На пороге прошлого

Глава 20

День выдался погожим, хоть всю ночь и поливал дождь. Однако утром в окошко заглянул солнечный луч. Он шаловливо пощекотал меня, скользнул на спавшего рядом Танияра, а после перебрался к колыбели, где сладко сопел наш сын. Под звук дождя дайнанчи спалось хорошо, и я ни разу не вставала к нему. Наверное, поэтому проснулась первой и ощутила прилив бодрости и доброго расположения духа.

А может, мне было так хорошо потому, что сегодня мой супруг намеревался остаться в Айдыгере. И не просто в Айдыгере, как периодически случалось, но провести этот день со мной и Тамином.

Прежде нам доставалось мало внимания, впрочем, негодовать и сетовать мне не приходило в голову. В первую очередь Танияр был главой дайната, ему и посвящал свое время. Он разъезжал по строящимся хайятам, проверял готовность нашего сильно разросшегося войска, еще осматривал отряды стражей порядка, сформированные из постаревших ягиров, в помощь которым были даны язгуйчи. Кстати, этим нововведением дайн остался доволен и назначение Нихсэта одобрил без споров и сомнений.

Про наших стражей порядка, а на языке Белого мира «чавузов», мне бы все-таки хотелось немного рассказать. Их оповещение началось сразу же после нашего маленького совета в ердэкеме. Чтобы упростить себе задачу по сбору бывших ягиров для обсуждения, их позвали на сангар, только их. Любопытные носы тагайни тоже торчали в открытых воротах, но лезть в ряды приглашенных не стали, терпеливо ждали, когда можно будет замучить вопросами.

На сбор ушло несколько дней, чтобы ягиры успели прибыть из разных частей Айдыгера. Не все, только те, у кого были саулы. Они должны были передать остальным, зачем звали. И когда мне доложили, что все приглашенные уже прибыли и готовы слушать, мы с Нихсэтом и Эгченом отправились на поляну, чтобы сорвать все покровы таинственности.

Я не стану пересказывать, о чем говорили, это понятно и без пояснений. Главным оставалось то, что согласие воинов было получено. Мужчины и женщины, некогда стоявшие на охране безопасности таганов, теперь имели возможность снова ощутить себя нужными и полезными, да и задача их была почти такой же. Да, они отозвались с заметным энтузиазмом и даже радостью. Не пришлось никого уговаривать поступить на новую службу, даже наоборот.

Дело в том, что бывших воинов было много, и возраст их был различен. Те, кто еще совсем недавно были ягирами, присоединились к дайну добровольцами, тем еще усилив армию. А имелись и те, кто был уже не просто малопригоден к службе по требованиям ягиров, но и в весьма преклонных летах. Да что там! Древние развалины, если уж говорить со всей откровенностью.

К примеру, дед Олды. Этот старик мирно доживал свой век в доме одного из своих внуков. Было ему не менее ста лет, а может и поболее. Из всех зубов у Олды остался всего один передний нижний. И прическа стала противоположной той, что носили ягиры. У молодых воинов волосы были собраны в высокий хвост, но выбриты виски. А у Олды волосы покинули макушку, зато тянулись седой бахромой вокруг головы от виска к виску. Тело согнулось пополам, ноги тряслись, как и руки. Он щурился, мало что видя, но! Осознав, что дайнату всё еще нужны его воины, славный, однако весьма древний ягир решил не оставаться в стороне.

И когда чавузы впервые собрались на подворье ягиров, чтобы непосредственно выслушать свою задачу и приступить к службе, явился и дед Олды. Действующие воины получили в тот день приказ пропускать тех, кто явился к Нихсэту, и потому ворота оставались открыты. В них и вошел наш ветеран. Он не забыл прихватить и ленген, правда, использовал его как клюку, на которую опирался, несмотря на поддержку своих правнучек. Девушки, обе розовощекие и бойкие девицы, бережно поддерживали прадеда под обе руки и обращались к нему с заметным почтением.

– Дедушка, – услышала я, как одна из девушек говорила Олды, – давай вернемся. Мама этмен с молоком приготовила, как ты любишь, ягод туда сладких намяла…

– Пироги напекла, – добавила вторая.

– А отец кресло тебе новое сплел, идем домой. Я провожу, а Бичек послушает и расскажет…

– Дуры! – проскрипел дед. Он потряс пальцем… впрочем, мог и просто поднять руку, а из-за ее дрожи казалось, что потряс. – Каан нас зовет…

– Дедушка, у нас дайн, а не каан, – поправила его Бичек, вторая девушка.

– А земля всё та же, – отмахнулся Олды. – Сказано, нужны старые ягиры, значит, я нужен, и я приду!

Они приблизились к нам, и вперед шагнул байчи.

– Старик, ты заслужил покой, – с улыбкой произнес Эгчен. – Ты уже почтенным был, когда я только ленген в руки взял. Ступай с миром и отдохни в новом кресле, выпей этмена с молоком, а мы защитим землю, я тебе обещаю.

