Я ошибся, но большего это не будет. Я никогда не откажусь от своего ребёнка.

— Ты уже отказался. И неважно при каких обстоятельствах. Ты не решил, что это чудо. Что врачи ошиблись. Ты вывалил вину на меня. Ты меня уничтожил, чтобы своё эго спасти.

Я произношу это хрипло. Нижняя губа начинает дрожать. Я до пульсирующей боли прикусываю кончик языка. Но это не помогает.

Меня словно перемалывает. Обида и боль вонзаются крюками в моё тело, раздираю. В ошмётки превращают душу.

Измена. Разлюбил. Передумал.

Это всё было куда проще и нормальнее, чем то, что сделал Савва. По крайней мере, это было бы честнее.

Его вина, он её признал и всё. Но нет. На самом деле своими жестокими словами — Савва по мне бил. Наказывал без суда и следствия. И это уничтожает два года спустя.

Потому что я не понимаю причин.

Не представляю, как можно было так поступить.

— Если бы мне прислали фотографии, где ты с кем-то — я бы к тебе пошла, — хриплю я. Пальцами обхватываю шею, там раздирает криком голосовые связки. — Я бы с тобой обсудила. Узнала. Потребовала бы доказательств верности, но у тебя! А ты просто всё перечеркнул.

— Я знаю, что совершил ошибку. И в тот момент… Это был самый логичный вывод. Которым я не горжусь. Но у меня были поводы сомневаться. Больше я такого не допущу.

— Это вопрос доверия, Савва. Завтра что-то поменяется. Ты ещё что-то решишь, надумаешь, поверишь кому-то… И уйдёшь. Оставляя после себя очередную разруху. Я с этим справлюсь. Мне плевать. Но Кирюшу я не позволю обидеть. Поэтому…

— Никаких официальных документов? — прищуривается мужчина. — Я согласен временно. С оговорёнными строками.

— Хотя бы полгода.

— Три месяца.

— Ладно.

Я быстро киваю. Я думала, что Савва включит режим барана. Упрётся и не даст больше месяца. А это… Это хороший срок, можно что-то придумать.

Мужчина чуть усмехается, расслабляясь в кресле. Понимает, что сам помог мне в этом.

— И ты не говоришь сыну, что ты его отец, — продолжаю я. — До получения документов. Он начнёт привыкать, а потом… Ты будешь другом, не отцом.

— Мара, я его отец!

— А я — мать!

Я подскакиваю, упираясь ладонями в стол. Гневно смотрю на мужчину, начиная закипать.

Вот такой он, Дубинин. Легко забрасывает спичку в костёр моих эмоций. Поджигает, не позволяя удержать контроль над собой.

И весь запланированный диалог рушится.

— Я его мать, — произношу я рвано. — Я, Савв. Я его воспитывала. Вынашивала. Была рядом, когда резались зубки. Когда он начал бегать и пытался лоб рассечь при первой возможности. Каждую бессонную ночь, все капризы, все моменты — с ним была рядом я. Ты от этого отказался.

— Мара, — мужчина пытается остановить меня строгим тоном, но на меня это больше не работает.

— Отказался, Дубинин. Неважно, какие у тебя были мотивы. Диагнозы, мысли, причины… Ты отказался. Ты это пропустил. Поэтому сейчас ты примешь мои условия.

— Или?

— Без «или». Ты хочешь убедить меня, что сын важен? Вдруг воспылал к нему любовью? Тогда докажи это. Покажи, что хочешь лучшего для Кирюши. А не для самого себя.

Я выплёвываю слова, часто дышу. Я медленно опускаюсь обратно в кресло. Напоминаю себе, что это не о моих обидах.

Это — про Кирюшу. Моё ласковое солнышко, которое я должна защитить. И это в приоритете. А не эмоции.

— Согласованные встречи и роль друга, — недовольно перечисляет Савва. — На три месяца. Звучит разумно.

— Кроме того…

Продолжаю я под тихий смешок мужчины. Вываливаю условия медленно, чтобы мужчине было труднее отказаться.

Когда уже на парочку условий согласился — ещё одну примешь. И так до победного.

— Решения по Кириллу принимаю я, — произношу жёстко, не допуская никаких переговоров. — Всё, что касается моего сына — моё решение. Что есть, покупать, куда вести… Всё.

— Это всё? — сощуривается Савва.

— Пока да.

— Пока? — мужчина усмехается. — Ты же вроде не отстойный юрист, Мара. А условия не продумала?

