Наложница огня и льда

Глава 21

Сегодня время вновь тянется медленно. Но и слишком быстро убегает минутами, часами, исчезает, оставляя удушающее осознание, что отпущенный срок истек, что неизбежное вот-вот произойдет.

Нордан и Дрэйк почти весь день проводят вдвоем в кабинете Дрэйка, обсуждают что-то, о чем мне, похоже, не следует знать. Компанию мне составляет Стюи, растерянный, не понимающий, что происходит, как, впрочем, и вся прислуга. Тем не менее, молодой человек старательно, неловко пытается меня развеселить, и спустя некоторое время я начинаю подозревать, что это Нордан отправил парня ко мне. Правда выясняется довольно быстро, без пыток — помявшись и поувиливав немного от ответа на мой вопрос в лоб, Стюи признался, что его действительно прислал Нордан.

Ближе к вечеру я отпустила молодого человека, поужинала заранее в своей спальне в одиночестве. Выбрала платье, переоделась, думая, что Лиссет обещала заехать сегодня. Если и приезжала, то едва ли оставленные Рейнхартом наемники разрешили лисице пройти. Встав перед окном, дышащим тягучей духотой, я долго рассматривала двор, фонтан, стену ограды, тающие постепенно в сгущающихся сумерках. Снова и снова призывала себя к спокойствию, хотя бы ради безопасности ребенка. Утром мне удалось избежать всплеска силы, но вдруг за ужином скажется накопившееся за день напряжение, ожидание неизвестного? И почему мужчины опять промолчали? Мне не надо чувствовать их запах, чтобы понять, что они решили что-то, но скрывают, не делятся со мной.

Стук в дверь и аромат тончайшей нитью отвлекли от тяжелых размышлений.

— Входи, Норд, — разрешила я негромко, зная прекрасно, что меня услышат.

— Почему ты сидишь в темноте? — Нордан пересек комнату, включил лампу на тумбочке.

— Просто так. — Я обернулась.

Черные брюки и пиджак. Белая рубашка. Не фрак, но тоже определенно выходной костюм. И я первый раз вижу Нордана в чем-то белом.

— Интересное платье. — Мужчина приблизился ко мне, провел вниз по моему бедру, по блестящей голубой ткани, удивительно похожей на змеиную чешую. — Что-то мне подсказывает, что это очередная сумасшедшая покупка по наущению Лиссет.

И будет прав. Едва ли я сама решилась бы приобрести этот броский, облегающий неприлично наряд.

— Надеюсь, оно не слишком вызывающее…

— Ужин — только формальность. В императорском дворце полно тайных входов-выходов и в случае необходимости там нас легче изолировать. Здесь же все-таки наша территория и хватает ничего не подозревающих соседей, которые могут ненароком пострадать, а Рейнхарту вряд ли нужны лишние «несчастные» случаи в столице.

Замечают ли члены братства, с какой легкостью они готовы приговорить невинных людей к участи разменных монет, пушечного мяса? Как жонглируют запросто, даже не задумываясь, чужими жизнями, теми, кто всего-навсего живет по соседству или проходит мимо?

Но мое встрепенувшееся было желание возмутиться, выступить против несправедливости тонет, исчезает под страхом за жизнь. Не абстрактных безымянных людей, но за жизнь ребенка и мою. За жизни тех, кто стал мне близок, дорог.

— Ты ведь не расскажешь?

— О чем? — Рука поднялась на талию, привлекла меня к мужчине.

— О вашем решении. Норд, я многое и чувствую, и вижу, даже если вы оба молчите или говорите, что все хорошо, что не о чем беспокоиться.

— Тебе действительно не стоит волноваться, хотя бы потому, что тебе нельзя и в какой-то степени опасно переживать и тревожиться. — Второй рукой Нордан убрал волосы от моего лица, погладил по щеке. — Главное — ваша безопасность. Ни меня, ни Дрэйка они не убьют, как бы им того ни хотелось. Разумеется, мне весьма любопытно, что конкретно приготовили для меня, но в любом случае остаться на минимуме старшие не рискнут. Жить еще долго-долго и по возможности жить хорошо им хочется куда как сильнее.

И все же слова его не приносят успокоения.

Я обняла мужчину, боясь не столько его возможной гибели, сколько того, что может сделать братство, не прибегая к убийству одного из своих.

— Я люблю тебя, — прошептала я вдруг, охваченная порывом смутным, отчаянным, и продолжила торопливо: — Понимаю, ты мне не поверишь… после всего и…

— Я верю, котенок. Чувствую. — Нордан обнял меня чуть крепче. — Я тебя люблю. Мое маленькое сладкое безумие.

Время замерло. Тихое дыхание рядом. Стук сердец. Туман. Как когда-то в поместье «Алая мальва», во время нашего танца.

Нет враждебного мира вокруг, нет братства, нет неизвестности. Есть домик у моря. Библиотека, похожая на ту, что была в моем родном доме в Тишше. Виноградник. Имя для нашей девочки, которое мне не придется выбирать в одиночку. Безмятежное, спокойное будущее. Призрачная иллюзия мечты.

Лишь крошечная песчинка момента в пустыне вечности.

Приглушенный оградой шум мотора, голоса со двора. И смущенный кашель с порога спальни.

Я отстранилась неохотно, Нордан обернулся.

— Прошу прощения, но Дрэйк велел передать, что машина приехала и что пора, — сказал Стюи.

— Уже идем. — Нордан, не убирая руки с моей талии, повел меня к выходу из комнаты.

На пороге я, не выдержав, обернулась, окинула комнату быстрым прощальным взглядом. Вдруг что-то пойдет не так и все закончится плохо? Вдруг я больше не вернусь в эту спальню, в этот дом, увезенная куда-то против воли, погруженная в сон?

