Глава 11

Во сне был дождь. Стучал по карнизам и крыше дома, шелестел листвой. Я слышала колыбельную дождя, тихую, нежную, слышала вздохи деревьев, полные облегчения, радости.

Во сне было тепло, безопасно. Во сне я была свободна и парила над облаками, словно радужная Даан, легкокрылая посланница богов.

Жаль возвращаться в обычное тело, в оболочку бренную, прикованную к земле, связанную обстоятельствами. Мне кажется, я даже ощущаю давление незримой цепи, обвивающей мою талию. И ощущение это не исчезает вместе со сном.

Я открыла глаза, неохотно позволяя ускользнуть эфемерным теням сна, собирая по кусочкам воспоминания о вчерашнем вечере. Нордан оказался рядом и, похоже, он так и не выпустил меня из объятий. И я так и не отодвинулась на свободную половину кровати. Думала, что не смогу заснуть, но все же заснула, хотя и не помнила точно, когда. Успела перевернуться на другой бок, едва не уткнувшись носом в шею мужчине, и теперь рассматривала лицо Нордана, спокойное, безмятежное. Хотелось прикоснуться к смягчившимся во сне чертам, обвести контур губ, так привлекших мое внимание в первую встречу, поцеловать, но я не решилась, опасаясь разбудить. Поэтому лишь смотрела.

Наконец перевернулась осторожно на спину, попыталась выбраться из-под руки на моей талии. Нордан шевельнулся, я застыла, однако мужчина не проснулся. Наверное. И я медленно, то и дело замирая, встала с постели. На цыпочках торопливо обогнула кровать — сорочка лежала на ковре со стороны Нордана, халат и вовсе на полу перед окном. Поспешно надев сорочку, я подобрала халат и сбежала в ванную комнату. Планировка покоев Нордана, судя по всему, не отличалась от расположения комнат Дрэйка, и найти нужную дверь сразу не составило труда. За светлыми стеклами витражного окна видно, как сверкали крошечными бриллиантами в лучах утреннего солнца капли на листве деревьев, как заиграл свежими зелеными оттенками умытый дождем сад. Я наспех привела себя в порядок, надела и халат. Вышла из ванной, глянула на мужчину. Спит. Я выскользнула тихонько в гостиную, прикрыла дверь. Походила по комнате, разглядывая картины на стенах. В коридорах висели и портреты, но здесь только пейзажи. Крыши и шпили неизвестного города под покровом ночного неба, расцвеченного вспышками фейерверка. Ледяная пустыня в вуали мятущейся вьюги. Стальное море, сливающееся с низкими серыми тучами, рассеченное с одной стороны скалистым берегом с одинокой башней маяка.

Потом я заметила в гостиной третью дверь. Наверное, за ней кабинет.

Любопытно, как выглядит кабинет Нордана?

Кабинета нет. Небольшая комната полностью занята книжными шкафами до потолка. Перед одним из шкафов стол, заваленный бумагами, папками. Возле приоткрытого окна кресло, массивное, обитое коричневой кожей, рядом напольная лампа, столик со стопкой книг. Я приблизилась к столику, взяла со стопки верхнюю книгу. Сборник сказок. Тот самый, что был среди книг, принесенных Пенелопой в чердачную каморку.

Я перевернула следующий томик. История становления Эллорийской империи.

Пенелопа говорила ведь, что те книги были из другой библиотеки. И я еще удивилась, зачем в доме две библиотеки.

— Похоже, у тебя входит в привычку сбегать от меня.

Я обернулась. Нордан, в брюках, стоял на пороге, прислонившись плечом к оставшейся распахнутой двери, позволяя рассмотреть татуировку-узор выше левой груди. Во взгляде холод недовольства, и я не могу понять почему — из-за моего ухода или из-за вторжения в личную библиотеку.

— Прости. — Я положила сказки обратно.

Пенелопа выбрала бы книги в библиотеке на первом этаже. И как, откуда у экономки возникла мысль позаботиться о досуге рабыни, которую она совсем не знает, которую видит третий день? Да и не похожа Пенелопа на человека, способного предложить для чтения молодой девушке сборник сказок.

Кто вообще додумается до столь нетрадиционного выбора?

Мужчина бросил быстрый взгляд на стол с бумагами, посмотрел вновь на меня, словно пытаясь понять, подходила ли я туда, не видела ли то, что не предназначено для моих глаз. Затем качнул головой.

— Все, котенок, брысь отсюда.

Я пересекла комнату, но на пороге остановилась. Дрэйк заботился обо мне с самого начала, оберегал, хотел устроить мое будущее, не требуя ничего взамен. Нордана же едва ли можно заподозрить в проявлении даже элементарной вежливости. До нашей первой близости я не замечала с его стороны ни малейшего признака хотя бы общепринятого участия.

Рабыня. Собственность. Подарок. Кого волнует, чем будет заниматься подарок в ожидании, когда его передарят? Кого интересует, как станет коротать время рабыня взаперти?

И все же Нордан прислал мне книги. Выбирал сам, видимо, пытаясь решить, что может читать девушка. Поэтому подборка нестандартная, разношерстная.

Я обернулась к мужчине, коснулась быстро губами губ, провела кончиками пальцев по колючей щеке. Отстранилась, но глаза не отпустила, выдерживая взгляд прямой, ищущий. Не отступила, когда Нордан, оттолкнувшись от двери, шагнул ко мне, поцеловал. И поцелуй этот плеснул вдруг в сознание чашей вина, выпитой залпом, растекся тяжело по телу, собираясь знакомым уже томлением внизу живота. Я почувствовала, как мужчина передвинул меня в сторону, услышала хлопок закрывшейся двери. Руки на моей талии, развязывающие торопливо пояс, и я сама сняла халат. Нордан прижал меня спиной к створке, приподнял над полом, и я инстинктивно обняла мужчину руками и ногами, желая ощутить кожей кожу, не скованную ненужными сейчас слоями ткани, сожалея впервые, что надела сорочку.

