Наложница огня и льда

Глава 17

Казалось, меня вновь заперли. Только не в чердачной каморке, а в особняке, в клетке ограды, во мне самой, обратившейся вдруг тюремной камерой более тесной, безвыходной, нежели настоящие стены вокруг.

Теперь у меня есть часы, календарь, мне нет нужды считать дни в попытке узнать, сколько времени я провела взаперти. Но я все равно считаю, делаю отметки в календаре.

Дни тянутся вяло, однообразно вопреки обещаниям Лиссет. Я много ем, хотя совершенно не прибавляю в весе. Много сплю, хотя, в отличие от лисицы, ложусь и встаю рано, чтобы успеть к традиционному завтраку в пустой столовой. Лиссет ложится спать после полуночи и встает к полудню, и я завтракаю неизменно в одиночестве, пролистывая утреннюю газету. Много читаю, провожу время в библиотеке. Стюи отвозит нас в Центральный парк, где мы подолгу гуляем втроем. Мы с Лиссет разговариваем о своем, молодой человек телохранителем следует за нами, пусть мы обе и понимаем, что случись что-то непредвиденное, опасное и Стюи едва ли сможет чем-то помочь.

Иногда мы тренируемся в саду. Лисица с живым интересом наблюдает за демонстрацией сияния, за танцами звездочек над моими ладонями. С каждым днем я осознаю все острее, что надо учиться управлять сиянием так, как Дрэйк и Нордан пользуются своими силами, не просто забавляться по-детски со звездочками, но уметь защищать себя. Лиссет говорит, что сам факт наличия дара открывает передо мной множество дверей, массу возможностей, однако я понимаю, что прежде всего нужен учитель хороший, знающий, опытный, тот, кому я смогла бы довериться, перед кем не надо было бы скрывать сияние.

В день отъезда мужчин пришла записка с курьером от Валерии. Наследница справлялась о моем здоровье, выражала сожаление, что я подверглась нападению на защищенной территории. Я написала короткий ответ, постаравшись в общих, нейтральных предложениях поведать, что со мной все хорошо, поблагодарила за беспокойство и расспросила о Пушке. Очевидно, что мое послание будет перечитано неоднократно, внимательно изучено и проверено, прежде чем попадет в руки Валерии, и потому я тщательно взвешивала каждое слово. Ответ пришел на следующий день, девушка написала, что Пушок здоров и оставленные керой царапины уже зажили.

В тот же день нам нанес визит некий господин Пейтон Лэнгхэм. Передававшая визитную карточку Пенелопа добавила, что нежданный гость уточнил, что он наш сосед, живет во втором с ближайшего конца улицы доме. Лиссет первая вспомнила визитера — тот самый мужчина, что поздоровался тогда со мной и Норданом. Я лишь покачала головой, отказываясь принимать гостя, и к мужчине вышла лисица. Чуть позже Лиссет рассказала, что он вежлив, довольно мил в общении, переехал в этот район недавно и решил наконец познакомиться с соседями. Странно, но у меня визит господина Лэнгхэма вызвал только раздражение. Я наблюдала из окна своей комнаты, как мужчина, одетый в добротный светло-серый костюм, покидал территорию особняка, и не могла избавиться ни от этого колкого чувства, ни от собирающегося в кончиках пальцев холода.

Я часто, беспричинно мерзла. Пенелопа напоминала, что скоро осень, но дни стояли пока теплые, солнечные, иногда жаркие и все же, несмотря на хорошую погоду, я спала под толстым одеялом и ходила по дому, кутаясь в плотную вязаную шаль.

Я попросила Пенелопу познакомить меня с прислугой. В особняке работали, не считая экономки и Стюи, три горничные, кухарка, посудомойка. И ни одного мужчины, кроме Стюи, словно ни Дрэйк, ни Нордан не желали видеть на своей территории других взрослых представителей собственного пола. При домоправительнице женщины были вежливы, почтительны со мной, но от меня не укрылись косые взгляды исподлобья, когда Пенелопа отворачивалась. Неодобрительные, недоуменные, неприязненные, похожие на взгляды свиты императрицы и наследницы, на взгляды родом из моего детства, из моих воспоминаний. Пенелопа посоветовала мне не обращать внимания, поведав, что, когда Дрэйк взял ее на должность экономки, слуги ниже рангом тоже не сразу приняли столь молодую, моложе многих годами, женщину в качестве домоправительницы. Впрочем, я со слов Пенелопы лишь подтвердила свои догадки. Слуги действительно шептались обо мне, и ничего лестного в этих пересудах не было.

