Моя в наказание

Глава 32

Айдар

— Что не так?

Айлин спрашивает, вместе с этим обвиняя, а из меня в ответ летит ядовитая полуправда:

— Настроения нет. Слезы в глазах не вставляют. — Пожимаю плечами. Усмехаюсь, когда женский взгляд слетает вниз.

Да, Айка. Не ошиблась. Там — стояк. Только чтобы трахать тебя, мне нужно больше, чем по-животному хотеть.

И меньше ненавидеть. Не так яростно, как сейчас.

— Сядь.

Киваю на кресло. Она щетинится:

— Зачем?

— Поболтаем.

Сжимает губы.

— Нам не о чем.

Усмехаюсь.

— Как это не о чем? Будущее обсудим.

Вспоминаю фотки, где она со своим придурком на парковке. Потом — как выходит через ебаных сорок минут. Голова опущена. К машине двигает…

Языки пламени лижут внутренности, доставляя адскую боль, но я ее почти не чувствую. Я и сам сейчас как пламя. Чистая боль.

Айлин колеблется, но спорить не рискует. Интересно, как выбирает, в чем быть покорной, а в чем нет?

Разворачивается и идет к креслу, расположенному за столом.

Сегодня он не накрыт. Ни шампанского, ни фруктов. Я понял, что не в тему.

Бывшая жена садится на кресло. Спину держит ровно. Ладони ложатся на колени и сжимают через ткань. Меня всегда поражало, насколько в ней сбалансированы изящество, скромность и сексуальность. Невозможно не хотеть. Не влюбиться тоже.

Смаргиваю, силой отдирая себя от ее тонких кистей. Поднимаюсь по силуэту к шее. По ней ползу до подбородка и выше до глаз.

Она смотрит в сторону. Я знаю, что бешу ее, нависая, но Айлин молчит.

Действительно, к чему уже словесные перепалки?

Интересно, а если бы я приехал и сказал, что просто хочу ее себе, забив на всё, она снова быстро предала бы?

Через сколько? Полгода? Год? Как? Что стало бы поводом? Что ж за натура-то такая?

Напоминаю себе, что посрать уже. Я пригласил ее даже не для честности. Сегодня у нас допрос. Я должен окончательно во всем убедиться.

Впечатываю:

— Я хочу, чтобы ты сказала Сафие, что я — ее отец.

Айка тормозит взглядом на стене. Комната звенит напряжением и тишиной. Мое терпение натягивается канатами. Ниточки по одной лопаются.

Будто издеваясь, Айлин медленно поворачивает голову. Смотрит на меня с неприкрытой ненавистью.

Раньше думал, ей виднее, когда. Верил, что за дочку нашу волнуется. Как бы там ни было, к такому ребенка нужно подготовить. А теперь мысли другие: нахуя дочке меня отцом представлять, если завтра отцом представят какого-то Алексея, правильно?

— Она не готова.

Айка выдыхает. Я улыбаюсь в ответ.

Опускаю голову, мотаю. Какой же я идиот по ее мнению…

— Что смешного? — Нервничает.

Знала бы ты, как нервничаю я.

— Отмазки смешные, Айлин. — Возвращаю взгляд к лицу. Кроет еще сильнее, потому что я слишком ясно вижу их сходство с Сафие. И то, насколько идеально мы с ней в дочери слились.

— Это не отмазки. — Фарфоровые щеки вспыхивают. Я ловлю свою микро-дозу. Опять усмехаюсь. Нервирую. — И не нависай. Пожалуйста. — Просьбу из себя моя королева еле выталкивает.

Но я, тем не менее, слушаюсь. Присаживаюсь на край кровати, на которой, мне казалось, мы не просто трахались, а реально друг друга любили.

Меня тобой так размазало, Айлин. Ты бы знала, что творишь…

Упираюсь локтями в колени. Смотрю на нее. Кожа яркими-яркими пятнами. Как можно быть одновременно такой трусихой и творить такую дичь, Ручеек?