— Стюарт. — Мужчина тем временем достал из внутреннего кармана пиджака сложенную купюру и запечатанный и подписанный конверт, передал молодому человеку. — Отправишь, как только снимут оцепление. И чтобы никто его тут не видел и не знал, уяснил?

— Да, понял. — Стюи забрал конверт и деньги.

— Шель?

— Да. — Я заставила себя отвернуться, не думать о бессмысленных мелочах вроде оставленного включенным света и подноса с грязной посудой. — Это ведь не завещание? — пошутила я неловко.

— Нет. Обычное письмо одному старому… назовем его собутыльником. Как нечестный нечеловек, я счел своим долгом предупредить его о… скажем так, возможных последствиях.

— Последствиях чего?

— Вот этого. Какую бы версию произошедшего старшие ни представили остальным, некоторые моменты они однозначно замнут и замолчат, а я, в отличие от них, всегда готов поделиться с ближними бесценным личным опытом.

— Все равно не понимаю.

— И не надо. Просто небольшая своеобразная страховка.

Дрэйк уже ждал в холле, беседуя негромко о чем-то с Пенелопой. Заметив нас, девушка посмотрела на меня сочувственно, с грустью. Знает ли, что происходит? Дрэйк качнул головой, отпуская экономку, и Пенелопа, улыбнувшись мне немного смущенно отчего-то, ушла.

— Айшель, могу я поговорить с тобой несколько минут наедине? — обернулся к нам Дрэйк.

— Сейчас? — уточнил Нордан недовольно. — Разве не ты велел передать, что пора?

— Несколько минут наше сопровождение любезно подождет.

Я высвободилась осторожно из объятий Нордана, коснулась успокаивающим жестом его руки.

— Да, конечно.

Нордан смерил Дрэйка подозрительным взглядом, но все же вышел во двор.

— Айшель, мне бы не хотелось пугать тебя заранее, однако я должен предупредить, что ситуация может сложиться по-разному и, к сожалению, необязательно в нашу пользу, — начал Дрэйк суховатым чуть тоном. Похожий черный костюм, белая рубашка. Но галстуком, в отличие от Нордана, не пренебрег. — Тем не менее, постарайся не волноваться и не думать о плохом. Что бы ни случилось, что бы ни сказал Рейнхарт, мы оба осознаем и понимаем, на что идем.

— И меня это пугает, — призналась я. — Рейнхарт так говорил о Норде, словно… словно они готовы от него избавиться.

— Они его не убьют. Но Рейнхарт действительно был уверен, что впоследствии Норд не причинит братству каких-либо проблем.

— А ты?

— Норд прав: братству нужна ценная рабочая единица. За партиями надо следить, кто-то должен вести переговоры со сторонами, контролировать выполнение планов, разбираться и предупреждать внештатные ситуации. Кроме определенного количества в круге, собратья требуются и на самих местах, совсем в одиночку старшие не справятся. И я выразил полную готовность и впредь служить идеалам Тринадцати.

— Рейнхарт не поверил, ты сам сказал.

— Нет. Рейнхарт мало кому верит на слово, но, получив доказательство моей лояльности братству, он станет менее подозрителен и, возможно, более откровенен.

— И что же это за доказательство? — спросила я.

— Я должен проследить, чтобы Норд не наделал глупостей и мы втроем тихо, спокойно и без проволочек приехали во дворец, — ровный, равнодушный почти голос. Тьма в глазах. — И, что бы там ни произошло, я и пальцем не шевельну, чтобы помочь ему или тебе.

Значит, Дрэйк фактически — наш надзиратель и один из сопровождающих, готовый пресечь малейшую попытку к бегству, к сопротивлению?

— И… на что еще ты уже согласился? — я смотрю недоверчиво на мужчину, пытаясь понять, что ему известно на самом деле.

— Отказаться от привязки.

Об этом я знаю, но сомнения тянутся к свету неожиданной информации, распускаются новыми листочками подозрений.

— Послушай, Айшель. — Дрэйк обхватил мои плечи, посмотрел в глаза внимательно, серьезно. — Всех троих они не отпустят, хотим мы того или нет. Тебя и Норда, что бы ни обещал Рейнхарт, — тоже. Мы можем лишь вынудить их отступиться от твоих поисков. Я не буду знать, где ты находишься, и не хочу этого знать ради безопасности твоей и ребенка. Что до Норда, то ты права, без тебя он не сможет, поэтому принятое нами решение — единственно разумное при нынешних обстоятельствах.

Какое решение? Рейнхарт все-таки рассказал Дрэйку больше, чем тот говорит нам? Или мне?

Я и хочу спросить, и понимаю, что правды Дрэйк не скажет.

— А ты? — прошептала я. — Ты сможешь без меня?

Сколько часов назад наша с Дрэйком привязка была инициирована полностью? Десять? Двенадцать? А с Норданом я связана дольше, сильнее, крепче и узами не только эмоциональными и магическими.

— Мне придется, — произнес Дрэйк тихо.

Мужчина привлек меня к себе, поцеловал, опаляя мои губы последним прикосновением пламени, грядущей пустотой, серой, будничной, бесконечной. Как они будут жить в ней, вращаться, существовать день за днем? У меня останется наша малышка, но что останется мужчинам? Если мне удастся каким-то образом сбежать, смогу ли я вернуться когда-нибудь или обречена скрываться до моего последнего дня?

Дрэйк отстранился, коснулся моего подбородка, погладил подушечкой большого пальца, улыбнулся слабо, с ноткой печали, отчего мое сердце сжалось. И отступил в сторону, пропуская меня вперед. Я направилась к двери, опасаясь оборачиваться, зная, что увижу маску ледяного равнодушия, какую видела уже сегодня утром. Понимая, что это необходимо, что лишь Нордану пока позволено держать меня за руку, обнимать на глазах посторонних, Дрэйк же должен играть роль, вести свою линию до конца. Понимая и все же страшась тьмы в его глазах.