Дни тянулись и тянулись, серые, безрадостные в укачивающей своей монотонности. И утро одиннадцатого дня ничем бы не выделялось среди прочих, если бы не замеченная мной случайно маленькая статья в газете. Если бы к расположенной в самом низу страницы статье не прилагалась черно-белая картинка. Если бы я не узнала изображенное на ней лицо человека.

В обведенной в черную траурную рамку статье говорилось, что две недели назад в конторе, расположенной на окраине Эллораны и принадлежащей торговцу живым товаром Эфрайи Шадору, уроженцу королевства Виатта, произошел пожар по причине неисправности проводки. Двухэтажное старое здание, где Шадор снимал помещения под контору, выгорело внутри полностью, найденные останки опознали как принадлежащие Эфрайи Шадору…

Абзац, убористый, набранный мелким шрифтом, я не дочитала. Бросив газету, выскочила из столовой, поднялась бегом в свою комнату и закрылась в ванной. Тошнило долго, скручивая желудок спазмами, хотя я почти ничего не успела съесть. Быть может, накануне во время ужина что-то несвежее попалось?

После я лежала в постели, борясь с дурнотой, опасаясь выходить из комнаты, ища в себе жалость к тому, кто осматривал меня столь мерзким образом, кто держал меня в душной витрине и продал, для кого я была товаром, одной из множества таких же живых кукол, которых нужно сбыть подороже, повыгоднее. Искала и не находила ни крупицы. Смерть в огне ужасна… если, разумеется, он умер во время пожара, а не раньше. Нордан ведь говорил, что больше Шадор никого никому не продаст, что не останется упоминаний о рабыне Сае. Вместе с конторой сгорели и все бумаги Шадора, списки, документы, учетные книги. И две недели назад я и Дрэйк уехали в «Розанну», Нордан же остался в городе, предоставленный сам себе.

Обещал убить торговца. И, похоже, действительно убил, избавившись от следов существования Саи.

К полудню мне стало лучше, и я решила не рассказывать Лиссет ни о недомогании, ни о своих подозрениях. Меня удивляло, что я так равнодушно отнеслась к вероятному убийству Шадора, но расстраивать лисицу грузом осознания не хотелось. Лиссет чувствовала себя хорошо и ни на что не жаловалась, и я сочла, что в моем недомогании и впрямь виновато что-то несвежее, попавшееся только мне. В конце концов, ела я куда больше, чем лисица.

Однако на следующее утро все повторилось. На сей раз раньше, я проснулась, уже чувствуя тошноту. Добралась до ванной, даже не закрыв дверь. Когда отпустило немного, не нашла в себе сил подняться и вернуться в постель, осталась сидеть прямо на полу, измученная, дрожащая, не понимающая, что происходит.

В спальне тихо стукнула створка, и в ванную зашла Лиссет в наброшенном поверх короткой пижамки халате, растрепанная, хмурая.

— Полагаю, спрашивать тебя о последних женских днях уже бесполезно.

Я совершенно о них забыла! Но помню, что предыдущие были еще на подъезде к столице, то есть… Я попыталась посчитать и не смогла.

— И давно тебя тошнит по утрам? — Лисица приблизилась ко мне, наклонилась, помогая встать.

— С… со вчерашнего дня, — не понимаю еще, в чем дело, мысль ускользает упрямо, но становится вдруг страшно, сердце бьется заполошно, громко, едва ли не оглушая. — Лиссет, у меня всегда… всегда было немного нерегулярно и… и…

— Извини, дорогая. — Лисица подняла рывком подол моей сорочки выше талии, положила теплую ладонь мне на живот. Несколько секунд смотрела в пустоту мимо меня, затем улыбнулась широко, радостно. — Надо было сразу сообразить и раньше проверить, а я не догадалась, что, в общем-то, неудивительно. Кто бы предположил подобное… Ну что, Шель, поздравляю, ты беременна.

Я смотрела потерянно на Лиссет, и смысл слов ее пропадал за суматошным стуком сердца.

Беременна.

Несложное вроде слово, но за ним — целый мир, незнакомый, пугающий. Мир, в котором я искала и не находила еще себя, в котором не видела своего будущего. Мира, которого не должно было быть для меня так же, как не должно было сохраниться мое сияние.

— Надо записать тебя на прием к целительнице и как можно скорее, она все скажет точно и в деталях. Одна моя подруга работает секретарем у хорошей практикующей целительницы, которая как раз специализируется на женских недомоганиях у нелюдей. Не думаю, что стоит идти к обычному доктору, будучи беременной от бессмертного получеловека. — Лисица убрала руку, оправила сорочку. — Мальчики со дня на день возвращаются, Дрэйк, правда, обещал позвонить, когда они приедут в Эллорану, но неплохо было бы управиться до их явления.

Я полубессознательно коснулась своего плоского живота через белый хлопок, хотя и понимала, что срок слишком маленький, чтобы что-то ощутить, чтобы начала изменяться фигура.