Айка делает глубокий вдох, смотрит на мои руки. Собравшись, вскидывает взгляд. Ловлю его.

Он чуть живой. Вау. Чем заслужил?

— Я хочу свободы, Айдар.

Честно говоря, я не ожидал. Внешне — вскидываю брови в удивлении. Внутри… Обвал конструкции.

А если дам, то что? Пожалеешь меня?

— Какой свободы? У нас ребенок общий. И я по-прежнему хочу, чтобы Сафие жила рядом со мной.

Не даю ни себе шанс еще немного побыть влюбленным дураком, ни ей облегчить душу. Ты впряглась во взрослые игры, девочка моя. Я с тобой по-взрослому. И ты со мной так же. Так к чему уже назад сдавать?

Несемся друг на друга. Скорость — бешеная. Давай без этого. Давай наконец-то встретимся лбами.

Айка сжимает губы, крутит головой из стороны в сторону.

— Нет. Этого не будет, Айдар. Мы с Сафие уедем куда-то. Но не к тебе.

Новости.

— Куда это вы уедете? — Вместо ответа — взгляд. Мне кажется, там боль. Мурашки по коже. Хочется дернуть, но сбивает ее высокомерное:

— Я еще не решила.

— Решаешь не ты.

Выдыхает. Смотрит снова на руки. Что ты там увидеть хочешь?

— Ей не нужен такой отец, как ты. — Лупит.

— А какой нужен?

— Нормальный.

Молчим. Сжигаем друг друга глазами.

Не знаю, за что мне она. За какие грехи. За гордыню, наверное. Потому что иначе не объяснить. Уничтожает веру, а я не могу из головы выбросить. Из сердца. Из жизни.

— Нормальный — это…

— Да любой.

Истерит. Взмахивает рукой и встает с кресла. Ходит по спальне. Я слежу. Останавливается у кровати берет в руки тюбик. Крутит. Смотрит на него. Дрожь возвращается. Снова вижу, что дыхание частит…

— Правда мало денег положил, да? — Сам не знаю, зачем спрашиваю. Наверное, для реакции. Извлечь хочу максимум. Планомерно спускаемся от высоких эмоций, которые питают плотно и до отказа, к маленьким дозам злости и ненависти. Опять таки… Ну что ж.

Айка смотрит на меня. Краснеет сильнее.

— Да я ни за какие деньги тебя не хочу. Тошнит.

Размахивается и бросает в меня лубрикантом. Я поворачиваю голову, но уголок все равно чиркает по виску. Улетает дальше. Смотрю на тюбик, слыша за спиной частое дыхание.

Оглядываюсь.

Попадаю в шторм.

Мне бы тоже сказать, что тошнит, но это же неправда. Даже зная, что предательница, не могу не хотеть.

— А кого хочешь?

— Лишь бы не тебя.

Улыбаюсь.

И отцом, я так понимаю, тоже любого сделать готова. Лишь бы не меня.

Не повезло тебе с родителями, Сафие. Прости нас. Когда-то. А пока…

— На что готова, чтобы я тебя отпустил? — Спрашиваю, ощущая себя безвозвратно мертвым. Айка, кажется, не ожидала. Дыхание сбивается. Глаза становятся шире.

Что ты смотришь, как будто за шанс хватаешься? Нет у нас с тобой шансов. Это тоже игра всё.

— Я сделаю всё. Просто скажи.

— Всё?

Кивает.

Да ничего, на самом деле.

Ты уже всё сделала. С тобой не могу. Без тебя сдохну. И будет, как хотела. Дочка — полусирота. Ты — свободная птица.

— Сядь для начала.

Киваю обратно на кресло. Она слушается. Вот теперь тошнит, да. От того, что вдвоем делаем. Тянусь за телефоном. Открываю и вбиваю нужное мне имя.