Олды поднял на байчи взгляд мутноватых глаз, с минуту безмолвствовал, а после велел:

– Наклонись. – Эгчен послушно склонился к старику и быстро отпрянул, потому что на самого байчи-ягира едва не обрушилась затрещина от старшего товарища по оружию. – Урх ты глупый! – рассердился Олды. – Меня каан звал! А ты домой отправляешь?!

– Дедушка! – воскликнула та его правнучка, имени которой я не знала.

И я, как человек, более знакомый с дипломатией, поспешила вмешаться. Накрыв плечо байчи ладонью, я остановила его прежде, чем Эгчен обрушит на старика свой гнев, и улыбнулась:

– Милости Отца, почтенный… – И посмотрела на девушек.

– Олды, – подсказали они, верно поняв мой невысказанный вопрос.

– Милости Отца, почтенный Олды, – повторила я и склонила голову, отдавая дань уважения старости. – Я жена дайна Танияра – Ашити…

– И тебе Его милости, дайнани, – ответил с достоинством дед. – Знаю, кто ты, из ума еще не выжил. Только у дочки Ашит волосы огнем горят.

Я вновь с улыбкой склонила голову, после взяла Олды под руку, вежливо оттеснив одну из его правнучек, и повела старика к лавке, стоявшей в тени. Там усадила и присела рядом. Эгчен, Нихсэт, девушки и несколько бывших воинов последовали за нами, остальные ждали, когда мы вернемся к делу.

– Хочешь сказать, что я стар и не гожусь? – нахмурился прозорливый дед.

– Айдыгер ценит верных и отважных людей, сколько бы зим им ни было, – ответила я и поймала возмущенный взгляд байчи, однако внимания на него не обратила. – Ты хочешь служить дайнату, почтенный Олды, а значит, годишься. Зачем же нам отказываться от твоей помощи? – Старик слушал меня, не сводя взгляда, Эгчен и Нихсэт тоже. И если последние заметно помрачнели, уже предчувствуя, что я собираюсь навязать им обузу, пусть и почтенную, то сам Олды важно покивал, соглашаясь. – Но ведь ходить со стражами ты не сможешь, – продолжала я. – Сил уже не хватит поспешать за теми, кто моложе и крепче. А если они тебя ждать будут, то как за преступником успеть? Верно? И на себе не понесут, стражи не саулы, а ты не их всадник, согласен? И потому у меня для тебя будет иная служба.

– Какая? – с подозрением спросил старик.

– Охрана, конечно, что же еще доверить славному воину? – Я развела руками, показывая, что иной службы для Олды нет, а потом продолжила: – Ты будешь охранять подворье чавузов, которое мы построим. По улицам ходят пусть те, кто помоложе, а почтенному человеку не пристало суетиться. Ты за порядком среди чавузов смотреть будешь, – важно закончила я.

Нихсэт и Эгчен переглянулись и тихо хмыкнули, а я одарила их укоризненным взглядом. Что за недоверие, в конце концов? Правнучки Олды, напротив, казались встревоженными, они происходящего не понимали. Явно надеялись, что деда отправят домой, потому как любой здравомыслящий человек понимал – старик ни к какой службе уже давно не годен ни по возрасту, ни по состоянию здоровья. Однако их надежды не оправдались.

– Вот чую, что ты меня обманула, – подумав, произнес старик, – а как – понять не могу. И сказала хорошо, и не обидно, и вроде дело нашла, а вроде и от дела отставила.

– Ну что ты, почтенный Олды! – Я снова взяла его за руки. – Какой обман? Всего лишь нашла службу тебе по силам. И Айдыгеру польза, и ты при деле. Где же тут обман?

– Вроде и нет обмана, – подумав, решил старик. – Хорошо, буду сторожить чавузов.

– Но как же дедушку к службе, он ведь старый! – воскликнула Бичек.

– Почтенный, – наставительно поправил ее Нихсэт и, взяв под локоть, отвел в сторону.

– А сейчас-то чего мне делать? – спросил Олды. – Нет ведь еще подворья чавузов, уходить, что ли?

– Ты на службе, старик, – покачал головой Эгчен. – Куда уходить, когда всего не услышал? Ты теперь страж Иртэгена. Идем, дальше говорить будем.

Я весело улыбнулась байчи, и он ответил озорным взглядом. После помог старику подняться и проводил к остальным, где вновь усадил на стул, который принесли по его приказу. Правда, пока чавузы получали первые наставления от Нихсэта, Олды задремал, и разбудили его, только когда разговор был окончен, и правнучки повели деда к новому плетеному креслу пить этмен с молоком и перетертыми ягодами.