Карты розданы. Наш ход.

Наемники Рейнхарта, вопреки моим ожиданиям, выглядят просто, обыденно даже. Обычные серые или черные костюмы для среднего класса, невыразительные, незапоминающиеся лица. Оружие если и есть, то мной, неискушенной в подобных вещах, не замечено. Ни пистолетов, ни кривых ножей, ни грязной, неопрятной одежды, ни заросших, угрюмых лиц.

Присланный за нами автомобиль больше тех, которые я видела прежде, и сидения в салоне расположены как в старых каретах — два обитых кожей диванчика друг против друга. Перегородка со стеклом, отделяющая места пассажиров от водителя. Я сажусь рядом с Норданом, Дрэйк напротив и вместе с ним мужчина вида бледного, невзрачного, которого Нордан называет насмешливо «дрессированным пуделем, показывающим фокусы по команде Рейнхарта». И я догадываюсь, что передо мной колдун. Колдун бросает на меня взгляды суетливые, полные странного, жадного любопытства. Это не сугубо мужской интерес, но нечто иное, скользкое, словно маг делает на мне разметку, будто на куске ткани, перед тем, как начать разрезать. Ленивое обещание Нордана вырвать и выбросить глаза колдуна в окно за еще один взгляд в мою сторону заставляет человека сжаться и неохотно отвернуться от меня.

Молчание в салоне нарушают лишь невнятное бормотание колдуна и щелчки перебираемых им костяных четок. На сей раз Нордан только хмурится раздраженно, но ничего не говорит. Обнимает меня, и я прижимаюсь к нему, прячусь в кольце надежных рук от показного спокойствия вечерней Эллораны, от неизвестного будущего, от застывшей на лице Дрэйка маски равнодушия. Над крышами домов собираются тучи, заслоняя бледный серп луны и россыпь мелких бисеринок-звезд, сгущаются массой плотной, иссиня-черной. В глубине жалуется ворчливо гром, вспыхивают легкомысленно росчерки молний. Воздух тяжел, душен, но дождь не торопится прийти, принеся с собой прохладу.

Автомобиль въезжает на территорию императорского дворца через одни из второстепенных ворот. И колдун, и сопровождающие нас наемники остаются в небольшом внутреннем дворе, нас же встречает человек из числа работающих во дворце. Ведет молча, уверенно по пустынным коридорам и в переплетениях дворцового лабиринта нам не попадается ни единая живая душа.

Путь заканчивается в просторной, ярко освещенной комнате с накрытым длинным столом. К немалому моему удивлению, кроме гостеприимно улыбающегося Рейнхарта, в помещении находятся Октавиан, Катаринна и еще несколько человек, одетых по вечернему, среди которых мне знакомы лишь Хейзел да посол Виатты — по визиту в «Розанну». Валерии нет, впрочем, едва ли императорская чета намерена подвергать дочь какому-либо риску. Нордан хмурится сильнее, но все же кланяется и приветствует монархов. Поклон небрежен, еще чуть-чуть, и вызывающая небрежность обратится пренебрежением откровенным, опасным. Тон насмешлив, скрывает злость, однако, кажется, это замечаем только я и Дрэйк. Я приседаю в глубоком реверансе, Дрэйк приветствует венценосных супругов невозмутимо и с должным почтением. По знаку императрицы все рассаживаются за столом, и лакеи начинают обносить собравшихся блюдами.

Ужин странен. Мне он напоминает сегодняшний завтрак — пустые беседы ни о чем, притворные улыбки, неискренний смех. Ужин пугает своей неестественностью, картонностью, словно каждому из присутствующих приставили дуло пистолета к затылку и под угрозой смерти велели изображать обычную вечернюю трапезу в доме аристократов. Несколько раз я ловила взгляд Хейзел, сидящей по другую сторону стола, замечала в нем намек на жалость, на сочувствие. И цепкий, изучающий — Катаринны. Октавиан, наоборот, выглядел усталым, недовольным необходимостью участвовать в этой пародии, не принимал толком участия в разговорах и лишь посматривал искоса, нетерпеливо на Рейнхарта по правую руку от супруги, точно ожидая разрешения поскорее покончить со спектаклем.

Перемена блюд. Я не могу съесть ни кусочка, только пытаюсь сделать вид, будто ем. Нордан слева от меня тоже почти не прикасается к содержимому тарелки, больше налегая на вино. Я уже замечала, что алкоголь не действует на членов братства так же, как на людей — даже при большем количестве выпитого они пьянели куда медленнее. Дрэйк справа от меня поддерживает беседу, хотя и без особой охоты. Наблюдает за Рейнхартом, пока тот дирижирует своим маленьким оркестром, пока откровенно наслаждается насквозь фальшивой игрой.

Раскат грома над крышей дворца кажется ударом. Разговор сворачивает мгновенно на обсуждение погоды, серьезное, старательное, словно нет ничего важнее метеопрогноза на ближайшую неделю.

— Балаган, — цедит Нордан презрительно, едва слышно.

— Но даже ты не настолько безрассуден, чтобы рисковать жизнями членов правящей семьи, — несмотря на расстояние, на значительно более громкие голоса других присутствующих, Рейнхарт расслышал замечание собрата. — Поэтому все, что тебе остается — терпеть, хотя данное качество у тебя не самое сильное.

— Мне плевать на жизни членов правящей семьи, их родственников и их прихлебателей, — ответил Нордан и на сей раз громче, так, что услышали все. Беседа о погоде оборвалась на полуслове, уступив место выжидающей тишине. — Единственная причина, по которой твои куклы до сих пор живы, — я не хочу расстраивать мою женщину видом изуродованных трупов. И Айшель близко общается с Ее императорским высочеством и наверняка будет глубоко опечалена, поняв, что Валерия осталась сиротой. Хотя кто знает, может, наследница как раз возражать и не станет? Вдруг девочка будет только рада возможности досрочно взойти на престол и избавиться от чрезмерной опеки родителей? Из дворца под конвоем, во дворец под конвоем, любимой игрушки, то есть любимого мальчика лишили… Кстати, Эдуарда так и не нашли? Как и его шустрого папашу, надо думать?