Листаю ряд фото. Тычу на рандомною. Показываю ей.

Она смотрит, кусая губы. А я пытаюсь понять: узнает или нет.

— Кто это? — Спрашивает, хмурясь.

Может и правда не знакома. Она и не должна. Это пока ничего не доказывает.

— Секретарь вашего горсовета. — Делаю паузу. Айка молчит. Чего ты ждешь, интересно? — Не знакомы?

Медленно ведет головой из стороны в сторону. Ловлю в глазах вспышки. То ли боится, то ли надеется…

— Значит, познакомитесь. — Произношу и самого трясет. Тормознуть хочется. Держусь. — Я тут узнал, что есть люди, которым я мешаю…

Отключаю эмоции. Или убеждаю себя, что отключаю. Слежу за реакциями.

Они ожидаемы. Айка замирает. Взгляд слетает вниз с моего лица на шею.

Что ж такое? В глаза — нет? Страшно?

Та давай. Доиграем уже.

— Не понимаю…

Мямлит, заводя сильнее. Усмешку мою отмечает. Фокусируется на ней, потом взгляд снова летит вниз.

— Не только тебе я не нравлюсь, представляешь? — Молчит и трясется. Черти рычат и скалятся. Держу за цепи. Бьют копытами. — Мне нужна информация. И заодно компромат. Спать со мной противно, давай вернемся к тому, с чего начали. Пошпионишь…

Вижу, как сглатывает. Снова перед глазами учащенно мигающие красные сигналки. Я игнорю. Рвущиеся из руки цепи оставляют раны на ладонях. Слышу тихое:

— Как?

Усмехаюсь. Раз. Два. Три. Разжимаю.

— Будет не сложно. Всего лишь хвостом перед ним повилять. Соблазнишь. Переспишь. Мне — видео и информация, которую прошу. Тебе — свобода. Идет?

Сам не верю, что сказал. Но получается, что да.

Молча впитываем слова. Я и она. Жду…

Кажется, что вокруг нас пространство трескается, грозит обвалом. Но я лично не боюсь. На нее смотрю. Размышления затягиваются.

Поднимает взгляд. Спокойно просит:

— Повтори…

Я психую. Что-то не то… Что-то, блять, не то…

Дергаю плечами, руками развожу.

— Что помешало с первого раза услышать?

— Повтори. Пожалуйста…

Айка просит еще раз. Осознаю, что треск не снаружи, а внутри.

Не могу.

Отвожу взгляд. Сжимаю челюсти. Она закрывает глаза и тянется за водой. Это я сначала так думаю, потом понимаю — не пить.

Берет стакан. Взвешивает. Размахивается.

Я ребром кисти отбиваю, она подается к столу. Дышит быстро-быстро. Смотрит — прямо-прямо. Плюет в меня:

— Я тебя ненавижу. Что ты со мной сделал? За что ты это со мной сделал…

— Я с тобой что сделал? А ты со мной что?

Улыбается. А мне вдруг страшно.

Впервые так, наверное.

Черти по углам. Забились.

В голове проносится: а вдруг ошибся? Я хватаю мысль за хвост. Она с размаху бьет в затылок.

По коже мороз. В руках дрожь. Не могу.

— Айка, ладно. Стоп. Отмотали.

Тянусь через стол. Поймать хочу. Она отталкивает. Замираем.

Между нами — болото непростительных грехов и ошибок. Я чувствую все ее эмоции, но не подлость.

— Отмотали? — Айка хмурится и переспрашивает. — Куда отмотали, Айдар?

Хочу встать, она тычет в меня пальцем и встает сама. Заходит за кресло. Стискивает его до побелевших костяшек. Пятна покрыли шею, плечи, грудь. Мне кажется, ее изнутри разрывает.

И меня тоже. Поздно пугаюсь. Поздно думать начинаю.

Смотрю в глаза. Вижу, как наполняются слезами.