Более таких древних стариков не было, что не означает, будто остальные стражи имели вполне еще бодрый возраст. Кто-то из тех, кто был стар, посчитал, что будет уже в тягость остальным, кто-то пришел и встал в строй. Для тех, кто был откровенно стар, выбрали наиболее необременительные обязанности. Остальные приняли на себя тяготы охраны порядка Айдыгера что в Иртэгене, что в других поселениях, а также на дорогах.

Впрочем, отряды чавузов были далеко не юны, как вы сами понимаете. Их возраст начинался от шестидесяти лет, тех, кто еще не подошел к этой возрастной черте, было немного. Более крепкие и сильные, как я уже говорила, вошли в объединенную рать Белого мира как добровольцы. Кто-то из них обучал язгуйчи, чтобы не отвлекать действующих ягиров. Это уже были мужчины и женщины от пятидесяти лет.

На самом деле активная служба ягира заканчивалась, когда ему исполнялось сорок. С этого момента воин назывался наставником. Он натаскивал и пестовал будущий цвет рати тагана, в нашем случае – дайната. Если была в том необходимость, то снова был в рядах собратьев. Но это в случае войны, как сами понимаете. Если же царил мир, то ягир обучал малышей и подростков. И на подворье приходил, а не жил там постоянно. А в пятьдесят покидал казармы окончательно. С этого момента ягир становился отставником.

Кто-то наконец женился, кто-то был женат или замужем уже давно, и семья получала мужа или жену в безраздельное владение. А кто-то так и оставался одиноким. Отставники отращивали снова волосы на висках, которые много лет постоянно сбривали, меняли, так сказать, мундир на светскую одежду и начинали заниматься самыми обычными делами, какими занимались все прочие тагайни.

И вот те, кто только недавно покинул службу, были с дайном, а те, кого для этого посчитали негодными, пришли к нам. Включая и деда Олды, который теперь ожидал, когда сможет занять свой пост у ворот подворья стражей покоя и порядка Иртэгена. Конечно, охранять его при надобности будут более молодые, но удобное кресло для нашего отважного старика уже было готово.

Впрочем, кроме постоянного места размещения чавузов, оставалось еще их обмундирование, вооружение и четко прописанный устав – и всем этим предстояло заняться. Однако на первом месте стояла рать, и ее обшивали в первую очередь. К тому же еще надо было продумать цвета, саму форму и знаки различия, как и распределение на начальствующие чины и рядовые.

Пока были более важные дела, и наши первые стражи порядка надели свою старую одежду ягиров, взяли свои ленгены и даже вернули прежние прически. Ветераны Зеленых земель и Белого камня выбрили виски, а те, кто жил в бывшей Песчаной косе, обрили головы полностью, хотя как раз этого никто и не требовал. Однако на данный момент бранить их за это или отговаривать никто не стал. Воины вспоминали свою молодость, зачем же им было отказывать в этой малости, особенно сейчас, пока, кроме именования, у них более ничего не было?

Единственное, что распространилось на всех чавузов, – это их начальные обязанности, а именно следить за порядком в поселениях дайната и на дорогах, пресекать склоки между приезжими и айдыгерцами, попытки внести раздор и смуту и, конечно же, разговоры, порочащие дайна, Айдыгер и его законы. А кроме того, задерживать виновных и доставлять на допрос к чен-ердэму или байчи-ягиру, если Нихсэт будет отсутствовать. Понимая, что ягир, даже бывший, пойдет в первую очередь к байчи, и было внесено уточнение. Чавузы должны были сразу запомнить, кому подчиняются.

Всё это происходило без внимания дайна. Разумеется, каждый вечер я давала ему полный отчет о событиях, происшествиях и нововведениях, так что в курсе дел он был. Однако лично осмотреть, поговорить и окончательно утвердить смог только недавно. Точнее, утверждал он сразу же после нашего разговора, но свое личное мнение, подтверждающее мое распоряжение, говорил с некоторой задержкой из-за своего отсутствия в дайнате. Впрочем, для айдыгерцев не было разницы между дайном и дайнани. Я несла его волю и слово, и это Танияр ясно показал, когда поставил нас вровень в момент принесения клятвы, когда рождался Айдыгер.

И все-таки, выкроив время среди бесконечной подготовки к встрече нашего главного врага, дайн посмотрел на чавузов, поговорил с ними, выслушал чен-ердэма Нихсэта, а после похвалил. Меня тоже, но я свою похвалу получила раньше всех, и была она несколько иной… но, впрочем, не об этом. В любом случае все мы были горды собой и готовы к новым свершениям.

Но всё это уже было, а сегодня мой супруг и глава семейства решил побаловать нас с сыном своим вниманием, и это было и вправду радостное известие. Мне было мало Танияра, безумно мало. Я скучала по нему всё сильнее, хоть мы и виделись каждый вечер и утро. Однако мне этого становилось недостаточно.