Поцелуй крепкий, хмельной, безумный, прерываемый лишь судорожными, жадными попытками вдохнуть поглубже. Кажется, я действительно схожу с ума, потому что хотелось повторить происходившее накануне, повторить немедленно, пережить каждое мгновение заново. И я чувствую желание Нордана, чувствую острее, чем прежде. Раньше отмечала мимолетно, не понимая полностью, словно меня оно и не касалось.

Не отпуская меня, мужчина развернулся, пронес через комнату, посадил аккуратно на край столика возле кресла. Смахнул не глядя всю стопку книг, и те рассыпались с глухим перестуком по полу. Наклонил меня над столешницей, вынудив упереться одной рукой в прохладную полированную поверхность. Поднял край сорочки, провел по внутренней стороне бедер, раздвигая их, и я не сдержала блаженного стона, ощутив столь желанное прикосновение.

— Есть соблазн тебя шокировать, — вкрадчивый шепот на ухо.

Прикушенная слегка мочка. Поцелуй в шею.

— Чем? — что может быть более шокирующим, чем то, что уже есть, исключая, естественно, различные извращения, намеки на которые я слышала от торговца?

Предвкушающая улыбка, смешинки в глазах. Вторая ладонь скользнула по моей груди, лаская, сжимая несильно. А потом… Потом я даже не поняла сразу, что произошло. Что Нордан сделал.

Вскрикнула обескуражено, вцепилась в край столешницы, не зная, как реагировать, как отвечать. Странно ощутить вдруг вместо пальцев губы… язык… и в таком… таком месте. Не уверена, что подобное допустимо даже в уединении спальни, даже между любовниками, но сил на сопротивление, на возражения нет. Мне остается только откинуться немного назад, отдаться растущему внутри наслаждению, запретному и оттого более соблазнительному, более манящему. Ловить ртом воздух, стонать, не заботясь о приличиях, о возможных нечаянных слушателях. Замирать на грани тонкой, дрожащей. Зная, что за ней, я стремилась к черте этой охотнее, бесстыднее, удивляясь отрешенно собственной нежданной развратности. И когда мужчина остановился, выпрямился, я закусила губу в попытке скрыть разочарование.

Шорох расстегиваемых брюк. Нордан привлек меня к себе, я снова обняла мужчину ногами, ухватилась одной рукой за плечо. Погрузилась вновь в поток густой, рыжий, пьянящий, ловя ускоряющийся ритм, возвращаясь к трепещущей грани. Чтобы сорваться наконец в падение упоительное, долгое, разрывающее мир на бессвязные лоскуты. Почувствовать последовавшее сразу падение Нордана, отмечая краем сознания неожиданно приятную мысль, что причиной послужила я.

Я уткнулась лицом в мужское плечо. Мы застыли, не шевелясь, дыша тяжело, слушая сумасшедший стук сердец друг друга. Затем Нордан отодвинулся осторожно, застегнул брюки, снял меня со стола. Опустился в кресло, усадил меня боком к себе на колени. Я неловко одернула сорочку, прикрывая бедра, и уронила голову обратно на плечо мужчины.

— Ты шокирована?

— Немного.

— Надо шокировать тебя почаще.

Если тем способом, то… то, наверное, лучше, чтобы все-таки не слишком часто.

— Ты очаровательно краснеешь.

И от насмешки в голосе краснею еще сильнее.

— Мне надо вернуться к себе, — напомнила я.

— Зачем?

— Скоро завтрак.

— Горничная принесет завтрак сюда. И обед тоже.

— Нет! — Я вскочила торопливо с колен, на всякий случай отошла поближе к двери. — Я… я не собираюсь проводить весь день в твоей… в твоей постели. Я понимаю, что ты волен распоряжаться мной как своей наложницей по собственному усмотрению, но…

— Котенок, заканчивай с самопринижением, — перебил меня Нордан раздраженно, встал с кресла, наклонился за книгами на полу.

Я смотрела растерянно на повернувшегося спиной ко мне мужчину, чувствуя, как смешиваются резко удивление, осознание и стыд.

— Нордан, я… — я не могла! Или могла?

— Я бесконечно рад, что ты, в отличие от многих, понимаешь и принимаешь свое незавидное положение, но сколько можно тыкать в него окружающих? — Мужчина собрал книги, положил кривой стопкой на стол. — Ты не моя наложница, ты моя женщина.

— Прости, пожалуйста. — Я приблизилась, разглядывая следы ногтей на лопатке, вызывающе алые, свежие. Не кровоточили, но мысль, что это в прямом смысле дело рук моих, вернее, руки, захлестывала смущением. — Я случайно…

— Разумеется, случайно. Однако, думаешь, кому-то станет легче от твоих постоянных напоминаний? — Нордан выровнял книги и наконец обернулся ко мне. Нахмурился, погладил меня по щеке. — Не переживай. Дрэйк все равно собирался делать тебе документы. Скоро рабыня Сая перестанет существовать в принципе.

— Нордан, я… — я опустила глаза, не веря, что способна на такое. — Мне жаль, но я… я, кажется, тебя…оцарапала.

Рука оставила мое лицо. Несколько секунд тишины — мужчина повернул голову, изучая царапины.