Блять.

— Сядь, пожалуйста…

Прошу тоже поздно.

Она приподнимает кресло и громко бросает его назад. Дергаюсь.

Айка мотает головой, окидывает взглядом комнату. Тормозит на мне.

— Куда отмотали, Айдар? Куда?! — Кричит. А мне кажется, что стекла вылетают. — Может быть туда, где мне двадцать было? Аллах. Мне двадцать было!!! Я испугалась! Я не знала, как правильно!!! Я хотела всем помочь. Всех спасти. Я думала, так будет лучше! Наум сказал, ты меня простишь… Отец сказал, я плохая шлюха, если… Если уговорить тебя не могу. Потом ты сказал, что моя задача не в том, чтобы лезть в серьезные дела. Вы все считали меня просто…

— Айка…

— Да замолчи ты! Ты всё сказал уже!

Молчу.

Она опускает голову. Сжимает губы, дышит часто. Рычит, снова на меня смотрит.

— Ты меня ненавидишь… — Произносит, наверное, впервые вслух. Это страшно звучит со стороны. Когда внутри — другое. — Что бы я ни делала — ненавидишь. А дочку мою хочешь. Но я тебе ее не дам, — мотает головой. Снова опускает. — Не дам тебе ее… Я все сделала, а ты… Ты не собирался меня прощать. — Хмурится, опять смотрит на меня. Радужки расплываются за влагой. Мне кажется, что вдвоем прозреваем. Но в разном. — Никогда не собирался…

— Что у тебя с Буткевичем? — на мой вопрос она реагирует замиранием. Потом запрокидывает голову. Смеется в потолок. Плачет в потолок. Клянет.

Возвращается, ведет по лицу основанием ладони.

— А ты думал, я останусь твоей эксклюзивной шлюхой? С чего вдруг, Салманов? Ты в чем-то особенный?

Смеется, пугая до полусмерти.

Я не выдерживаю. Встаю. Она делает шаг назад. Выставляет руку. Оставляет между нами кресло.

— Он тебя заставил?

— А ты меня заставил?

Молчим. Слезы снова собираются. Я трещу и обваливаюсь вслед за стенами.

— Меня ебешь, а другую замуж.

Бред какой-то. Блять.

— Айка, стой ты… — Но похуй. Я могу хоть стоять, хоть лежать, хоть из окна прыгнуть, а ее уже несет.

— Я не заслуживаю такой ненависти, Айдар. И я не дам тебе Сафие. Ты отцовской власти над ней не получишь. Откуда я могу быть уверенной, что твоя ненависть не выплеснется на моего ребенка? Я знаю, как это, когда без вины ненавидит отец, а ты его очень-очень любишь… — Дыхание частит. Голос срывается. Я ловлю себя на том, что страшно. — Он тоже сначала был хорошим… Вы все сначала хорошие, пока перед вами не провинишься… — В горле сухо. В груди — больно. Смотреть на мир ее глазами — невыносимо. Но она продолжает: — Я думала, ты меня простишь. Мне в этом мире больше не нужно было. Только Сафие и чтобы ты простил. Я делала всё. Я через себя переступила. Каждый раз — на горло. Но ты не собирался… Ты такой же… Я всю жизнь должна перед вами… То на коленях, то на брюхе. Ползти. Просить. У тебя. У отца. У этого… — Машет куда-то, как будто за спину.

— У кого?

— Да в задницу твои вопросы! — Снова кричит! Смотрит с ненавистью. Смахивает с лица слезы. — Вам всем от меня нужно тело. Это дурацкое тело. — Сжимает свою грудь. — Как будто во мне души нет… Как будто я не человек, а тряпка. А я мать, Айдар. Я женщина. Я тебе ничего не должна, потому что ты свой долг не исполнил. Я никому из вас ничего не должна. И я не знаю, почему моего ребенка некому защитить… Почему меня некому… Ни отец не защитит. Ни муж. Ни брат. Ни друг. Но сама справлюсь. Понял? Сбегу. Лучше спрячусь. Ты меня не найдешь. И к Сафие я тебя не пущу. Ты ее… Ты быть ее отцом не заслужил.