О нет, я не жалуюсь и даже не ворчу. Как я уже сказала, дайн был в первую очередь дайном. От него зависели жизни всех, кто населял Айдыгер, а теперь и не только айдыгерцы. Само существование этого осколка Белого мира зависело в большей степени от Танияра, потому что он объединял тагайни и выстраивал стратегию, непривычную для каанов.

Но сегодня он был только моим, и потому проснулась я в превосходном настроении. Развернувшись к мужу, я улыбнулась, любуясь им. Лицо Танияра было сейчас спокойно, его не тревожили дурные сны. Дыхание, глубокое и ровное, вздымало грудь, и лучшего зрелища придумать было невозможно. Белоснежные волосы, чуть спутанные за время сна, разметались по подушке, но солнечный свет, щедро лившийся в спальню, подсветил их и создал легкий орел.

Протянув руку, я пропустила одну прядь между пальцев, наслаждаясь ее приятной шелковистостью. А потом снова скользила взглядом по лицу, лаская его. По чистому высокому лбу, за которым прятался светлый разум, по прямому носу, по чуть приоткрытым во сне губам, которые умели целовать так, как никто больше не мог. По подбородку, который мог принадлежать только волевому человеку с твердым и решительным характером.

Полюбовавшись на профиль супруга, я придвинулась к нему еще ближе и приподнялась на локте, чтобы теперь видеть лицо полностью. Однако, не удовлетворившись, и вовсе нависла над Танияром. Затаив дыхание, чтобы не потревожить его сна, я застыла и продолжала свое привычное исследование черт, знакомых до малейшего нюанса.

Удивительно… У совершеннейшего блондина ресницы и брови были темными. Нет, не черными, но значительно темнее волос, и это придавало чертам Танияра большую выразительность и четкость. И синева глаз, сейчас скрытая за смеженными веками… Она была невероятна по своей насыщенности и глубине. Восхитительные глаза, в которые я могла смотреть бесконечно, глаза моего мужчины. Моего!

Всё в нем было восхитительно: лицо, волосы, стать, осанка, решительность, сила, разум.

– Совершенство, – прошептала я и, прикрыв глаза, в который раз повторила, смакуя, его имя: – Танияр…

А когда вновь посмотрела на мужа, увидела, что глаза его открыты. Еще мутноватые со сна, но всё такие же насыщенные синевой вечернего неба.

– Кажется, лучше я еще не просыпался, – хрипловато произнес супруг, блуждая взглядом по моему лицу, и улыбнулся.

Я улыбнулась в ответ и склонилась к его губам. И вдруг совершенно не ко времени и не к месту мне вспомнилось, как зимой, еще будучи беременной, я вот так же любовалась Танияром, а после решила его поцеловать и завалилась сверху. Напугала неожиданным и вероломным нападением, а после сама же и обиделась. Хмыкнув мужу в губы, я порывисто отпрянула и, зажав рот ладонью, изо всех сил попыталась сдержаться. Проиграв, упала лицом в подушку и затряслась от смеха.

– Не понял, – произнес недавно осчастливленный дайн.

Я приподнялась, посмотрела на него, желая объяснить, но увидела озадаченную физиономию, хрюкнула и снова упала на подушку, спеша заглушить смех. А спустя мгновение ощутила руки супруга на своих плечах. Он развернул меня, оседлал, не позволяя вырваться, и вопросил:

– Ну?

Но ответить я не могла, потому что из-за утери подушки как инструмента, заглушавшего мой смех, теперь зажала рот рукой. Выходило возмутительно и совершенно неприлично по меркам моего родного мира, разумеется. И если бы матушка могла меня видеть в этот момент, она бы непременно ощутила острую потребность в обмороке, ну, хотя бы в новой истории из жизни страдалицы О. Что-нибудь вроде того, что, сотрясаясь от неуместного смеха и попытки скрыть его, девица О откусила собственную руку.

Однако ее сиятельства здесь не было, а взлохмаченный и суровый дайн имелся. Он взирал на меня сверху, скрестив на груди руки и изломив бровь. Наконец, устав ждать, когда его супруга устанет сотрясаться и хрюкать, порывисто оторвал мои руки от лица и, склонившись, впился в губы. Смех в одно мгновение оборвался. А когда он отстранился, я лишь судорожно вздохнула и не смела шевельнуться, зачарованная его взглядом.

Супруг сменил собственное положение, удобнее устроился сверху и, упершись на локти, полюбопытствовал:

– Это разве хорошо смеяться над спящим человеком?

– Нехорошо, – согласилась я с улыбкой. – Только я не смеялась над спящим человеком, я им любовалась.

– Тогда что тебя развеселило?

– Ты хочешь услышать об этом именно сейчас? – кокетливо спросила я, огладив его тело ладонями.

– Пожалуй, ответа я могу подождать еще немного, – хмыкнул дайн, и разговор был отложен… на пару минут.

Потому что ровно столько прошло времени перед тем, как из колыбели донеслось:

– Уа… – А следом более увесистое и значительное: – А-а!