— Довольно, — голос Октавиана, сухой, скрипучий, усталый, звучит вороньим карканьем. — Полагаю, Рейнхарт, что на сегодня более чем достаточно. Вряд ли кто-то желает быть настолько посвященным во внутренние дела братства.

Антураж, живой щит расчетом на благоразумие Нордана и Дрэйка — вот участь и назначение собранных здесь людей. И нападение на монарха во всех известных мне странах приравнивается к измене короне с последующей смертной казнью.

— Тебе не о чем волноваться, — парировал Рейнхарт спокойно. — Практически все присутствующие, включая слуг, забудут о том, что происходило этим вечером в этой комнате, едва переступят ее порог. И ты тоже, Октавиан.

По губам Катаринны скользнула усмешка легкая, удовлетворенная, и я поняла вдруг, что императрицу провал в памяти не коснется.

— Я слишком устал, чтобы удивляться в полной мере твоим играм. — Император провел ладонями по своему лицу, сжал на секунду виски, то ли не заметив усмешки супруги, то ли не считая нужным акцентировать на ней внимание. Откинулся на спинку стула, смежил веки. — Тогда говорите, о чем хотите, и избавьте нас поскорее от утомительной роли статистов на вашем представлении.

Люди переглянулись растерянно, настороженно. Статисты. И пушечное мясо при необходимости. Катаринна же невозмутимо взяла бокал с красным вином, пригубила, бросив из-под полуопущенных ресниц взгляд на Рейнхарта. Мужчина коснулся перстня братства, покрутил рассеянно на пальце. Блеск серебряной звезды на темном золоте притянул неожиданно мой взор, заставил присмотреться к незамысловатому узору.

— Наше вечное напоминание, — задумчиво произнес Рейнхарт, перехватив мой взгляд. — Перстни дарованы нам богами. Символ и память, подобно знакам на нашей коже. Золото как символ бога, мужского начала и солнца.

— И серебро как символ богини, женского начала и луны, — прошептала я.

В глазах большинства присутствующих непонимание и лишь Катаринна хмурится едва заметно.

— Простейший символизм, — Рейнхарт улыбнулся одобрительно, и я почувствовала, как напрягся, подобрался рядом Нордан. — За столько веков я так и не пришел к определенному выводу: к добру или к худу, что на него мало кто обращает внимание?

Мы действительно связаны. Не только я, Нордан и Дрэйк, но мы все — те, кто вступили в братство, и одаренные милостью Серебряной. И знак связи этой всегда находился перед нашими глазами, если бы кто-то дал себе труд задуматься об истинном назначении перстня.

— Его императорское величество, безусловно, правы, — заговорил Дрэйк. — Отложим светские формальности и перейдем к делу. Пусть присутствующие и забудут завтра о событиях этого вечера, однако не думаю, что уместно их задерживать, а также обсуждать наши дела в присутствии дам. — Дрэйк поднялся из-за стола, склонил почтительно голову перед императрицей.

— Опасаешься ранить юное наивное сердечко своей игрушки? — словно невзначай уточнил старший, вставая.

— Беседы такого рода не предназначены для ушей леди, поэтому не стоит утомлять дам скучными мужскими разговорами, — возразил Дрэйк уклончиво, игнорируя заброшенную наживку.

Катаринна протянула Рейнхарту руку, и мужчина запечатлел поцелуй на женских пальчиках, несколько более долгий, чем того требовали приличия. И я, следуя примеру остальных, поторопившихся отвести взгляд, отвернулась, не желая ничего знать о личной жизни правительницы чужой мне страны. Страны, завоевавшей, уничтожившей мою родину.

Мужчины ушли через другую дверь. Нордан нащупал мою руку, лежащую под столом на колене, сжал предупреждающе.

Несколько минут тишины. Вспышка молнии за высокими окнами, новый раскат грома вдогонку.

— Нордан, мне показалось, твоя — или, правильнее сказать, ваша? — спутница не притронулась к вину и ничего почти не съела, — заметила Катаринна наконец.

— Айшель переволновалась, — пояснил Нордан. — Все-таки не каждый день оказываешься в обществе змей с голубой кровью.

— Поэтому она позволила себе находиться в столь вульгарном наряде в присутствии членов императорской семьи? Впрочем, я рада, что моя дочь отныне будет избавлена от пагубного влияния вашей маленькой феосски. Подумать только, сразу двое мужчин. Да это просто неслыханно! Хотя я всегда говорила, что за чересчур строгой моралью Феоссии скрываются тлен, разврат и потакание самым низменным человеческим желаниям.

Одна из женщин хихикнула услужливо, вымученно.

— Тем и хороша Эллорийская империя — она-то даже не пытается прикрыться моралью. Или хоть чем-нибудь, — возразил Нордан насмешливо. — А с другой стороны, зачем маскировать какой-то там моралью дорогой и доходный бордель?

Сияние молнии, белой, неожиданной яркой, затопило столовую. Свет люстры погас, во вспышке мелькнуло нечто блестящее, стальное, перехваченное рукой Нордана возле самой моей груди. Быстрое, едва отмеченное мной движение, и мужчина метнул предмет обратно через стол. Сияние истаяло, погрузив помещение в темноту, оглушающий рокот грома поглотил женский вскрик, визг, скрежет ножек резко отодвигаемых стульев.

