Моя в наказание

Глава 29

Айлин

Деньги за машину тем же вечером привез назад незнакомый мне мужчина. Не взять у него я не смогла бы. Вернуть Салманову…

Моего сопротивления хватает на одно действие. Его «реакции» я послушно глотаю.

Он не хочет давать мне возможность почувствовать себя свободной. Я не отрабатываю наказание, а ращу свои долги.

На следующий день стало еще хуже. После прогулки с Сафие, которую я еле пережила, в сумке нашла новые деньги.

На отправленный сообщением вопрос: «что это?», Айдар даже не пытался сделать вид, что засунул не он.

«Купи себе что-нибудь» — ударило в грудь и заставило на глазах выступить внеочередные слезы.

Я разве просила? По мне разве видно, что нужно? Или что я обрадуюсь такой оплате? Или что после денег всё вернется в ту точку, где я была благодарной за собственное наказание?

Ни один из вопросов не летит в Салманова. В него вообще ничего не летит. Ни деньги. Ни проклятья.

Держать у себя я их не хочу, поэтому мы с Сафие тем же вечером едем выбирать ей щедрый подарок.

То ли от папы, то ли от мамы на деньги за предоставление услуг эксклюзивной проститутки. Не знаю. Больно разбираться.

Поэтому пытаюсь преобразить свою личную трагедию во вспышку яркого счастья у своего ребенка.

Она давно хотела и себе тоже машинку. В итоге выбирает хищно-покатый Мерседес, как у ее отца.

Маленький, но встанет ли рядом с ним моя машина в гараже — даже не знаю. Правда это не тормозит. Берем. Как и кучу ненужной Сафичке одежды «на сдачу». Я трачу всё до копейки.

Стряхиваю с себя липнущую к телу грязь. Вижу, что Сафие в шоке, но не противится.

Вместе с желанием сплавить побыстрее Салмановские деньги, меня раз за разом накрывает стыд. В тот день на прогулке с Айдаром я впервые так сильно и так адресно злилась на нее — свою доченьку.

Она начала вроде бы невзначай сводить нас с Айдаром. Наивно. По-детски. Без злого умысла, конечно, но доставляя мне адскую боль.

Когда гуляли в парке — схватила меня за руку и потянула к своему отцу. Вложить попыталась. Айдар был удивлен, но подыграл бы, уверена. Он отлично играет, я вот снова отчаянно сильно влюбилась в то, что сама посчитала намеками.

А от ладони отпрянула. Меня как током шибануло. Растерялась. Покраснела. Рявкнула на нее. Даже внятно объяснить дочери, почему нельзя так делать, не смогла.

Умом все это время понимала, что дело не в ней, чего хочет Сафи — очевидно. Чтобы Айдар был нашим и никакие Магды не тянули к нему руки. Но дело в том, что так могло быть только до предательства.

После — в Салмановы меня опять не позовут.

Сегодня мы с Сафие тоже идем в парк. На сей раз — обкатывать ее машинку. Я прекрасно знаю, что она очень хочет похвастаться своим шикарным транспортным средством перед Айдаром, но к новой встрече не готова. Он спросил, какие планы. Я отморозилась.

Не стыдно. Не жалею. Пусть развлекается со своей Магдой. Три дня подряд для нас как-то слишком жирно.

Мы с Аллой и Данечкой движемся по дворам. Малыши перед нами в машине. Мы с соседкой — под руку, немного отставая.

Раньше разговаривали бы обо всем на свете. Сейчас, мне кажется, старшая подруга чувствует мое состояние. Бережет, не колупая. А я боюсь, что если начну говорить — прорвет слезами. При детях нельзя. Испугаются.

Чем ближе парк, а значит и люди, тем сильнее я мандражирую. Мне и с лавок у подъездов мерещились косые взгляды, но там еще ладно, а здесь…

Сложно контролировать себя и не настраивать слух на поиск ключевых слов. «Салманов». «Шлюха». «Позор». Смех. Даже если всем пять лет было всё равно, кто я и как живу, это не значит, что мой «скандал» никого не заинтересует.

— Анне, а можно мы быстрее поедем? — Сафик поворачивает ко мне голову и спрашивает громко. Вроде бы девочка, должна быть ведомой, но руль Даньке не доверила. Сидит на месте водителя. Газует нервно и притормаживает.

Смотрит на меня внимательно и с надеждой.