— Придется спуститься к завтраку без рубашки, — в голосе послышался довольный смешок.

— Что? — я подняла взгляд на Нордана. Шутит? — Зачем?!

— Показать, что котенок умеет выпускать коготки, — и улыбка, веселая, плутовская. Что в расцарапанной спине забавного? Что занимательного в публичной демонстрации моей несдержанности?

— Не смей. Даже не думай об этом. А если подумаешь, то я… я не знаю, что сделаю, но что-нибудь сделаю, — пригрозила я неубедительно.

Развернулась, направилась к двери. Подобрала халат и вышла поскорее, провожаемая взглядом насмешливым, щекочущим.

* * *

Завтрак за привычным уже укрытием книг и газет. Привычное молчание. Привычные взгляды украдкой поверх страниц. Только сегодня оттенок взглядов иной.

Даже не поднимая глаз от раскрытых «Тропинок», я ощущала, как Нордан смотрел на меня иногда. Как скользил взглядом по моим прикрытым шалью плечам, шее, лицу. И когда я решалась посмотреть в ответ, улыбался. Легкая, ни к чему не обязывающая полуулыбка одними губами, мимолетная тень в темных глазах, но я краснела невольно, вспоминая прошедший вечер, утро, чувствуя намек, от которого становилось и мучительно стыдно, и нестерпимо жарко.

Дрэйк казался полностью поглощенным чтением новостей, но я знала, что он видел наши переглядывания, замечал заливавший мое лицо румянец, понимал недомолвки, витавшие в воздухе сильным цветочным ароматом. Подозреваю, что Нордан делает это нарочно, подчеркивает открыто нашу связь, как если бы действительно спустился полуобнаженным в столовую.

Я не выдержала первой. Закончила побыстрее завтрак, извинилась и покинула столовую едва ли не бегом. Вышла во двор, мокрый после ночного дождя, остановилась перед фонтаном, слушая плеск серебристых струй, пытаясь успокоиться.

Рабыня Сая перестанет существовать?

Как?

— Сая?

Я обернулась, улыбнулась приближающемуся Дрэйку.

— Я хотел извиниться за вчерашний вечер. — Мужчина остановился передо мной, по обыкновению собранный, безупречный.

Далекий в своей броне идеального костюма, закрытый маской интереса сдержанного, четко вписывающегося в границы дозволенного в приличном обществе.

— Простите? — еще бы не заливала лицо краска при упоминании вчерашнего вечера.

— Некоторые мои вопросы были не совсем тактичны и, мне показалось, несколько тебя огорчили.

— Я… — забыла о разговоре за ужином. Подозрительные вопросы Дрэйка успели поблекнуть, стереться за радугой чувств, вспыхнувшей вечером и утром. И дело не только в физическом удовольствии. Я терялась, боялась незнакомых, ярких этих эмоций, хотя и понимала, что они — лишь следствие привязки. — Я вовсе не огорчилась. Ничего страшного.

— Но ты убежала из столовой.

— Просто… — я глубоко вздохнула, решаясь поведать правду. — На мгновение мне показалось, что вы… в чем-то меня подозреваете.

— Я ни в чем тебя не подозреваю, Сая, — мужчина посмотрел на меня пристально. — Но ты что-то скрываешь.

Не подозрение — утверждение.

— А кто нет? — парировала я немного нервно.

— Подмечено верно. Однако в свете новых обстоятельств ситуация кардинально поменялась. Ваша с Нордом привязка может привлечь ненужное тебе внимание и, не зная всех нюансов, мне будет труднее уберечь тебя от последствий этого внимания.

Нордан тоже говорил, что сможет меня защитить.

Почему оба вспомнили о защите? От чего? От кого?

— Дрэйк, моя… тайна не имеет отношения к храму. Даже если храм и вел какие-то дела с братством, едва ли о том было известно кому-то из послушниц.

— К чему же тогда имеет? — взгляд, ищущий, слишком пристальный, скользил по моему лицу, и мне оставалось лишь догадываться, сколько мелочей мужчина отмечал, какие выводы делал.

— Это связано с моими родителями. Неравный брак. Папа лорд, единственный наследник, надежда семьи, а мама — фактически сирота… бывшая жрица из храма в Сине, — полуправда. Серая, скучная. По прошествии лет, в чужой стране с куда более свободными нравами потеряла она прежний вес, остроту. — Известие о женитьбе моего папы на служительнице Серебряной богини вызвало большой скандал в высшем свете Феоссии. Бабушка, мать моего папы, требовала аннулировать брак, но моя мама уже была беременна мной и… Родители любят друг друга, и папа, естественно, отказался. Тогда бабушка отреклась от сына, переписала завещание в пользу дальнего родственника. Родители уехали в Тишшу, где родилась я. Несколько лет мы жили на заработки папы. Позже папа и бабушка помирились, хотя маму она так и не приняла по-настоящему.

И из Тишши мы не уехали. Как только позволили доходы, перебрались в тот уютный каменный домик, наняли прислугу — кухарку, камердинера, горничную. И работу папа не оставил вопреки предупреждениям и ворчанию бабушки. Работа была его страстью.

А для меня, несмышленой девочки, — забавной игрой. И я, подражая папе, могла часами переливать подкрашенную воду из одного флакончика в другой, смешивать, воображая, что тоже изобретаю нечто великое.

— И что же вынудило твою мать отдать дочь в храм?

— Что? — растерялась я.

— Ты говорила, что твоей матери пришлось отдать тебя в храм, — Дрэйк продолжал изучать пытливо мое лицо. — Тогда я предположил, что она поступила так под влиянием неблагоприятных обстоятельств. Однако теперь с твоих слов получается, что обстоятельства были не столь уж и неблагоприятны.