Я беременна.

— Но… как?

— Ты не знаешь, откуда детки в мамином животике берутся?

— Знаю. Я не о том. Ты же говорила, что у членов братства не может быть детей, — и Дрэйк об этом упоминал.

— По крайней мере, никто не слышал о детях от них. Тут возможны два варианта — или ты очень-очень особенная, или парная привязка выполняет свое прямое назначение даже с братством. Лично я склоняюсь ко второму варианту.

Пошатываясь, я вернулась в спальню, легла поверх одеяла.

Беременна. У меня будет ребенок.

— Я должна сказать им, — произнесла я негромко.

— Надеюсь, ты понимаешь, что завершенная привязка у тебя с Норданом, соответственно, почти наверняка он у нас счастливый папочка. — Лиссет вышла следом, остановилась перед кроватью, глядя на меня сверху вниз.

— Я все равно должна сказать им обоим.

— И правильно. Пока лучше не выделять среди них кого-то одного, а стараться почаще подчеркивать, что они оба для тебя важны в равной степени.

— Они оба мне важны.

— Проблема в том, что на данном этапе мальчики с тобой не согласятся. Уверена, каждый из них желает быть в твоих глазах единственным, неповторимым и ого-го каким героем-любовником. Даже если некоторые старательно делают вид, будто их это ни капли не интересует.

Изменения в моем запахе. Нордан говорил, что новый оттенок просто есть, не связанный с моим настроением.

Яд в моей крови, убивший напавшую на меня керу. Сейчас я четко вдруг осознала, что была права, считая собственную неожиданную ядовитость следствием защитного механизма, оберегающего дитя в утробе матери.

Голод. Слезы по поводу и без.

Холод.

Я закрыла глаза. Лиссет упоминала, что женщины-оборотни чувствуют, кто именно отец их ребенка. Не ведаю, как это ощущают оборотни, но что-то, трепещущий холод ли в пальцах, неумолимая интуиция ли, подсказывали, что отец зародившейся во мне жизни — действительно Нордан.

У нас будет ребенок.

Учась в пансионе, я, как и большинство его воспитанниц, мечтала о детях. Но дети в этих мечтах подчас оказывались чем-то далеким, приложением к замужеству, важным, необходимым, неизбежным, однако эфемерным немного. Все, кто по окончанию пансиона мог рассчитывать на выезд в свет, на брачные предложения, кто уже был помолвлен или сговорен еще ребенком, знали, что после свадьбы от них прежде всего ждут известия о беременности, о благополучном рождении наследника ровно через девять месяцев. Нравы в Феоссии отличались повсеместно строгостью, не могло быть и речи о том, чтобы молодожены жили «для себя». Но юные леди грезят о великолепных балах и пылких кавалерах, романтических чувствах и запретных поцелуях. Замужество, дети остаются в отдалении, за дымкой красивых иллюзий.

В храме я отбросила глупые, пустые мечты о балах, свадьбе, детях. Я одарена милостью Серебряной и разве можно променять оказанную ею высокую честь на ночь страсти безрассудной, бессмысленной? После захвата Сина, размышляя о своей участи, незавидной, горькой, я не единожды ловила отрешенную мысль, что могу забеременеть, ведь никто не заботится о защите рабыни от последствий близости с мужчиной. Но даже тогда я не думала о возможной беременности как о чем-то, что может произойти именно со мной, произойти в ближайшее время.

Я пыталась представить нашего ребенка. Искала слова нужные, верные, чтобы рассказать о беременности. Воображала реакцию мужчин и вздрагивала, опасаясь, что мне не поверят, что заставят избавиться от малыша, как от обузы лишней, бесполезной. Братство не допускает привязанностей, близких отношений и мне страшно от того, что они могут сделать с нами лишь за то, что я жду ребенка от одного из членов Тринадцати.

Боялась недоверия, боялась увидеть в глазах равнодушие, нежелание приводить в этот мир дитя. Но знала, что не дам его в обиду, не позволю сделать аборт, какие бы доводы мне ни привели в пользу последнего. А если попытаются заставить силой, против моей воли, то я сбегу.

На следующий день Стюи повез нас с Лиссет к целительнице. Лисица рассказала, что живет целительница за городом, но принимает в Эллоране, снимая для визитов пациентов маленький частный дом в тихом районе.

Дом действительно невелик, одноэтажный, окруженный зеленым забором и кустами колючего боярышника. Оставив Стюи в автомобиле у края тротуара, мы через незапертую калитку прошли во дворик, залитый солнечными лучами, поднялись на крыльцо, где нас встретила девушка, высокая, тоненькая, как Лиссет. Длинные темно-каштановые волосы собраны в хвост, ясные зеленовато-карие глаза, приветливая улыбка на красивом лице.