– Дайнанчи изволил проснуться, – я виновато улыбнулась. – Прости.

Отстранившись, Танияр сел, отпустив меня, и вслед мне понеслось:

– На сына я не сержусь. Все-таки он будущий великий дайн, любимец Белого Духа и второй в роду. Ты же знаешь, как я щепетилен в этом вопросе.

Я обернулась и в ироничном изумлении приподняла брови.

– Что хочет сказать мой дайн? – полюбопытствовала я, вернув внимание сыну.

Я услышала приближающиеся шаги, и рядом появилась голова супруга.

– Твой дайн хочет сказать, женщина, что ты слишком долго и попусту смеялась, – ответил супруг. – И я еще не разобрался, что стало тому поводом. И если окажется, что причиной стал я, то…

– То? – с интересом спросила я.

– Неважно, – отмахнулся наглец. – Преступлением меньше, преступлением больше, какая разница? Я уже решил, что ты виновна, а значит, должна быть наказана. И чем быстрей, тем лучше, ибо гнев мой велик, и воздаяние будет соразмерно. Ты услышала меня, женщина?

– Да, болтун, первый в роду, – усмехнулась я. – Но сначала принеси теплой воды, нам очень нужно.

– Я всё услышал и запомнил, – нацелив на меня палец, объявил грозный дайн.

– Преступлением больше, преступлением меньше, – легкомысленно отмахнулась я. – Я уже приговорена.

– Именно, – одеваясь, откликнулся Танияр. – Теперь жди и бойся.

– Как бы пылью не покрыться в ожидании, – тихо усмехнулась я, но ответ все-таки прилетел:

– Я всё услышал, Ашити.

– Хвала Создателю, слух у твоего отца отменный, – сказала я Тамину, когда шорох шагов стих. – Он у нас вообще замечательный, да?

– Уа, – отозвался дайнанчи, занятый более важным делом – попыткой лишить свою мать пряди ее волос.

Вернулся Танияр быстро, а вместе с ним пришла Сурхэм с большим кувшином в руках. Дайн, не глядя на меня, прошествовал в умывальню с гордо поднятой головой. Однако прежде, чем войти туда, обернулся и, нацелив на меня палец, одарил многозначительным взглядом, а после исчез за занавесью. От нового смешка я себя сдерживать не стала.

– Милости Отца, Сурхэм, – приветствовала я прислужницу.

– И тебе Его милости, дайнани, – важно ответила она. И уже совсем иным тоном: – И тебе милости Белого Духа, дайнанчи-и… Хорошо ли тебе спалось? Сберег ли Увтын от дурных снов? Конечно, сберег! Как же не сберечь такого славного мальчика…

– Сберег, Сурхэм, – донеслось из-за занавеси, – я очень хорошо спал, и сны снились хорошие.

Опешив, женщина посмотрела на меня, и я намеренно громко сказала ей:

– Соглашайся, дорогая. Дайн сегодня щедр на наказания.

– Так я ж не ему говорила…

– Он знает, – шепнула я, – просто развлекается.

– А-а, – протянула Сурхэм и усмехнулась, но ответила, повысив голос: – Конечно, дайн, и тебе перепала милость Увтына, когда он берег дайнанчи. Ты ж рядом спал.

Из-за занавеси показалась голова Танияра. Он посмотрел на то, как мы намываем Тамина, после усмехнулся и ответил:

– Нельзя, чтобы спальня оставалась без младенца. Кто будет беречь сон дайна, когда дайнанчи не будет спать рядом? – Я посмотрела на него, и супруг важно кивнул: – Верно, еще один дайнанчи… или маленькая дайнани. Мне всё равно, но спать я должен сладко. – И занавесь опять задернулась.

– Хорошо сказал, дайн, – покивала Сурхэм. – У сильного мужчины должно быть много детей, иначе он не сильный мужчина.

Она устремила на меня ироничный взгляд и удалилась царственной походкой, не забыв прихватить большую миску с грязной водой. В это же мгновение отодвинулась занавесь, и в спальню вернулся Танияр.

– Что там Сурхэм сказала о сильных мужчинах? – полюбопытствовал он.

– Она сказала, что сильному мужчине не стоит искать защиты в младенце, иначе он не сильный мужчина, – ответила я, поднимая Тамина на руки.

После отошла к кровати и устроилась на ней – дайнанчи предстоял завтрак. Супруг скрестил руки на груди и ответил с нескрываемой иронией:

– Почему мне кажется, что ты меня обманываешь?

– Ты мнителен, жизнь моя. Как я могу обмануть сильного мужчину, дайна, да еще и первого в роду? – я мило улыбнулась. – Не веришь – спроси сам у Сурхэм. Но знай, твое недоверие меня оскорбляет, и я, возможно, даже подниму бунт.