Я улыбаюсь и произношу:

— Да, — чтобы она тут же рванула слишком резко. Данька завизжал. Аллочка цокнула языком и прошептала:

— Вот егоза…

Да. Егоза. Но ей с таким характером будет проще, чем мне с моим. Слишком покорным. Нужно уметь бунтовать. Рисковать. Властвовать.

Точь-в-точь, как ее отец.

Вспоминаю о нем, и горло сжимается.

Кручу головой. Возможно придумываю, а возможно действительно ловлю парочку взглядов на себе. И женских, и мужских.

Зачем-то сжимаю на шее ворот блузки. Там ни черта не видно. Я не одета как-то вызывающе. Это скорее чтобы душу не просквозило. Хотя и смешно защищать от ветра то, что покалечено куда сильнее.

Мы с Аллой прогуливаемся по пешеходной части дорожек, следя, как белая машина гонит по полосе для велосипедистов и самокатчиков.

Сафие впервые за руль села. Но делает все так уверено, что у меня мурашки по рукам. Хочу позволить себе просто ею гордиться. Достать телефон. Присесть. Снять с приближением. Отправить Айдару…

Я раньше так непременно сделала бы. Но сейчас… Не могу. В горле ком. Руки свинцовые. Светлых чувств во мне нет никаких.

— Анне, я сейчас р-р-р-развернусь! Нам нужна запр-р-р-равка!!!

Улыбаюсь на автомате. На нем же слежу, как Сафие исполняет свою угрозу. Заправка, скорее всего, нужна не машинке, а чем-то прохладно-сливочным водителю и штурману.

Но я не против. Сейчас даже смешно, что когда-то причиной моих тревог было сохранить баланс между тратами своему ребенку на счастливое детство и достойное будущее.

Теперь я знаю: заработать-то смогу всегда. Вопрос в том, смогу ли остаться для нее хорошей мамой.

— Алечка… — Алла зовет меня осторожно. Я поворачиваю голову и несколько секунд неотрывно смотрю во встревоженное морщинистое лицо. Не фокусирую взгляд на глазах. Хочу оттянуть этот момент.

Смирившись — встречаюсь с ясными-ясными голубыми. Сердце сжимается и кровоточит.

— Ты не заболела, малыш? — соседка тянется рукой к моей щеке. Я выдаю себя с потрохами, дергаясь.

В ответ на это лицо соседки вспыхивают испугом, Алла его гасит. И трогать больше не пытается.

А я встряхиваюсь. Надеваю на губы улыбку и отмахиваюсь неправдоподобным:

— Нет. Все хорошо, Аллусь. Мороженое какое будете?

По взгляду вижу — никакое не хочет. Поэтому с еще большим энтузиазмом:

— Ванильное и шоколадное, да? Два шарика беру?

Выпутываю свою руку из-под локтя, за который я возможно даже слишком сильно опиралась по дороге. Мажу взглядом по детям.

— Вы Сафи скажете, что я за мороженым отошла?

— Конечно, Алечка. На лавке тебя ждем. Вот этой.

Не смотрю, куда Алла кивает, разворачиваюсь и иду в сторону целого ряда ярмарочных палаток со всякими вкусностями.

Успеваю дойти до поворота, когда в уши врезается громкий голос дочери. Мне кажется, что перепонки лопают. И дробит позвоночник.

Останавливаюсь, как вкопанная, оглядываюсь.

Слежу, как бросив свою новую любимую машинку с открытой дверью последи дороги она несется навстречу отцу, сообщая всем вокруг:

— Анне, смотри! Тут наш Айдар!!!

Пока мне наполняют четыре рожка, я успеваю пройти через ярость, отрицание и страх. Цепенею в апатии. Понимаю, что не хочу возвращаться. К своему же ребенку возвращаться не хочу.

Это бьет обухом по голове.

А если он там с Магдой?

Нет сил. Совсем нет сил уже…

Но я должна. Права на слабость у тебя нет уже больше четырех лет, Айлин.

Беру себя в руки, протягиваю мороженщику деньги и на каждом шагу в нужном направлении мысленно толкаю себя же в спину.

Морозит, когда вижу Айдара. Он присел на корточки и слушает Сафие.

Мутит от того, насколько искренним кажется. Даже рот приоткрыт. Глаза горят. Это у него. Представляете?

А моя малышка ведет по боку своего автомобиля. Хвастается.

«Сука, что ж ты делаешь…»

А ты что?

Опускаю взгляд и ускоряюсь.

— Анне, Айдар-р-р-р-р же!!!

— Я вижу, кызым.