Нордан встал, не отпуская моей руки, увлекая за собой назад, прочь от стола. Сжал вновь мои пальцы, поднес к губам. Я ощутила легкий поцелуй, ощутила, как мужчина коснулся большим пальцем ободка кольца. Несмотря на клубящуюся духоту, вокруг нас поднялся холод волной, щекоча кожу внезапным контрастом. Мою талию обвила рука, но рука чужая и одновременно Нордан разжал пальцы, отпуская меня.

— Только, чур, не визжать и не драться, это свои, — прозвучал рядом тихий голос Бевана.

В столовой смешивается, бьется полумрак, крики, паника. Становится все холоднее и — немного светлее ото льда, стремительно покрывающего пол, предметы обстановки, разрастающегося с голодным хрустом. Прежде, чем Беван уводит меня в коридор, я замечаю, как люди — и Октавиан, и господа, и лакеи, — сгрудились по другую сторону стола, отступая вынужденно к окнам, как Катаринна склонилась к сидящей на полу Хейзел, из окровавленного плеча которой торчал столовый нож.

Беван закрыл дверь, потащил меня бегом по темному коридору — похоже, свет выключился не только в столовой, а может, и во всем дворце.

— А как же Норд? — Я оглянулась на оставшуюся позади дверь, понимая, что Нордан за нами не последовал.

— Норд не маленький, сам справится. А вот нам надо поторопиться, пока сюда по тревоге не сбежалась вся императорская гвардия с собачонками Рейнхарта во главе.

— Но мы не можем оставить там Норда!

— Можем. И оставим.

Я попыталась остановиться, попыталась вырваться из рук Бевана, но мужчина даже шага не замедлил.

— Ради Кары, Айшель, мне что, перекинуть тебя через плечо и так нести?

Но я не могу… не могу бросить там Нордана! А если с ним что-то сделают? И, скорее всего, сделают наверняка?

Пол дрогнул. Резко, сильно, словно к грозе присоединилось землетрясение. Беван все же остановился, пошатнулся, обнял меня крепче, не позволяя упасть.

— Беван-Беван. — Рейнхарт перед нами, вышел бесшумно из черноты у стены — должно быть, обогнал, воспользовавшись соединенными между собой комнатами или теми тайными ходами, о которых упоминал Нордан. — Я, разумеется, предполагал, что однажды твоя… любвеобильность не доведет тебя до добра, но никак не ожидал, что и ты падешь жертвой этой болезни.

В коридоре стало светло вдруг. От пламени, вспыхнувшего позади нас, разогнавшего черноту вдоль стены и в простенках между окнами по другую сторону. Мне не надо оборачиваться, чтобы узнать, кто отрезал нам путь к отступлению, и я лишь молю богиню, чтобы и это было частью плана Дрэйка.

— Признаться, Катаринна искренне удивилась, когда я рассказал о корне и причине наших нынешних проблем, — во взгляде Рейнхарта сплетались скучающее любопытство, царапающая брезгливость и цепкое ожидание. — По ее мнению, оно, вернее, она того определенно не стоит. Без отравляющего запаха, без проклятого влияния на нас ни один из вас не задержал бы своего внимания на этой девчонке дольше, чем на пару часов.

— Но вы же сами запрещаете привязанности. И при этом не скрываете своих… — я запнулась, не зная, как назвать отношения Рейнхарта и императрицы.

— Любовниц нам иметь не запрещено, — напомнил Беван. — Во всех смыслах иметь. И как-то я сильно сомневаюсь, чтобы в данном случае речь шла о великих чувствах. Так, деловое партнерство, немного секса на досуге. Совмещают приятное с полезным. Октавиан все равно скоро умрет, а Валерия слишком юна и неопытна, чтобы править самостоятельно. При данном раскладе Катаринна самый подходящий кандидат на роль делового партнера, тем более она сама к этому стремилась едва ли не с первых дней своего замужества. По крайней мере, пока она считает себя именно равноправным партнером. Так-то вот, Шелли-малышка.

Но едва императрица потеряет прежнюю свою значимость, ценность для братства, для Рейнхарта, и от Катаринны избавятся без малейших сожалений, как избавились от многих других до нее.

— Что ж, — старший посмотрел мимо нас, — мне отрадно было слышать, что ты согласился на мое предложение, но я учил вас, что слова подчас пусты и лживы.

Я обернулась все же, отметив мельком, что на Беване костюм лакея.

Пламя, пляшущее над поднятой ладонью Дрэйка, бросало красноватые отблески на его лицо, застывшее знакомой равнодушной маской, отражалось рыжими язычками в глазах.

— Привязка не позволит мне причинить ей какой-либо вред, — возразил Дрэйк странно холодным, чужим будто голосом.

— А я и не говорю о вашей лунной.

Вспышка за окнами. Раскат грома.

Беван неожиданно отпустил меня, повернулся боком к каждому противнику, глядя поочередно то на одного собрата, то на другого.

— То есть даже Норда убивать вы не собираетесь, а меня, значит, можно? В гробу я видел это ваше братство так называемое. — Беван движением резким, стремительным снял свой перстень, дернул рукава одежды, обнажая запястье.

Я отшатнулась в растерянности от мужчины, а Беван прокусил собственное запястье, мазнул перстнем по потекшей из ранок крови.

— Да, ты постоянно повторял нам, что слова пусты и лживы. Бессмысленны все те клятвы, которые мы приносили перед тем, как возложить на ваш алтарь нашу прежнюю жизнь и свободу. Мы обещали вечно служить не столько богам, сколько братству, каким бы оно ни было, какие бы жертвы ни заставляло ему приносить. Но много ли стоят нынче эти клятвы? Особенно если они изначально ничего, по сути, не значили?

Несколько тяжелых капель крови упали на пол. Беван улыбнулся бесшабашно, предвкушающе, чуть безумно даже. В голубых глазах недоверие настороженное, пристальное, ищущее подвох в происходящем. В огненных — тень искреннего удивления, недоумения, и я понимаю, что в плане Дрэйка такого пункта не было.