— Я не могла выйти замуж… То есть могла бы, но…

— Достаточный размер приданого позволяет на многое закрыть глаза, даже на происхождение.

Надо рассказать. Лиссет знает. И Нордан тоже. Хотя Нордан видел сияние, и мне волей-неволей пришлось поведать о даре. Я должна признаться и Дрэйку, я хочу, но слова застревали в горле, угловатые, с острыми краями.

— Что ж, не буду настаивать, — произнес наконец мужчина и повернулся, собираясь уйти.

Я схватила Дрэйка за руку в попытке задержать.

— Подождите, я… — мужчина посмотрел вопросительно и зародившееся было на языке признание вдруг обратилось пылью, сухой, горькой. — Я расскажу вам все, но… не сейчас. Сейчас я не готова. Немного позже, хорошо? Вы же не возражаете?

— Нет, конечно. Когда ты будешь готова, тогда и расскажешь, только, пожалуйста, не затягивай. Это может оказаться важнее, чем ты считаешь. До вечера, Сая. — Дрэйк улыбнулся, снял мою руку со своей, но отпустил не сразу. Несколько секунд держал мою ладонь, обволакивая теплом, глядя с неожиданной нежностью, тихой, затаенной, и от запаха сандала и лета кружилась голова. Затем разжал пальцы, отвернулся, направился к одноэтажным строениям, занимавшим правый край двора, под крышей которых стояли автомобили.

Кутаясь в шаль, я вернулась в особняк, поднялась в свою комнату. Оставалось надеяться, что Нордан ничего не видел, что ему не случилось выглянуть в выходящее во двор окно именно тогда, когда я прикоснулась к Дрэйку. Что Нордан не может определить по моему запаху, что я чувствую к другому мужчине. Я и сама едва могла разобраться в собственных ощущениях, неясных, переменчивых, словно весенняя погода.

От кого мужчины хотят меня защитить? Нордан сказал, от любого, кто осмелится забрать меня. Имел ли он в виду в целом или кого-то конкретно? Кому может не понравиться наша привязка настолько, что это будет представлять угрозу для меня?

Братству? Но почему? Только из-за того, что братство когда-то избавилось ото всех своих отмеченных ядом последователей? Но я всего лишь рабыня, игрушка для постельных утех. Не возлюбленная, не жена.

Не наложница.

«Моя женщина».

Через два часа Пенелопа сообщила, что ко мне приехала Лиссет. Обрадованная визитом лисицы, я спустилась в холл.

— Ну наконец-то! — вместо приветствия воскликнула Лиссет. — Я уж думала, все, меня сочли неподходящей для тебя компанией.

— В каком смысле неподходящей? — удивилась я.

— Я вчера приезжала, но этот маленький блондинистый дракон в лице вашей экономки категорически отказалась звать тебя и пускать меня, заявив, что ты отдыхаешь и что Дрэйк строго-настрого запретил тебя беспокоить. Это затяжные последствия нашей гулянки или у вас что-то случилось?

Могу ли я рассказать о побеге Валерии лисице или нельзя?

Я оглядела холл, лестницу позади и лестничный пролет и понизила голос до шепота:

— Случилось, но я не уверена, что об этом можно рассказывать. Это связано с наследницей.

— А-а, — протянула Лиссет. — Не с аудиенцией, случаем?

— С аудиенции все началось, — кивнула я.

— Понятно. О деталях не спрашиваю, потому как о тайнах императорской семьи лучше не знать. Я так чую, ледышка дома?

— Наверное. — Нордан собирался забрать свой автомобиль, но, похоже, никуда еще не ездил.

— Тогда давай прогуляемся.

— Мне надо переодеться, — на мне домашнее платье, шаль, легкие туфли.

— Да мы здесь пройдемся, рядом. — Лисица взяла меня под локоть, повела к выходу. — Давай, пока Нордан опять не испортил нам все настроение.

Мы вышли из особняка, миновали двор и приоткрытые ворота, Лиссет махнула рукой своему водителю, показывая, что никуда пока не едет.

— Ты рассказала Нордану о привязке?

— Да. Он догадывался. — Я плотнее запахнулась в шаль, ежась от внутреннего холодка. — Лиссет, он… мы… мы провели эту ночь вместе… то есть мы…

— Ясно. Ну, в принципе, следовало ожидать, что вы теперь будете спать вместе. Если верить слухам, не те у Нордана аппетиты, чтобы долго целибат блюсти. Он хотя бы не груб с тобой?

По краю дороги вдоль оград соседних домов до конца улицы. Безоблачное небо и солнечные зайчики, резвящиеся с воробьями в лужах.

— Нет. Все хорошо и… мне нравится, но…

— Что — но? Только не говори, что тебя учили, что получать удовольствие, будучи при этом в постели не с мужем, — плохо. А пуще того, что настоящая леди вообще никакого удовольствия получать не должна.

— Как раз учили. — Я улыбнулась, вспомнив последний год в пансионе, несколько сухих, скупых занятий, посвященных разъяснению и подобающему поведению леди в супружеской спальне. Наше с трудом сдерживаемое хихиканье и надежды на демонстрацию картинок с полуобнаженными мужчинами. — Нет, дело не в этом. Просто чем больше времени мы проводим вдвоем… не только в спальне… тем сильнее становятся эти чувства и в то же время я понимаю, что все — лишь следствие привязки. Нордан защищает меня, он нежен со мной, и я могу разговаривать с ним свободно, доверяюсь чаще, чем ожидала. Мне приятно такое его отношение ко мне, знаки внимания. У меня вчера была истерика, и я плакала в объятиях Дрэйка, а Нордан, я знаю, стоял под дверью и вошел, только когда я успокоилась. И ничего мне об этом не сказал, не упрекнул, не угрожал, даже когда мы остались наедине.