— Условия будут меняться в зависимости от твоих поступков. Если ещё что-то всплывёт… И, конечно, ты не тянешь никакой цыганский табор к моему сыну. Ни своих родственников, пока что, ни новых пассий, ни…

— Макару и его семье не до меня, там свои приколы у них. Я сейчас свободен.

— И Наташа с…

— Ляля на постоянном лечении. В столице. Никто не станет её привозить для знакомства с Кирюшей. Тем более что это вообще бессмысленно. Я никак с ними не связан. Отношений с Наташей у меня не было. И как я говорил — Ляля не моя дочь.

— Но чужая дочь для тебя стала чуть ли не родной.

Это звучит немного претензией, ну да ладно. Мне просто обидно за Кирюшу. В идеальном мире…

У него был бы любящий отец. Который научит рыбачить, водить машину и как правильно за девочками ухаживать.

— Ты помнишь моего друга? — медленно произносит Савва. — Германа. Он погиб.

— Я слышала, да, — я медленно киваю. — Мы немного общались с его женой… Погоди. Ты хочешь сказать…

— Не хочу. Я обещал унести эту тайну с собой в могилу. Но, видимо, с обещаниями у меня не очень.

— И? Наташа была его любовницей? Потом родилась внебрачная дочь… Но я не понимаю. Ты выглядел так, словно очень беспокоился за эту девочку. Но… Вы с Германом были не «не разлей вода», чтобы так реагировать.

Я действительно не понимаю. У Саввы было много знакомых. Категория «друзья» — для мужчины существовала со скрипом.

Но такие люди были. Вот только туда входил Паша Соколовский и ещё пару ребят. Германа среди них не было.

Немного заносчивый, но очень умный мужчина был. Разрабатывал отечественные чипы для телефонов.

Савва даже инвестором у него не был. Они просто общались иногда. С чего вдруг такая забота?

— Когда мы развелись, — Савва сжимает челюсть. По его щеке рябь идёт. — Многое изменилось. И Герман… Он мне кое с чем помог. Можно сказать, у меня перед ним долг жизни.

— Подробностей не будет? — дыхание обрывает. — Ничего не понимаю. Какие-то тайны мадридского двора…

— Тебе и не нужно в этом копаться. Слишком грязно там всё. Но суть в том, что я к Ляле не имею никакого отношения. Но присматривал за ними. И Ляля действительно стала мне близкой. Особенно когда заболела.

— И ты так стараешься ради её спасения… Некоторые ради родственников столько не делают…

— Оставь эту тему. Главное я тебе сказал, остальное — мелочи.

Скорее — только больше тумана напустил. Герман казался мне примерным семьянином. И чем он так помог Дубинину, чтобы тот его секрет оберегал?

Ещё и так остервенело…

Я пытаюсь сопоставить ниточки, протянуть их в единую картину, но Дубинин отвлекает меня:

— Когда я смогу нормально познакомиться с сыном?

— Не знаю. Я сейчас очень занята, — я показательно лезу в телефон. — Встречи, а ещё…

— Мара, давай без этого. Назови мне день. Я пропустил два года его жизни. Больше пропускать я не намерен.

— Суббота, обед. Я обещала Кирюше пойти на машинки. В парке, где ты нас поджидал.

— Целая неделя ожидания?

— Раньше всё занято.

У меня будет время хоть как-то подготовиться морально. Справиться с внутренней паникой. И подготовить Кирюшу.

Как-то объяснить ему, что тот «дядя, что хватал» — не причинит ему вреда.

Я не хочу этого делать! Обелять Савву, заступаться за него перед сыном. Но лучше я как-то объясню всё Кирюше, чем у него будет стресс.

Дубинин ведь не остановится. Если я не прогнусь, то сам попрёт танком. И ещё больше испугает Кирюшу.

— Договорились.

Уголок губ дёргается, выдавая напряжение Саввы. Я вижу, что он едва сдерживается.

Принимает мои условия. Подстраивается под них, хотя мужчина привык свои правила диктовать. А сейчас — идёт навстречу.

Можно сказать, что это успех. Тот самый ненавистный компромисс.

— Тогда я сообщу точное время в субботу, — киваю самой себе. — Что ж…

— У меня остался вопрос, Мара, — останавливает меня Савва.

— Какой?

— Что у тебя с Балабановым?

— Это тебя не касается!

— Касается. Если мой сын называет его отцом — я должен знать. Если Балабанов участвует в жизни Кирилла — я должен знать. Так что да, Мара, на это придётся ответить. Насколько Балабанов близок с вами?