— Кровь — дело другое, — продолжил Беван невозмутимо. — Каждый из нас приносил не только клятву, но и свою кровь. Сначала ту, которая текла в наших жилах с рождения, по окончанию ритуала — новую, измененную. Ядовитую. — Мужчина повертел в руке покрытый алыми разводами перстень, рассматривая его внимательно, задумчиво. — Пред ликом богов и перед свидетелями я отказываюсь от клятв и обещаний, когда-либо принесенных братству. Отказываюсь от обязательств, возложенных братством на меня. Отказываюсь от круга и бессмертия, которое он несет с собой. Идите вы к Диргу, короче. — Беван с размаху швырнул перстень под ноги Рейнхарту. — Вот моя кровь откупом. И не беспокойтесь по поводу богов. С ними я как-нибудь сам разберусь.

Смотрю растерянно на мужчину передо мной, улыбающегося как ни в чем не бывало. Будто не он только что заявил о своем намерении покинуть братство. Будто не он отбросил символ Тринадцати небрежным жестом, словно ненужную безделушку.

Но братство нельзя покинуть вот так запросто!

— Беван, какого… что ты делаешь? — процедил Рейнхарт негромко, угрожающе.

Свет пламени перечеркнула тень. Краем глаза я заметила Нордана рядом с Дрэйком, рванулась инстинктивно к нему, но…

Огонь гаснет, исчезает, точно пламя свечи, потушенное двумя пальцами, сжатыми на кончике фитиля. В слабом свете фонарей, падающем через окна, вижу, как Дрэйк делает шаг к Нордану, извлекая из внутреннего кармана пиджака узкий черный футляр. Щелчок открываемой крышки, длинная игла в руке Дрэйка. Взгляд Нордана, направленный на меня, отрешенный, пустой и лишь на дне тлеет нежность последним обещанием, разрывающим мое сердце отчаянием. Дрожь пола и песчаный вихрь, взметнувшийся вокруг нас, отрезающий от остальных. Чувствую вибрацию паркета, но пошатнуться не успеваю — Беван обнимает меня, тянет к ближайшему окну.

Слишком быстро. Вьющийся вокруг песок — и откуда он только взялся в таком количестве? Усиливающаяся дрожь пола, отзывающаяся эхом в глубине дворца. Звон бьющегося стекла. Беван приподнимает меня, прижимает к себе, звериным наполовину прыжком оказывается на подоконнике. Для первого этажа высоковато, однако мужчина лишь смеривает оценивающим взглядом расстояние до ровно подстриженной зеленой травы внизу. Скорость и песчаные вихри не позволяют рассмотреть, что происходит в оставшемся позади коридоре, но я ощущаю вдруг удар. Не физический, но удар в самое сердце, не менее сильный, не менее болезненный.

Холод. Незримые ледяные плети скользят по телу, сковывают, и я едва замечаю, как Беван, не отпуская меня, спрыгивает на хрустнувшую стеклянными осколками землю, бежит от дворца под защиту деревьев парка. На долю секунды охватывает страх — что-то с ребенком? Я не могу потерять нашу малышку, не могу!

Вслед за холодом идет пустота. Я помню ее, голодную, разъедающую изнутри, помню неумолимую поступь ее. Слышу голоса вдали, шелест крыльев над нами. Чувствую, как остановился Беван.

— Задерживаетесь, — голос хриплый, низкий и не понять, кто говорит.

— Хозяева были так гостеприимны, что не хотели нас отпускать, не предложив попробовать десерт.

Беван поставил меня на ноги, и я уловила слабую пока дрожь под подошвами туфель.

Сила Рейнхарта ведь связана с землей? Дрэйк упоминал о землетрясении.

— Айшель, ты можешь довериться Малхе, — заговорил Беван, глядя пристально мне в лицо. — Она лучшая в общине кер Эллораны… как это правильно по-вашему?.. Хотя без разницы. Лучшая тамошняя шаманка, в общем. И у нее крупный должок перед Нордом, так что она лично заинтересована в безопасной доставке тебя в место назначения.

Смысл сказанного едва доходил до меня. Холодно. И, кажется, будто я опять умираю, медленно, исподволь. Но настоящий, вытягивающий тепло холод не мое тело сжимает в своих тисках, не мои руки и ноги сковывает невидимыми путами, не мое сознание накрывает пеленой оцепенения, словно погружая в сон.

Или действительно сон? Тяжелый, душный, замедляющий все процессы в организме.

— Малха отнесет тебя к Лиссет, а дальше уж вы сами. — Беван улыбнулся вновь, весело, нарочито безмятежно. — Ну что, бывай, Шелли-малышка. Рад был увидеть в тебе не просто очередную сумасшедшую выходку Норда.

— А ты? — спросила я, коснувшись запястья в подтеках крови. Сама кровь уже не шла, оставшись темнеющими разводами на коже и манжете рубашки.

Вибрация земли сильнее с каждой минутой, недовольная, заставляющая деревья ронять листву, вздрагивать стволами. Из глубины дворца доносится горестный собачий вой.

— А я останусь и прикрою ваш отход, точнее, отлет.

— Но ты же…

— По молодости лет случалось и похуже влипать. Выкручусь. И теперь-то они точно обязаны хранить каждого члена как свое драгоценное бессмертие. Береги себя и ребенка. — Беван поцеловал меня в щеку, подмигнул заговорщицки. — Если родится парень, обязательно назови в мою честь. — Мужчина отступил, махнул рукой. — Все, Малха, забирай.