— Шель, послушай, — лисица вздохнула. — Парная привязка как таковая встречается у многих видов, включая оборотней, хотя не всегда и не обязательно. Фактически привязка обеспечивает самке и ее потомству безусловную защиту со стороны своего самца, гарантирует, что это самое потомство появится на свет в ближайшее после образования связи время, то бишь у пары усиливается сексуальное влечение друг к другу, и предполагает, что дети не окажутся нагуляны самкой на стороне, а самец не станет разбрасываться ценным генофондом где ни попадя. Это у нас как раз отсутствие интереса к другим представителям противоположного пола. Никаких возвышенно-романтических чувств привязка не провоцирует, потому что, как Мэл и сказала, замешана она прежде всего на инстинктах. На размножении, на выживании и сохранении рода, на появлении сильного потомства. У каждого вида свои особенности, но суть остается неизменной. Человеческие привязки — это искусственные, порожденные магией и чьим-то капризом чувства, иногда с нехилым откатом, здесь же мощный древний механизм. Я не знаю, как Нордан ухитрился образовать ее, но, видимо, парные привязки могут возникнуть и у членов братства. Может, они и впрямь унаследовали эту интригующую черту от отцов, — Лиссет нахмурилась. — Интересно, почему за столько лет никто не слышал о других парных привязках? Извини, но как-то слабо верится, что ты первая, единственная и неповторимая. Последователей своих они ведь кусали… правда, женщин среди них, насколько мне известно, не было, ибо братство считает прекрасный пол слишком скудоумным и убогим для таких высоких целей.

— Дрэйк сказал, что парная привязка действует на обоих одинаково, — вспомнила я. — Но я все равно… все равно тянусь к Дрэйку. И если с Норданом это не только привязка, то получается… получается…

Участки за оградами закончились. Мы остановились под кленами за крайним домом. Солнечные лучи просачивались сквозь листву, искали наперегонки в траве последние капли дождя, зажигали искрами.

Так нельзя. Так не бывает. Это неприлично. Аморально.

— Наверное, все-таки у нас какая-то другая привязка, потому что… потому что… — я готова понять, готова принять свои робкие чувства к Дрэйку и физическое влечение к Нордану, хотя подобные вещи и противоречат моему воспитанию, моим представлениям об отношениях между мужчиной и женщиной. Но рабам приходится неизбежно отпускать прошлое, отбрасывать старое, бессмысленное, потерявшее значение в новой жизни. Да и что я могу поделать с привязкой, что могу противопоставить ее влиянию? Однако вот так, по собственной воле… — Это неправильно, — прошептала я наконец.

Лисица отпустила мою руку, повернулась ко мне лицом, рассматривая внимательно.

— О-о! — Лиссет вдруг улыбнулась широко, радостно. — Так они оба тебе нравятся, шалунья ты моя! Но это же прекрасно!

— Что тут прекрасного?! — выкрикнула я и прикусила поспешно язык. Проходившая мимо няня удостоила нас взглядом суровым, осуждающим и быстрее покатила прочь громоздкую синюю коляску с ребенком.

— А что плохого? Представь себе, спишь ты с одним, тайно вздыхаешь о другом, день-деньской мучаешься, разрываешься, а дальше что? Бросишь обоих и гордо удалишься в закат в компании Пушка?

— Лиссет, так не принято! И, в конце концов, Дрэйк сдержан и деликатен, между нами ничего не было, кроме одного поцелуя, а Нордан, подозреваю, жуткий собственник. Ты полагаешь, у нас получится семья? На троих?

— Ох, Шель, не знаю. Но я хотела бы это увидеть.

— И что же ты так жаждешь увидеть, Лиса?

Я вздрогнула, Лиссет, дернувшись, схватилась за сердце.

— Норди, какого… Как ты вообще ухитрился подкрасться незаметно даже для меня?

— Талант, — ответил Нордан невозмутимо. Вежливая улыбка, но взгляд ледяной, колючий.

Как давно мужчина подслушивает?! Все, о чем я рассказала только что лисице, о чем мы разговаривали, не предназначено для посторонних. Не предназначено для Нордана!

Мои пальцы стиснули ажурный вязаный уголок шали. Мы с Лиссет переглянулись обеспокоенно, и я опустила глаза на собственные туфли, погружаясь в трясину страха.

— Ну? — с вызовом спросила лисица.

— Что — ну?

— Ты мне скажи. Я же не знаю, сколько и что именно ты успел услышать и за что бедная девушка должна отчитываться и оправдываться.

— Во-первых, Лиссет, больше ты никуда не уводишь мою… девушку без моего ведома и согласия. В крайнем случае можешь спросить Дрэйка, уж на его-то осторожность и здравомыслие можно положиться. Во-вторых, я не подслушивал ваших задушевных женских бесед, так как стоял возле наших ворот, а у нас, к сожалению, не настолько хороший слух. В-третьих, что означает это слово — «Шель»?

Я почувствовала взгляд лисицы, растерянный, вопросительный. Посмотрела на Нордана.

— Это сокращение от моего имени, — голос звучал на удивление спокойно. — Айшель. Леди Айшель Ориони.

Мужчина молчал, и в глазах его я видела задумчивый интерес, словно Нордан изучал меня заново, неспешно, соединяя мой облик с моим настоящим именем. Нахмурился едва заметно — поджатые губы, складка между бровями.