– Женщина, – заносчиво произнес Танияр, – я сильный мужчина, дайн и первой в роду. Поэтому я пойду и спрошу у Сурхэм.

Он направился к двери, а я, проводив его взглядом, улыбнулась и посмотрела на сына. Тамин усердно насыщался, не забывая о моих волосах, и я пожалела, что не заплела косу. Отобрав у малыша свою прядь, пока она у меня еще была, я откинула волосы за спину. Дайнанчи вздохнул и занялся иным делом – осмотром потолка.

– Мое милое маленькое солнышко, – с умилением прошептала я, лаская взглядом личико сына, а после опять посмотрела на дверь.

Конечно, Танияр не пошел что-то спрашивать у Сурхэм, он и без того всё прекрасно слышал. Это была всего лишь игра, как и все его угрозы. Даже не спрашивая, я знала, что сейчас делает дайн. Пока я была занята сыном, он отправился выслушать утренние доклады от ердэмов и байчи. Но после супруг вернется ко мне. Мы позавтракаем и… и что-нибудь придумаем. Может быть, промчимся вместе на саулах, а может, устроимся на собственном подворье в саду, куда вынесем и Тамина. Хотя мы попросту сделаем всё это, и нас потревожат, только если будет что-то важное.

Мечтательно улыбнувшись, я посмотрела на сына. Он уже наелся, и можно было звать Сурхэм, чтобы наконец заняться собой. Потом вернется Танияр, мы позавтракаем и решим, чем займемся.

– Поел?

Словно почувствовав, что пришло ее время, в спальню заглянула Сурхэм. Не спрашивая разрешения, она вошла, не встретив ни возражений, ни возмущений. А какие могут быть возмущения, если я сама намеревалась звать ее? Совершенно никаких, это всё было уже обыденным действом. Если бы не Танияр, то и ждала бы, пока я покормлю, вместе со мной. Так что дайнанчи перекочевал от матери к няньке, а я с чистой совестью отправилась приводить себя в порядок.

Когда вернулась в спальню, Сурхэм и Тамина там не было, что тоже являлось привычным. Их можно было отыскать на улице, в детской, куда дайнанчи должен был переместиться, когда придет время, или же и вовсе на кухне. Там для малыша было обустроено место. Последнее мне не нравилось, но я не ворчала. Во-первых, у прислужницы были и свои непосредственные обязанности, кроме ухода за младенцем. А во-вторых, Тамин перебирался туда в том случае, если я была занята делами вне пределов подворья. В ином случае сын находился рядом со мной, пока наша хранительница очага заботилась о доме и его обитателях.

– Может, пригласить тебе помощницу? – как-то спросила я Сурхэм.

Все-таки возраст ее был не мал, а обязанностей женщина взвалила на себя предостаточно. Прежде, когда в доме жил только Танияр, его потребность ограничивалась парой комнат, лихуром и кухней, где готовилась для него еда. Работы у Сурхэм было относительно немного.

Потом появилась я. Это добавило мою спальню, а чуть позже кабинет и гардеробную, да и готовить теперь надо было на двоих. Зимой появился магистр, что открыло еще одну комнату и прибавило еще один рот. Ну и последним на данный период времени стал дайнанчи. Он пока жил с родителями в их спальне, а питался грудным молоком и уже немного прикормом.

Еще будучи гостьей, я пыталась сама ухаживать за своей спальней, но это только вызвало в прислужнице ревность и неприятие. Не буду скрывать, что ее желание самой следить за домом меня вполне устроило. В конце концов я была привычна к наличию прислуги, которая заботилась о моем быте и комфорте. Однако обитателей на подворье становилось всё больше, и места мы занимали тоже больше, а следила за всем по-прежнему одна Сурхэм.

А между тем я видела, что прислужница устает, какую бы радость ей ни доставлял дайнанчи и как бы ревностно она ни оберегала свое право на заботу о правящей чете и их доме. Потому и предложила пригласить помощницу.

– Тебе не нравится, как я забочусь о доме, дайнани? – мгновенно закаменев ликом, вопросила Сурхэм.

Уже зная ее щепетильность в этом вопросе, я улыбнулась:

– Напротив, дорогая, ты прекрасная хозяйка. В доме чисто, мы сыты, а дайнанчи всегда в надежных руках, и я могу, зная это, со спокойным сердцем покинуть подворье, чтобы служить супругу и Айдыгеру. Но ты устаешь, я же вижу. Потому и предлагаю тебе помощь, но ты была, есть и останешься главной. Кто бы ни пришел, они будут слушаться тебя, а за дайнанчи смотреть будешь только ты. Что скажешь?

Немного расслабившись, Сурхэм бросила на меня взгляд искоса, после спросила:

– Я, значит, главная буду?

– Разумеется, – кивнула я.

– Нет, – еще чуть подумав, произнесла упрямица. – Вот будет дом больше, тогда зови помощников, а пока одна справляюсь. Не надо никого.