Кера как две капли воды похожа на ту, что напала на меня, и я не могу сдержать дрожь, когда она шагнула ко мне, обняла выше талии сильной рукой. Стиснув зубы, я обхватила ее за шею, чувствуя жесткую, шершавую кожу. Рывок, и кера взлетела, поднялась над кронами деревьев. Я инстинктивно прижалась к нежданной спутнице, ощутив пустоту под ногами, пугающую, рождающую панику.

— Все наземные входы-выходы и выезды, включая неофициальные, перекрыли, как только вы оказались на территории дворца, — пояснила Малха деловито. — Подземные, наверное, тоже.

Я посмотрела вниз, на удаляющиеся стремительно макушки деревьев дворцового парка, на синюю крышу самого дворца, увенчанную декоративными башенками. Мерно взмахивая большими кожистыми крыльями, кера уносила меня все дальше, но часть меня осталась там, во дворце, скованная льдом, уснувшая надолго. Возможно, навсегда.

Они не могут убить Нордана. Беван прав, братство обязано беречь его. И Дрэйк не позволит. Он не использовал бы ту иглу, если бы считал, что она может причинить вред, не совместимый даже с бессмертной жизнью. Дрэйк защитит собрата. Если не ради самого Нордана, то ради меня.

Внизу потянулась Эллора черной полосой бездны, разрезающей сияющий город на две части. А затем начался дождь.

Ливень шумной, освежающей стеной, за которой исчезает город. Тучи, охотно предоставляющие беглецам прореху в темном массиве. Дождь под ней не низвергается водяным полотном, но падает редкими тяжелыми каплями. Я с трудом различаю, слезы дождя ли бегут по моему мокрому лицу или слезы болезненно стучащего сердца.

Излом портала, созданного Малхой. Я впервые вижу переход в пространстве, кажущийся беспорядочным нагромождением линий кривых, тускло светящихся серебром, образующих непрозрачный овал в воздухе. Впервые прохожу через портал, зажмурившись, теснее прижавшись к кере. Даже лучшие шаманки ее народа не способны открыть тоннель в пространстве, за считанные секунды преодолевающий целые континенты, уточняет Малха с сожалением, прежде чем влететь в путаницу серебряных линий. Мне кажется, что мы застрянем в них, запутаемся, словно муха в паутине, но при переходе я и не ощущаю их. Только сердце замирает на мгновение, тянется обратно, к оставшимся в Эллоране мужчинам.

Крошечный город на севере империи, недалеко от границы. Лиссет в дорожном костюме, более простом и скромном, нежели принятые столичной модой, и волчица Тайя. Вчера утром Нордан успел разыскать Малху и потребовать с керы возвращения долга — в виде магических услуг. Призыв грозы, создание портала и транспортировка груза повышенной ценности и одной рыжей лисички. Не знаю, как волчица сумела уговорить Малху, но кера провела через портал и лишнего «пассажира».

Днем ранее, пока я и Нордан осматривали достопримечательности, Дрэйк навестил целительницу, которую мы с Лиссет посещали, и настоятельно порекомендовал ей срочно закрыть практику, в кратчайшие сроки покинуть Эллорану и в ближайшие лет пять-семь не появляться ни в столице, ни в крупных городах империи. Тайя решила остаться с Лиссет, понимая, что им обеим в любом случае придется уехать из Эллораны, а вдвоем все веселее. Даже втроем, а то и вчетвером в перспективе.

Лиссет действительно приезжала ко мне вчера днем, но еще в начале улицы была перехвачена Беваном, пришедшим чуть раньше. Появившаяся неожиданно охрана возле нашего особняка привлекала внимание, хотя, как рассказала лисица, наемники Рейнхарта и делали вид, будто они просто прогуливаются по улице или ожидают кого-то, сидя в стоящем перед воротами автомобиле.

Бессонная ночь в заброшенном доме на окраине, где я, избавившись от промокшего насквозь платья, вытерлась насухо, переоделась в похожий дорожный костюм, спрятала волосы под шляпку. И раннее мглистое утро на перроне городской станции, в ожидании первого поезда, следующего через границу в соседнее королевство. Малха, в человеческой ипостаси черноволосая, темноглазая, смуглокожая, охраняла нас всю ночь, проводила утром до станции и ушла, не расспрашивая ни о наших планах на будущее, ни о конечном пункте назначения. Только хмыкнула немного удивленно, оглядев меня напоследок.

Я попросила Лиссет проверить, все ли в порядке с малышкой, и лисица подтвердила, что плохого не произошло. Радость появляется и исчезает за страхом, за тревогой, за холодом, копящимся в сердце. Я стараюсь не плакать, стараюсь не думать, но все же постоянно возвращаюсь мыслями к тем, кто дорог мне.

Что с Норданом и Дрэйком? Удалось ли скрыться Бевану? Неужели того, что он сделал, действительно достаточно для ухода из братства или на самом деле слова и отказ Бевана от клятв ничего не значат, и он по-прежнему часть круга, только часть, находящаяся в бегах?

Лес вдали таял за утренней дымкой и крышами одноэтажных домов. Затянутое облаками небо нависало низко, словно перетекая в туман над самой землей. Перрон — деревянная прямоугольная площадка с небольшим навесом — пуст и лишь мы сидели на скамейке, три невзрачные провинциалки в похожей черной одежде, в шляпках, скрывающих волосы и бросающих тень на лицо, с саквояжами у ног.

— Все они в братстве извращенцы. Я даже после рассказа Шель так и не поняла всей грандиозности гениального замысла Дрэйка, а Беван, поди ж ты, разобрался, хотя они с Дрэйком общались только путем перемигивания фонариками через ограду. Какой-то у них там свой шифрованный язык. Зато ясно теперь, почему они к себе женщин не принимают — наше женская логика никогда до такого не дойдет, сколько бы ярые закостенелые активисты, выступающие против свободы женщин и равноправия, ни распинались о нашем скудоумии, недалекости и «милых» особенностях мышления.