Реагирую максимально безразлично. Не смотрю на него, хоть он и вырастает, разворачивается, сковывает своим вниманием.

Я рву цепи. Улыбаюсь Алле и протягиваю один из рожков.

— Зайка, сколько я тебе дол…

— Не выдумывайте, — не даю договорить. Отмахиваюсь. В таком я жесткой быть умею.

Вставляю в сухие морщинистые руки обернутый салфеткой рожок и поворачиваюсь к Данечке.

Приседаю перед ним. Вижу, что он приуныл. Моя принцесса переключилась на другого, да?

Прости ее, мой хороший. Это порода у нас такая. Иногда мы не видим хорошего за настолько очаровательно-ужасным.

Наклоняю купленный для Дани рожок с его любимым — дынным — и легонько касаюсь кончика курносого носа.

Данечка сначала удивляется, а потом смеется и стирает с носа капельку.

Берет у меня мороженое уже с улыбкой. С наслаждением ведет языком.

Вот и мне бы так… Чтобы просто кто-то мороженым по носу и настроение сразу вверх.

Не поднимаясь, разворачиваюсь и еще одно протягиваю Сафие.

— У меня машина, как у тебя? — Дочка спрашивает у отца.

— Нет, у тебя круче. Последняя модель. — От его голоса мне плохо. Хочется попросить: просто заткнись. Святой такой…

— Тает, кызым. Надо есть.

Слизываю начавший течь по вафельному рожку пломбир с дочкиной порции и протягиваю ей.

Она скорее всего не понимает, почему появление нашего друга не вызывает во мне такого же восторга, как в ней.

Хмурится, но мороженое берет.

— А ты Айдару купила, мам?

На меня снова, как вчера, волной накатывает злость. Это пугает. Я не должна испытывать злость из-за обычного детского вопроса.

Глотаю. Дышу.

— Нет, кызым. Айдар взрослый. Он может сходить себе за мороженым. Тем более, он нас не предупреждал, что собирается в парк.

Чувствую взгляд. Плотный. Вязкий. Адресный.

Страшно до колик, но я все равно вскидываю свой на секунду. Успеваю впитать. Хмурый. Задумчивый. Думаешь, как бы еще побольнее меня наказать?

Правильно, думай. Пока что я даже себя удивляю тем, насколько бездонна.

— Айдар, хочешь мое? — Та же девочка, которая не пустила за руль Даню, теперь готова отдать свое мороженое.

Стону внутри. Со вздохом вырастаю.

Смотрю Айдару в глаза и протягиваю рожок, который брала вроде как себе. Сейчас-то понятно — в горло не полезет. Пусть забирает.

Пусть всё забирает.

— Она не успокоится, если ты останешься без мороженого.

Хочу кожу сдирать взглядом. Ненавидеть. Презирать. Что делаю в реальности — не знаю. А он — продолжает убивать.

Смотрит и молчит. По лицу. Вниз.

Ты здесь сам или со своей?

Руки после нее помыл прежде, чем моего ребенка касаться?

Вся моя дерзость таится внутри. Разъедает желчью.

Айдар возвращается к глазам. Его ладонь сжимает руку Сафи. Я боковым зрением вижу, что она уже с наслаждением лижет свое мороженое, оглядывая парк. А я получаю короткое:

— Ешь.

После приказа — ни за что.

Веду себя глупо, но с порывом не справиться. Пожимаю плечами, отхожу и бросаю невостребованный рожок в урну.

Слышу Аллочкино:

— Айка…

Она качает головой, а я еле держусь, чтобы не рявкнуть: да не трогайте вы меня!!! Да отвалите вы все!!!

— Ну и что за цирк?

Этот вопрос Айдара я игнорирую.

Не смотрю на него. Снова приседаю перед дочкой. Поправляю салфетку, чтобы мороженое не стекало на ручки.

— Кызым, мороженому внимание удели, хорошо?

Она кивает, но не слушается. По лужайке гуляет котик. Ее слабость. Сафи следит с улыбкой. Хихикает.

Даже дергается в ту сторону, но Айдар сильнее сжимает руку.

А я ненавижу его даже за то, что он слишком хороший отец. Пока что.

Истерично вырастаю, хочу отойти, но на локте сжимаются пальцы. Торможу, поворачиваю голову и вскидываю взгляд.

Сердце колотится отчаянной птицей в горле.

— Можно меня не трогать? На людях?

Хочу сопротивляться. Это в номере я покорная. Бесправная. Растоптанная. А здесь…

На спине капельками собирается страх. А вдруг она увидит? Что именно сделает?