– Ты же устаешь…

– Сил хватает, – насупилась женщина. – Никого не надо, – повторила она, и я пока оставила ее в покое. Пусть дозревает, все-таки идея с начальствованием Сурхэм понравилась, это было видно.

Так что дайнанчи перемещался по дому вместе со своей нянькой, всё зависело от того, чем она занималась. Потому, кроме места на кухне, для удобства Сурхэм, чтобы ей не бегать к наследнику дайната, еще и приспособили вторую колыбель, приделав к ней колесики и ручку. С ней же прислужница зачастую выходила и на улицу, если возилась в саду.

У нас не было такого хозяйства, как на подворьях простых иртэгенцев. Снедь закупалась на курзыме. Огорода не было, а в небольшом садике имелись кусты с ягодами да плодовые деревья. Да и не требовалось ничего более. И причиной тому был прежде установленный порядок, который действовал во всех таганах без исключения.

Достояние каана было велико, и измерялось оно не в арчэ или кэсах. Дело в том, что на каждом подворье в тагане среди мгизов, бейкш и прочей живности одна особь принадлежала каану. То есть, к примеру: на подворье имеются три мгиза, десять бейкш и два роха, и значит, хозяевам в полной мере принадлежат два мгиза и приплод от них, девять бейкш и их яйца и один рох, а один мгиз, одна бейкша и рох – это достояние каана, за которым смотрят жильцы подворья. Каан в жизни не увидит никого из вышеперечисленных, но за возможность распоряжаться его собственностью хозяева должны выплатить олум, то есть отступные.

Выплата олума не означала, что живность теперь принадлежит хозяевам подворья, но вот пользоваться всем, что давало животное или птица, имели полное право. Если же происходила утрата каанского имущества или же животное решали забить, то тогда каану приносили атылум, что уже означало выкуп или возмещение ущерба, но одновременно с этим тут уплачивался и олум, потому что каану переходило следующее имеющееся животное.

Всё это имело вполне определенный смысл. Во-первых, каан был гарантом закона и порядка, а также безопасности жителей тагана. Он был судьей и защитником не только в войнах, но и зимой, если поселение одолевали звери. На собранные с дворов олумы и атылумы содержалось подворье ягиров. Впрочем, и тут имелись нюансы.

А во-вторых, живность, принадлежавшая каану, являлась фондом помощи в голодные времена. При необходимости с разных поселений и подворий изымалось имущество каана. Скотину и птицу забивали и распределяли между нуждающимися.

Не только мясо, конечно же, шло в помощь. Подобное касалось и полей, за которыми ухаживали всем поселением. И на каждом таком поле четверть тоже принадлежала каану. После сбора урожая зерно привозили в большие каанские амбары. Да и с подворий привозили часть собранных овощей, зачастую уже в виде солений для лучшего хранения.

Эти запасы шли каану и войску, а также при необходимости нуждающимся. И если по весне закрома каана всё еще ломились, то запасы раздавались людям, кто желал взять, чтобы освободить место под новый урожай. Не всё, некая часть всё равно оставалась на случай неурожая.

В общем, так и складывалось достояние каана. И уж поверьте, денег с откупа выходило вовсе не мало, ибо выплачивались они ежегодно для продления права пользования имуществом правителя, а это и шерсть, и яйца, и молоко, и мясо. Так что денег тратили меньше, чем получали пользы. Однако пусть и небольшие деньги, но с каждого подворья каждого поселения, складывались в весьма ощутимые суммы.

Но так было прежде, теперь же отлаженный механизм должен был начать перестраиваться. Не сразу и не резко, даже возможно не всё. Мне нравилась эта идея коллективно подготовленной соломки, подстеленной на случай непредвиденных проблем. К тому же так перекрывалась потребность снабжения армии провиантом, а теперь еще и больницы. И все-таки нововведения должны были коснуться и этой части жизни дайната. Каким-то из них еще не пришло время, а какие-то должны были начать внедряться уже вскоре, но постепенно и мягко. Рождающееся государство требовало иных методов управления.

Но всё это было, существовало или только должно было появиться. А сейчас я продолжала пребывать в приподнятом настроении, потому что впереди был чудесный день, когда я наконец могла насладиться обществом супруга. И мне хотелось быть сегодня необычайно красивой, чтобы он смотрел на меня с восторгом. Чтобы в глазах его была гордость за собственную женщину, за то, что она принадлежит ему и только ему… Боги, я же лгу!

Я ведь и без того видела в глазах Танияра всё, что только перечислила. Ему было попросту безразлично, надет на мне новый филям или серьги, сверкавшие камнями. Какого цвета и фасона платье и как уложены мои волосы. Да хоть в рубище! Он и тогда бы глядел на меня с восторгом и любованием, и тогда бы гордился мной. Танияр любил меня всей душой вовсе не за красоту или наряды. А мне попросту хотелось быть лучше всех для него, хоть я уже и была таковой.