— Ориони? — повторил наконец. — Стеклянный безумец Ориони из Феоссии, случайно, не приходится тебе… вернее, твоей семье родственником?

— Мне это ни о чем не говорит, — настороженно призналась Лиссет.

— Если твое внимание не привлекали яды, то вряд ли имя создателя весьма забавного яда «Осколок в отражении» тебе о чем-то скажет.

— Да я вообще этой дрянью не интересуюсь.

— Мой отец не безумец, — возразила я тихо, сминая сильнее розовые вязаные цветы. — Он ученый, алхимик. А ядами ему приходилось заниматься, чтобы прокормить семью. — Я обошла мужчину, направилась быстрым шагом обратно к нашему особняку.

Когда я стала старше, мама объяснила мне, почему мы так и не покинули тихую провинциальную Тишшу, почему училась я в пансионе для леди из семей среднего достатка, почему родители не стремились вернуться к блеску светского общества. Сначала отголоски скандала, потом незримый шлейф папиной репутации. Для большинства людей наше имя ничего не значило, но среди фальши и игр высшей аристократии хватало тех, кто так или иначе сталкивался с ядоделами, пользовался их услугами, хотя едва ли рискнул бы заговорить об этом вслух. Знаю, есть страны, где профессия изготовителя ядов считается престижной, хорошо оплачиваемой, почетной даже, но не в Феоссии. Никто не посмел бы осудить, обвинить открыто, и королевская лицензия обеспечивала долю неприкосновенности, возможность жить в относительном покое, однако нельзя избавиться от стаек шепотков за спиной, от теней сплетен, от намеков между строками невинных на первый взгляд бесед.

Нордан нагнал меня возле второго с края дома, взял за руку выше локтя, останавливая, разворачивая лицом к себе. Притянул вплотную, обнял за талию, не заботясь, что мы стоим посреди улицы, что вокруг пусть и немногочисленные, но все же прохожие.

— Котенок, мне все равно, кто твой отец и чем он занимается.

Я дернулась, пытаясь освободиться из объятий.

— Ты не понимаешь…

— Я все понимаю гораздо лучше, чем тебе кажется. Успокойся, никто не собирается тебя использовать как дочь твоего отца. Он же не обучал тебя своему ремеслу, не рассказывал ни о чем, связанном с работой?

— Нет. Папа всегда говорил, что маленьким девочкам не место в лаборатории, поэтому меня туда не пускали.

— И правильно делал. — Мужчина ласково погладил меня по волосам, усмехнулся вдруг. — С ядом в крови, привязанная к безумцу. Так и в судьбу недолго поверить, хоть я и сомневаюсь в существовании и этой дамы, и олицетворяющих ее божеств.

— Не думаю, что ты безумнее моего отца, — прошептала я. — А папа не безумец, просто у него не получилось… достичь успеха на действительном любимом поприще. Мама говорила, что папе не везло. Так бывает.

И, в отличие от алхимических исследований, яды всегда имеют хороший спрос.

— Айшель, — Нордан произносит мое имя едва слышно и в его устах оно звучит иначе, приобретает новые, неведомые мне прежде оттенки. Заставляет сердце дрогнуть, распуститься хрупким весенним первоцветом. — Красивое имя. Нежное, воздушное, ускользающее, как ты сама. Айшель.

Неприметная дверь в створке ворот перед нами открылась бесшумно.

— Добрый день. — Вышедший на улицу молодой мужчина, черноволосый, с аккуратной короткой бородкой, одетый просто — и не поймешь, хозяин или слуга, — склонил чуть голову в знак приветствия, посмотрел на меня заинтересованно, но быстро, поверхностно, в рамках приличий.

Я кивнула вежливо в ответ, смущенная, что мы обнимаемся у всех на виду, однако Нордан смерил мужчину взглядом даже не ледяным — вымораживающим, наполняющим воздух вокруг ощутимым физически холодом. Затем развернул меня и, не убирая руки с талии, повел к нашему особняку. Я оглянулась через плечо, заметила недоумение в глазах незнакомца. Лиссет бегом нагнала нас, тоже обернулась на ходу, рассматривая мужчину.

— Ты его знаешь? — тон резкий, недовольный, требовательный. Ни следа нежности, от которой минуту назад в сердце распускался цветок.

— Нет, конечно, — откуда? Я не знаю тех, кто живет по соседству, что говорить о людях, чьи дома расположены дальше по улице?

— Впредь не покидай территорию особняка без разрешения. Если ни меня, ни Дрэйка нет — сиди дома, подышать свежим воздухом можно и в саду. Сегодня я почувствовал, что ты ушла, а завтра, допустим, меня дома может и не быть. С незнакомцами не разговаривай, посекретничать о девичьем ты можешь и с Лиссет.

— Спасибо тебе, господин ледяной, за доверие высокое, оказанное мне, скромной кицунэ, — съязвила лисица.

— Я еще прослежу, стоишь ли ты его. Считай, что выдано авансом.

— Может, Айшель пора паранджу носить, как жительницам стран за восточными горами?

— Паранджу не надо, но гардероб я бы пересмотрел. Подозреваю, что там завалялась куча неподходящих приличной девушке вещей, купленных с твоей подачи.

У самых ворот я оглянулась вновь. Мужчина по-прежнему стоял на том же месте, наблюдая за нами внимательно, удивленно и немного неодобрительно.

— Слушай, я понимаю, что к своей паре отношение совсем другое, нежели к своей… собственности, но тебе не кажется, что ты бросаешься из крайности в крайность? — заметила Лиссет. — Туда не ходи, этого не делай.