Салманова мои слова бесят. Скулы напряжены. Взгляд хочет туда, где раньше жила душа. Чтобы что? Провести инвентаризацию остатков?

— Тебе неприятно? — Спрашивает сухо. Сглатывает.

А ты в постели не заметил?

Мой взгляд слетает вниз. Он всё так же держит Сафие за руку. А она опускается на корточки. Протягивает кошечке свое мороженое.

Еле сдерживаюсь, чтобы не топнуть ногой. Не кышнуть.

Все нормально, Айка. Всё нормально…

Утонченная, миниатюрная кошка беззвучно ступает к ней, осторожно нюхает, вздрагивая от падающих на тротуарную плитку капель, а потом слизывает.

— Сафие, даже думать не смей после нее есть, услышала? — Своим тоном удивляю и себя, и своего ребенка.

Полный непонимания взгляд режет хуже ножа. Возвращаюсь к ее отцу.

Привет, мой монолит. Я не заметила, как навалился сверху и давишь грудь.

— Что с настроением, Айка?

С губ рвется: спроси. У своей. Твари!

Но говорю только глазами. А те самые губы сжимаю.

— Если ты хотел увидеться с Сафие, то должен был предупредить.

— А если с тобой?

Сердце в обрыв. Ненавижу.

— Мало денег положил. Я больше стою. Да и знаешь, как составляется мое расписание.

Дергаю руку. Своим видом и поведением пытаюсь показать, что со своей ролью срослась. Приняла. Даже кайф ловлю. А может всю жизнь только о том и мечтала, чтобы вот так блядовать.

Локоть освобождаю, но этого мало. Пальцы Айдара едут ниже и сковывают кисть.

— Кися, кушай. Мама сказала, теперь ты всё должна… Мне нельзя уже…

Рожок лежит на земле. Кошка вылизывает из него мороженое, а Сафи гладит ее по голове.

— Пусти меня. Люди смотрят.

— Всем похрен. Не выдумывай. Деньги обидели?

В ответ на пофигизм бывшего мужа — моя улыбка, которая не имеет ничего общего с весельем. Это не всем похрен. Это тебе похрен. На всех. Ты никого не уважаешь. Ни меня, ни ее.

Вопрос сознательно игнорирую.

— При ребенке моем не ругайся. Пожалуйста.

Сама не отвечу, зачем завожу его сильнее. Но в глазах разгорается то же пламя, которое горело поначалу.

Это провальная тактика, конечно. Мне нужно, чтобы погас, а не разгорелся. Но как сдержаться?

Айдар опускает голову. Смотрит на то, как Сафи болтает с котом. Вернувшись к моему лицу, если верить моему склонному к самообману воображению, выглядит спокойней.

— Ты снова, Айка?

Я снова… Я.

— Так будет всегда, что бы ты себе там ни придумал.

Дергаю руку. Разворачиваюсь. По спине прокатывается шумный выдох.

Иду к скамейке, на которой, замерев, сидит Аллочка, чтобы взять салфетки и вытереть Сафие руки.

Его голос и слова различаю даже тихие. Даже адресованные не мне.

Он зовет свою дочь бархатистым:

— Сафие, — она тут же подпрыгивает, позабыв о кошке. — Идем за другим мороженым тебе?

И вроде да с богом… Да идите… Дайте продохнуть, смириться, но я оглядываюсь и рявкаю:

— Нет! Ты без моего разрешения никуда не идешь!

Пугаю своим поведением собственного ребенка. Сафие хлопает глазами. Потом, кажется, даже плакать собирается. Не ожидала. Я же так не разговариваю обычно.

Но это раньше было. А сейчас думаю, как бы не завыть.

Бросаю затею с салфетками. Возвращаюсь к Айдару, вклиниваю свою руку между их с Сафиком. Забираю своего ребенка и прячу от него за спину.

— Хуйни не делай. — Он говорит очень тихо и только мне. Практически вкладывает мат в губы. Никто не слышит, но я все равно колю дурацким:

— Проматеришься — приходи. Я не хочу потом от пятилетки слушать подобные слова. И вообще предупреждай. Ты обязан меня предупреждать. Мы гуляем без тебя. Мы тебя не приглашали. И ты не можешь без моего согласия распоряжаться моим ребенком.

— Она настолько же моя, Айлин…

Фыркаю.