Снова взгляд по комнате. Останавливается на дверном проеме. Я в голове слова прокручиваю. Возможно, именно из-за этого и торможу. А она — нет.

Резкий выпад и толкает в меня креслом. Дальше — к двери.

— Айка, стой!

Выставляю руку наперерез, но не ловлю кисть. Выкручивает. Хватает с комода вазу и, не глядя, бросает.

Отбить не успеваю. Ловлю лбом.

Я знаю, что будет дальше. Она прямо в ночь и убежит. Это не слова на ветер. Это мой приговор.

Перед глазами — звезды. Череп как будто раскололся. Идти пытаюсь, но комната по кругу. Упираюсь в дверную раму и смотрю вслед. Она оборачивается у двери.

— Забудь меня! — Шипит. — Ты и меня не заслужил! Любви моей не стоишь, понял? Я без тебя справилась! Когда ты не мешаешь — у меня всё получается! А ты… Лучше бы меня кому-то другому тогда отдали.

Разворачивается, вылетает и хлопает дверью.

Как по голове вслед за вазой.

Ненавижу себя за медлительность и за нее. Промаргиваюсь. Веду по лбу — смотрю на пальцы. Отталкиваюсь.

Когда оказываюсь в коридоре — Айка уже у лифтов. Бьет по кнопкам, рыдает.

— Айлин, стой, — в ответ на мою просьбу — еще громче и отчаянней. Мотает головой и двигает дальше к лестнице.

Ругаюсь сквозь зубы.

Цель жизни сводится к необходимости ее поймать.

— Айка, пожалуйста. Я спиздел, слышишь? Я тебя не отпускаю.

Вместо того, чтобы хотя бы запнуться, она хватает тележку для уборки в номерах и с силой толкает на меня, а сама ускоряется.

Заскакивает за двери пожарного выхода. Я отталкиваю тележку и слышу щелчок замка.

— Блять.

Рывком подхожу и дергаю. Не поддается. Бью. Быстрый стук женских каблуков тревожит тишину пожарной лестницы.

Возвращаюсь к лифтам и тоже судорожно давлю на кнопки.

В голове — гул. Не знаю, что сильнее мешает соображать — удар или слова.

Какая нахуй другая?

Лифт пищит. Шагаю в кабину. Зажимаю кнопку первого этажа. Жмурюсь и мотаю головой. Должен поймать. Но эта тварь тормозит через этаж.

Или тварь — это я?

Кое-как доезжаю. В голове кружится меньше.

Вижу ее уже возле стеклянных дверей. Громкий плач. Туфли в руках.

— Айка!

— Не подходи даже! — оборачивается и кричит диким голосом.

Не слушаюсь, конечно.

Она — на улицу. И я за ней.

Бегом несется босая в сторону светофора.

Толкает людей. Хочет ближе к дороге и первой прочь.

Мне нужно держать рот на замке. Слова подбирать. Думать. Но я вижу, что от ее нового побега нас отделяет семь слишком быстро сменяющихся красных секунд.

Не сдерживаюсь.

Если любить ее — предавать себя. Похуй. Значит, предатель — я.

Кричу:

— Айка, нет!

Она оглядывается. Мотает головой, но я все равно приближаюсь. Осталось три секунды. Две…

Айка шагает на проезжую.

— Айка, блять! Машины!!!

Знаю, что шагнула бы куда-угодно, лишь бы от меня, а отпустить не могу.

Торможу, но поздно.

По спине каплями пота катится отчаянный страх, грудную клетку взрывает вина, виски — боль.

По второй полосе с ревом несется какой-то придурок.

Гвоздями в тело врезается скрежет тормозов.