— Мои крайности тебя не касаются, Лиса.

Мы пересекли двор, вошли в дом. В холле Нордан отпустил меня, и я шагнула к Лиссет, настороженная его запретами, странной реакцией на человека, всего лишь поздоровавшегося с нами.

— Какая-то более объективная причина твоего поведения существует? — спросила лисица. — Или попросту собственнические инстинкты взыграли?

— Существует, — в голосе Нордана пробивались нотки раздраженные, нетерпеливые. — Но отчитываться перед тобой я не намерен.

Со двора донесся рокот мотора заезжающего автомобиля. Нордан и Лиссет умолкли, переглянулись. Прежде, чем открылась дверь, я поймала тончайшую нить аромата сандала и лета, вдохнула глубоко, чувствуя, как всколыхнулась радость.

— Ты рано, — констатировал Нордан напряженно.

Дрэйк закрыл дверь, стремительно прошел через холл к лестнице.

— Лиссет, хорошо, что ты здесь. Поможешь Сае собрать необходимые вещи.

— Мы куда-то едем? — уточнил Нордан.

— Мы — нет. — Дрэйк остановился у подножия лестницы, оглянулся на нас. — После недавних событий Октавиан счел, что Валерии необходимы покой и уединение. Сегодня она тайно покидает Эллорану и вместе с Катаринной и ограниченным кругом приближенных отправляется в загородную императорскую резиденцию. По приказу Октавиана я и Беван также должны присоединиться к Катаринне с дочерью.

— Догадываюсь, к чему такая спешка, однако пока никак не пойму, при чем здесь… — Нордан запнулся, посмотрел на меня, — Сая?

— Валерия настояла на обязательном присутствии леди Саи в числе своей свиты.

— И ты согласился? — взгляд на Дрэйка, выразительный, с намеком откровенным, не понятным лишь Лиссет. — Пошел на поводу у малолетки?

— Октавиан не увидел в желании дочери ничего предосудительного, — твердо возразил Дрэйк. — И Сая поедет туда не одна. Она поедет со мной. В защищенную императорскую резиденцию, где никто глаз с наследницы не спустит, где к Валерии не подойдет человек, не одобренный сначала ее отцом и не проверенный службой безопасности. И всего на три дня.

— С тобой. И с Беваном.

— О Беване следовало подумать прежде, чем ты попытался подарить ему Саю. К счастью, Бевану не известно истинное назначение твоего клейма и чувствует он его сугубо как твою отметку, а Саю, прошу прощения у дам, воспринимает как нашу необременительную прихоть. Надеюсь, что для него так оно и останется. Выехать придется рано, в восемь часов утра. — Дрэйк повернулся, поднялся по лестнице.

Помедлив, я направилась следом.

— Айшель.

— Я должна ему рассказать, — ответила я, не оборачиваясь, и, подобрав край юбки, взбежала по ступенькам.

Мне не надо выяснять, куда пошел Дрэйк. Запах и логика подсказывали, что в свои комнаты, и я снова удивилась собственному обострившемуся обонянию. Хотя другие запахи по-прежнему не имели для меня ни такого значения, ни яркости. Только Нордана и Дрэйка.

Мой робкий стук в дверь. Шаги по ту сторону и распахнувшаяся створка. Искреннее удивление во взгляде.

— Сая?

— Я готова все рассказать. Прямо сейчас, — выпалила я на одном дыхании.

Не дожидаясь разрешения, не позволяя себе передумать, я проскользнула мимо мужчины в гостиную, приблизилась к кофейному столику. Повернулась к Дрэйку, в который уже раз комкая края шали. Мужчина закрыл дверь, обернулся ко мне.

— Я не Сая. Мое настоящее имя Айшель Ориони. Мой отец лорд Ориони, известный как Стеклянный безумец Ориони, алхимик, изготовитель и изобретатель ядов. Я скрыла свое имя, потому что… потому что боялась. Имена ядоделов не известны широкой публике, простым обывателям, тем, кто далек от подобных вещей, кому не случалось сталкиваться с этим миром. Однако в свободной Феоссии у папы была лицензия и защита нашего короля, а в павшей… если папа и мама вообще живы… И бабушка… Она покинула Феоссию еще до вторжения. Мама писала, что бабушка и требовала, и умоляла сына уехать с ней, но папа отказался… опять. И когда после захвата храма записывали наши имена, я вдруг представила, что, если позже бабушка попытается разыскать нас, разыскать меня? И найдет свою внучку… шлюхой-невольницей в борделе… если сумеет найти когда-нибудь… если я буду еще жива к тому времени… поэтому назвалась другим именем и фамилией. Какой был бы позор для почтенной леди Ориони… будто мало ей сына… А Шадор… работорговец, которому я досталась, даже фамилий наших не спрашивал, — я уткнулась глазами в пол, вспоминая мысли, что бились в моей голове тогда, страх, панику, которые я отчаянно пыталась сдержать, не дать им выплеснуться в истерику, подобную истерикам и слезам остальных послушниц. — Не знаю, почему я так поступила. Понимаю, это глупо, это бессмысленно, но все, о чем я могла думать в тот момент, это о бабушкиной реакции и как не сорваться. Я смотрела на старших жриц и старалась быть как они. Не плакала, не кричала, не сопротивлялась, даже когда нас обыскивали. До ужаса боялась, что меня могут ударить, если я не буду выполнять требуемого. Родители никогда не наказывали меня… телесно, и в пансионе это запрещалось, а тут на моих глазах ударили нескольких девушек… сильно, до крови… и наставниц, которые пытались их защитить…

Я умолкла. Все не так. Говорю не то, что собиралась. Делюсь тем, о чем Дрэйку, наверное, и слушать неинтересно. За столько лет жизни он видел то, что я и в самом беспросветном кошмаре представить себе не могу. Что ему мой жалкий лепет?