Улыбнувшись своему отражению, я отложила гребень, пропустила между пальцами тщательно расчесанные пряди и поднялась на ноги. Нет, я не стала навешивать на себя украшения, даже прическу сделала без всяческих затей: собрала часть волос на затылке и остальным дала свободу.

– Я буду для тебя собой, – прошептала я в пустоту. – И это мое самое лучшее украшение, от которого ты не можешь оторвать взора.

А после поспешила покинуть спальню, надеясь, что Танияр уже вернулся, если вообще уходил. Возможно, он поднялся к магистру, ему дайн тоже дал сегодня выдохнуть. Я прислушалась и услышала тихие шаги, доносившиеся из гостиной. И когда перешагнула порог, почти сразу же и остановилась, залюбовавшись представшей мне картиной.

Танияр и вправду был в доме. Он стоял у окна с Тамином на руках. Дайн смотрел на сына, и на губах его блуждала ласковая, чуть мечтательная улыбка. Он был так хорош в эту минуту. Сильный мужчина, с умиротворением взиравший на собственное дитя. Дайнанчи теребил прядь длинных белых волос своего отца, но тот, кажется, даже этого не замечал. Я прерывисто вздохнула, и супруг повернул голову. На краткий миг наши взгляды встретились, и мне показалось, что я и супруг переместились в ту реальность, где существовали только мы.

– Жизнь моя, – прошептала я.

– Свет моей души, – тихо ответил он и…

– Дай пройти, дайнани, – проворчала за моей спиной Сурхэм, разом разрушив мир гармонии, царившей здесь еще мгновение назад.

Растерянно моргнув, я отошла в сторону, и прислужница направилась к столу. Только сейчас я увидела, что он уже накрыт на две персоны. Сурхэм поставила кувшин с горячим этменом, после направилась к Танияру и забрала у него сына. Дайн с усмешкой проводил ее взглядом, а после повел рукой в приглашающем жесте. Кивнув ему с улыбкой, я заняла свое место.

– Где ты был? – спросила я, чтобы нарушить тишину.

– Ты же знаешь, ходил к Сурхэм, чтобы узнать, не обманула ли ты меня, – с улыбкой ответил Танияр.

– Ты знал, что обманула, – отмахнулась я.

– Знал, – не стал спорить супруг и задержал на миг взгляд. – Ты чем-то расстроена? Ты будто поменялась.

Отрицательно покачав головой, я улыбнулась и честно ответила:

– Я счастлива.

Он еще мгновение рассматривал меня, а после протянул руку и провел по моей щеке тыльной стороной ладони. Удержав его руку, я прикрыла глаза и потерлась об нее. А когда снова посмотрела на Танияра, он оказался совсем близко.

– Однажды мы будем рядом столько, сколько захотим сами, – сказал он, глядя мне в глаза, а затем накрыл губы поцелуем.

– Там они, – снова донесся до нас голос Сурхэм, – чего хочешь-то?

– Дайн нужен, – ответил еще невидимый мужчина, и Танияр отстранился.

Испытав раздражение, я развернулась к двери, и в ее проеме появился ягир с ворот. Он склонил голову, а после произнес:

– Милости Отца. Там Илан пришел, говорит, надо видеть дайна. Говорит, важно.

– Пусть войдет, – кивнул дайн.

Вот теперь я ощутила тревогу и перевела взгляд на Танияра. Он пожал плечами и ответил на ранее заданный вопрос:

– Я не покидал дома. Поговорил немного с Мортом, а потом забрал Тамина у Сурхэм и ждал тебя.

Вскоре вновь послышались шаги, и в дверях гостиной появился Илан. Танияр указал ему на кресло.

– Милости Белого Духа, – усевшись, приветствовал нас тэр-ердэм.

– Голоден? – спросил дайн.

– Нет, – ответил Илан и сразу перешел к сути дела. – Сегодня прилетел сурх из Холодного ключа. Кашур возню грязную устроил, собирает у себя каанов, против тебя говорит много дурного. Вот, читай сам.

Он протянул маленький свиток, который принесла почтовая птица, и Танияр, забрав его, углубился в чтение. Впрочем, оно было недолгим. После передал послание мне. Я опустила в него взгляд, но тут же вновь посмотрела на мужа. Он поджал губы, на скулах заходили желваки, и ладонь с силой опустилась на стол. Посуда жалобно звякнула.

– Прости, Ашити, сегодня я не смогу быть с тобой и Тамином, – посмотрев на меня, произнес супруг.

– Что ты намереваешься делать? – спросила я.

– Убрать нарыв, пока гноем не покрыло всё, что мы имеем, – ответил дайн.

Я прижала ладонь к груди, где взволнованно билось сердца, после посмотрела на послание шыкема Илана и поспешила за Танияром, который уже выходил из гостиной в сопровождении тэр-ердэма…