Рейнхарт разыграл свою партию, Дрэйк — свою. Десятки вариантов возможного развития событий, наблюдение за противником в попытке предугадать его следующий ход и построить свой, тщательный выбор карты, прежде чем выложить ее на стол. Лиссет права, не каждому дано постичь, увидеть всю схему. Я не знала даже основных пунктов плана, не видела ситуацию целиком, не понимала многих моментов. Единственная непредусмотренная явно деталь — импровизация Бевана, и мне оставалось лишь догадываться, не обойдется ли она ему чересчур дорого.

— Не думай об этом, — отмахнулась Тайя. — Главное — уехать на север, а там уже захотят, не найдут.

Лисы-оборотни умели путать лесные тропинки так, что и вовек не сыскать ни следов, ни самих путников.

— Надеюсь, Дрэйк сумеет донести до оставшихся собратьев мысль о нецелесообразности наших поисков.

Я почувствовала бы, если бы Нордана убили. Если бы игру Дрэйка раскрыли и попытались наказать его физически или тоже избавиться. Но они оба живы, я уверена.

— Если Бевану удалось сбежать и действительно отделиться от братства, то этот фактор существенно изменит и расстановку сил, и приоритеты Тринадцати, — волчица задумалась на минуту и уточнила: — Или их уже можно называть братством Двенадцати?

— Вот насколько меня удивлял Нордан, но Беван просто-таки ошарашил, — заметила Лиссет. — Понимаю, когда любовь, привязанность, защита близких, но вот так вот, без привязки, сильных чувств к кому-то и вообще каких-либо видимых причин отчудить такое?! Я не настолько хорошо знаю Бевана, но все равно от него этого точно не ожидала.

— Подозреваю, никто не ожидал.

Сколько месяцев, лет я буду, закрывая глаза, видеть последний взгляд Нордана? Ощущать на губах последний поцелуй Дрэйка? Чувствовать заледеневшую половинку своего сердца? Время притупляет любую боль, раны затягиваются рано или поздно, но шрамы, память остаются.

Из тумана, стелющегося над железнодорожными путями, донесся гудок приближающегося к станции поезда. Тайя встала первой, наклонилась за своим саквояжем.

— Лиссет, прости, пожалуйста, — произнесла я, охваченная вдруг чувством вины.

— За что? — удивилась лисица, доставая из кармана жакета три купленных заранее билета на поезд, в дамский вагон.

— Ты, да и Тайя тоже, вынуждена покинуть Эллорану, бросить все… из-за меня.

— Только не начинай заниматься самоедством. Шель, ты моя сестренка по духу, а сестер не оставляют одних в беде.

— Ты уже не первый раз так меня называешь, — вспомнила я. — Но мне всегда казалось, что это просто выражение такое, — ведь и члены братства вопреки названию друг другу не братья, не кровные и даже не по духу.

— Во-первых, все оборотни держатся друг друга, независимо от вида. Нас не так много осталось и времена сражений за охотничьи угодья давным-давно прошли. Большая часть суши все равно принадлежит людям, которые нашего мнения по сему поводу не спрашивали и не думаю, что когда-нибудь спросят. Во-вторых, мы держимся друг друга как женщины. В нынешнем мире, при всей борьбе за равноправие, за высшее образование для всех, для девушек в том числе, женщины так или иначе остаются уязвимыми, зависимыми от мужчин и если мы не будем помогать друг другу, то на кого нам еще рассчитывать? На себя-то не всегда получается, как ни печально. И, в-третьих, бывает, встречаешь человека или нечеловека не твоего вида, совершенно незнакомого, но с которым чувствуешь близость или желание помочь, защитить. Ледышка, помнится, называл это страстью к подбиранию беспризорных котят на улице, — Лиссет улыбнулась задумчиво. — Возможно, отчасти так и есть. Иногда ваши жизни пересекаются на короткий срок, и со временем вы расходитесь, иногда остаетесь вместе надолго, порой до самой смерти. Это не любовь между мужчиной и женщиной, не кровные узы, не магическая привязка, а скорее крепкая дружба, родство душ. Мы, оборотни, в таких случаях и говорим: сестра или брат по духу. И ты не поверишь, Шель, но когда я впервые увидела тебя на балу, ты действительно напомнила мне котенка, настороженного и любопытного одновременно.

— Норд называл меня котенком, — призналась я.

— Странно, и откуда сразу у двоих возникла одинаковая ассоциация в отношении тебя? У тебя в роду, случаем, оборотней из кошачьих не было? — спросила Тайя.

Я покачала отрицательно головой. Не думаю.

Поезд неторопливо поравнялся с перроном, остановился, выпуская серые клубы дыма из трубы локомотива. Мы с Лиссет поднялись со скамейки, взяли свои саквояжи. Мой совсем чуть-чуть оттягивал руку весом «Лисьих сказок» и, хотя футляр с жемчугом, уложенный на книгу, легок, мне казалось, будто я чувствую и подарок Дрэйка.

Сердце рвалось обратно, желало вернуться к любимым, отыскать, согреть, обрести заново, но желания эти сейчас не имели значения. Отныне важна только безопасность нашей малышки. Нельзя допустить, чтобы кто-то причинил ей вред, чтобы принесенные Норданом и Дрэйком жертвы оказались напрасными.

Поезд отошел от станции, сначала медленно, вальяжно, затем поехал быстрее, увереннее под стук собственных колес. Глядя, как за окном вагона исчезла станция, как потянулись дома поодаль, я коснулась кольца, скрытого от чужих глаз под черной перчаткой, погладила серебряный ободок через кружево.

Иногда вера в чудо — все, что нам остается. Даже необоснованная, даже глупая. Вера и искра надежды в сердце, которую предстояло хранить, какой бы срок разлуки ни был отпущен. Даже если придется беречь искру до самой смерти.