— Ты ее не рожал. Ты с ней не страдал. Ты высыпался отлично. Слез не лил. Зубы у тебя с ней не резались. Животик не болел. Деньги на массажи ей не ты зарабатывал. В больнице с ней не ты лежал. Она не с тобой пошла. Первое слово не тебе сказала. Что ты знаешь о ней? С чего вдруг твои права стали равными?

Воздух вокруг нас сгущается. В номере мне не хватило бы смелости. Здесь я совершаю шаг отчаянья. Мои угрозы и обвинения — пшик. Он не считает, что бросил нас. Он не считает, что должен был искать.

Только лицо каменеет и взгляд вынимает душу.

— Так что не строй из себя охрененного отца. Сегодня ты даришь подарки — в фаворе. Завтра другой кто-то…

— Айка…

— Не Айка. Айлин. Айку ты трахаешь. Айлин, как мать своего ребенка, обязан уважать, как бы противно ни было. В следующий раз предупреждай, а сейчас мы уходим.

Отворачиваюсь, подхватываю Сафие на руки и сажаю в машинку. Открываю дверь для Данилы.

Салманова сознательно игнорирую. Улыбаюсь, как будто у меня новые зубы, которые всем нужно показать.

Трясет. Не умираю, а сдыхаю. Обливаюсь кровью, потом и страхом.

— Дань, давай. Мы дальше идем.

Выдыхаю, когда малыш слушается. Машина стартует, я подхватываю под локоть Аллу.

Она ни звука не издает. Пытается подстроиться под мой слишком быстрый шаг. Ей тяжело. Она уже немолода, я слышу, что дыхание учащается, но мне слишком важно от него убежать.

Старшая подруга несколько раз оглядывается, я стону внутри. На очередном не выдерживаю, прошу:

— Аллочка, не надо…

— Хорошо, солнышко… Хорошо…

Гладит мою руку. Наверняка чувствует, что кожа гусиная. Смотрит уже на меня. Волнуется, губы покусывает.

— Алечка…

Зовет. А мне уже всё не нравится. Я уже не хочу говорить…

— Ты его за что так?

— Заслужил.

Молчим.

— Вы поругались?

Мотаю головой.

— Он тебя… Обижает?

Смотрю в никуда. Ни кивнуть не могу. Ни отрицать. В итоге сбиваюсь с шага и запрокидываю голову.

Слезы, здравствуйте. Давно вас не было.

— Алечка…

Алла останавливается тут же. Обнимает, я сдаюсь.

Утыкаюсь в плечо, не могу сдержать истеричные всхлипы. Смотрю туда, где он стоял — уже нет. Ушел. Вроде бы облегчение, а мне еще хуже.

По спине скользит рука, я сбивчиво выталкиваю из легких воздух. Из горла — влагу.

— Скажите… Я правда… Я правда для всех шлюха?

За все эти дни так и не рискнула спросить. А сейчас не могу в себе оставить. Первым ответ на мой вопрос — замершее мягкое тело. Потом Алла сжимает мои плечи и отстраняет. Хмурится. Смотрит в лицо.

Тоже туда, где был Айдар.

— Ты что… Какая шлюха? Это кто тебе сказал?

— Все знают, что я к нему езжу… Чтобы… Для секса… В садике знают? Если Сафие такое скажут…

— Эй, Алечка! Ану прекрати! Никто такого не говорит, ты что? Какая ты… Да я даже повторять не буду! Ты солнышко у нас! Ответственная! Вежливая! Улыбчивая!

Мне не становится легче. Я уже давно не такая, а дерганная и изнутри уничтоженная.

Смотрю в сторону. Даю глазам наполниться слезами. Дальше — одной скатиться. Мое удовольствие теперь — это позволять себе плакать.

К щеке тянется рука. Алла стирает влагу аккуратно. Ловит взгляд. Улыбается. Гладит.

— Алечка, если он тебе такое говорит — ты его не слушай. Шли к черту!

— У него связи, Алл. Он у меня Сафи заберет.

— Не заберет, конечно! Кто он тут? Приехал… Ишь ты… А тебя все знают. За тебя горой встанут.

Соседка хочет как лучше, а делает только хуже. Кто «все»? Мои швеи? Дочери и жены местных чиновников, которых я неплохо крашу? Это же смешно…

— У тебя вот мальчик есть, Алечка… Друг… Леша. Он сын Буткевича, да? Ты с ним поговори. В суде работает. Отец такой. К тебе хорошо относится. Ну чего тебе бояться, зайка? Все на твоей стороне, слышишь?