— Имя Сая стояло во всех бумагах торговца, в свидетельстве на собственность, и я не… не видела смысла в признании, — я решилась все же продолжить, вернуться к первоначальной теме. — Какая разница, кем была рабыня раньше, кто ее родители. А потом…

— Не доверяла настолько, чтобы назвать настоящее имя. — Мужчина приблизился ко мне.

— Я… Вы могли заинтересоваться моей семьей, моим отцом. Вы же из братства и наверняка знаете ныне живущих ядоделов, — уже не говорю — шепчу едва слышно. Дрэйк заботился обо мне, безвестной рабыне, а я сочла себя настолько важной персоной, что не призналась ему раньше.

— Достаточно известных в определенном кругу — знаем. Более того, я читал некоторые исследования твоего отца. Он весьма… настойчив в продвижении своих недоказанных теорий.

— Нордан тоже сразу догадался.

— Норд знает? — тень неприятного удивления мимолетна, но успела царапнуть.

— Я сказала Лиссет свое имя… только имя. Мы разговаривали сегодня, и Нордан услышал, как Лиссет назвала меня Шель. И я…

— Понятно.

Я подняла глаза на мужчину передо мной, закрытого, погруженного в свои размышления. Так близко — руку протяни и коснешься, — и так далеко, словно на другом краю бездонной пропасти.

— Дрэйк, вы… сердитесь на меня?

— Нет, что ты, Сая… Айшель, — мужчина вдруг посмотрел на меня пристально. — Есть еще что-то, о чем мне следует знать?

— Да, я… — должна преодолеть эту пропасть. Я не могу оставить ее преградой между нами и мне все равно, что скажет потом Нордан. — Лунные жрицы действительно не исчезли полностью, они укрылись в храме в Сине, где впоследствии стали тайно обучать юных носительниц дара Серебряной богини. И я одна из носительниц.

Дрэйк улыбнулся одобрительно, но я не заметила ни намека на удивление.

Или ему уже известно?

— Вы… знали?

— Валерия упоминала. Но я надеялся, что ты сама расскажешь.

— Она ведь не…

— Тебя с ними не было, — мягко напомнил мужчина. — И никакой магии Ее императорское высочество не видела.

— Спасибо.

— Ты постоянно меня благодаришь, хотя, по сути, не за что.

— Вы не правы. Вы столько сделали для меня…

— Айшель, ты еще плохо представляешь, на что тебя обрек укус и привязка к Норду. — Дрэйк шагнул ко мне, сокращая расстояние между нами, коснулся осторожно моего подбородка. В глазах тревога и отблеск утренней нежности украдкой. Я смотрела в темноту, искала следы того огня, что видела на балу, что опалил мои губы во время нашего поцелуя в автомобиле. — Братство не допускает привязанностей среди своих членов, потому что отношения, будь то родственные связи, дружба или любовь, с другим человеком, кем бы он ни был, — это прежде всего слабость, которой могут воспользоваться. Это потенциальная уязвимость, не физическая, но оттого не менее опасная, особенно для бессмертного существа. Это вероятный выбор, который однажды может быть сделан не в пользу Тринадцати. Поэтому привязанности запрещены — друзья, возлюбленные, а оставшихся в живых родственников ни у кого из нас давно уже нет.

— А если кто-то ослушается?

— Нас слишком мало, чтобы братство рисковало своим бессмертием. Проще отсечь привязанность. И наш образ жизни, наши правила, сформированное братством и долголетием отношение к людям как к шахматным фигурам, которыми надо жертвовать без лишних вопросов, таковы, что никто из нас не стремится сближаться с кем бы то ни было. Постарайся не волноваться об этом, риск существует, но он не настолько велик.

Я кивнула, подтверждая, что верю, хотя тревога, замаскированная нежностью, ласковой улыбкой, ясно говорила, что на самом деле риск выше, чем на словах Дрэйка. Что случайную привязанность можно спрятать, укрыть в надежном месте. Но мы с Норданом связаны иначе и неизвестно, сможем ли находиться вдали друг от друга.

Впрочем, завтра нам представиться возможность выяснить все опытным путем.

Дрэйк бережно, едва ощутимо поцеловал меня в лоб, вызвав одновременно и тепло радости, и горечь разочарования. Отступил в сторону.

— Иди к Лиссет. Она, должно быть, уже заждалась.

Я кивнула вновь, вышла. Повела зябко плечами, плотнее закуталась в шаль. В коридоре холодно. Слишком холодно для теплого дома и теплой погоды.

Коридор пуст. Я пересекла его, вертя головой, но никого не заметила. Выскочила на лестницу, спустилась в холл. Лиссет сидела на балюстраде на первой ступеньке и при виде меня поднялась.

— Где Нордан? — спросила я.

— Убежал следом за тобой, вернулся буквально перед тобой и с такой перекошенной физиономией, что я всерьез начала опасаться, как бы он тут все не заморозил со мной вместе. Ничего мне не сказал и вылетел из дома как ошпаренный. Что он опять натворил?

— Снова подслушивал.

И на сей раз определенно слышал весь разговор. Я не упоминала ни о чем рискованном, неподходящем для ушей Нордана, однако нет уверенности, что мужчина действительно не слышал ничего из нашей с Лиссет беседы. И если слышал больше, нежели последнюю фразу лисицы, то мне страшно представить, какие выводы Нордан сделал и о чем сейчас думает.

Загрузка...