— Вот и наша будущая мамочка. Шель, это моя хорошая подруга Тайя, тоже оборотень, только волчица, — представила нас Лиссет. — Шель, моя младшая сестренка по духу.

— Рада познакомиться, — кивнула мне Тайя и открыла перед нами дверь. — Проходите.

Мы посидели немного на диванчике в приемной, ожидая, когда целительница закончит с предыдущей посетительницей. Наконец Тайя проводила меня к целительнице, невысокой, светловолосой женщине средних лет. Лисица осталась в приемной, ободряюще улыбнувшись мне вслед.

Небольшая, пропахшая травами комната с письменным столом, креслами, кушеткой, ширмой в углу. Вопреки моим ожиданиям женщина просит занять одно из кресел, осматривает, едва касаясь, лишь поводя руками вокруг меня. В ответ на мой недоумевающий взгляд целительница поясняет добродушно, что у некоторых видов тело беременной считается неприкосновенным до самых родов и даже другой женщине нельзя дотрагиваться до священного сосуда, хранящего в себе новую жизнь. Закончив с осмотром, целительница занимает кресло по другую сторону письменного стола, расспрашивает о моем здоровье, симптомах. Я отвечаю чуть сбивчиво, неуверенно, слушаю растерянно, что мой ребенок будет сильным, что его магия проявляется уже сейчас, отражаясь на мне. Слушаю и вспоминаю свой частый озноб, холод, таящийся в кончиках пальцев. Сковывающий мороз, когда я отсыпалась после нападения керы.

Не яд исцелил меня так быстро.

Неведомая еще сила, поселившаяся во мне, но мне не принадлежавшая.

И названый срок — две с половиной недели, — мне уже ни к чему, я и так не сомневаюсь в отцовстве Нордана.

Но все равно боюсь его реакции. Едва ли он ожидает, что у него может появиться наследник. Боюсь разочаровать Дрэйка. Мне кажется, он был бы рад маленькому, однако какой мужчина будет радоваться ребенку чужому, не своему?

Выслушав рекомендации по питанию, образу жизни, в том числе совет уделить особое внимание проявлению силы ребенка и колебанию уровня и когда в следующий раз желательно посетить целительницу, я покинула кабинет. В приемной Лиссет, махнув на прощание рукой Тайе, взяла меня под локоть, вывела из дома. К моему удивлению, во дворе перед калиткой стояла Дамалла и время от времени бросала через плечо многозначительные взгляды на Стюи, ожидавшего нас в автомобиле. Заметив нас, шагнула навстречу, пристально осмотрела меня прищуренными карими глазами.

— И впрямь, — произнесла демоница задумчиво. — Вот уж не думала, что такое случится на моем веку — Нордан папаша! Представляю выражение его физиономии при озвучивании сей светлой новости.

— Он еще не знает, — возразила я.

— Они еще не вернулись? — уточнила Дамалла.

— Нет, — ответила Лиссет. — Должны сегодня-завтра, поэтому и срочность такая. Боюсь, потом они Шель запрут где-нибудь подальше и понадежнее и никого к ней не подпустят и на расстояние выстрела.

Мы сошли с мощеной плиткой дорожки, встали за раскидистыми ветвями боярышника, скрывшего нас от взоров прохожих на улице, от проезжающих мимо экипажей. Демоница протянула мне руку, я вложила послушно свои пальцы в ее ладонь. Спустя несколько секунд Дамалла отпустила мою руку, кивнула медленно.

— Да, вторая привязка, как ты и говорила, Лис. Неоформленная до конца, но без отметки.

— Это я… Дрэйка пытаюсь… привязать, — призналась я смущенно.

— Мне любопытно, как вторая вообще образовалась, если Дрэйк Шель не кусал, был с ней неприлично вежлив и сдержан, никаких лишних телодвижений в ее сторону не делал, — заметила лисица.

— Как-как. Точно так же, как образовалась первая — на инстинктах и влечении.

— Но я не… То есть я человек, — пусть я и одарена милостью богини, но все же человек!

— В принципе человек, да, но ты же колдуешь? Можешь не отвечать, я и так вижу по ауре. У обычных людей привязок-то и не бывает на самом деле, не считая этой искусственной ерундистики. А то, что бывает у нас, — это что-то вроде предохранительного механизма, работающего на инстинктах и древней природной магии. Признавайся, ты Дрэйка хотела? Хоть разочек, хоть в фантазиях? Необязательно что-то горячее представлять, можно и просто какую-нибудь беседку с розами, невинное романтическое свидание, трепетное держание за ручки.

— Я… — Под взглядом демоницы, испытующим, выжидающим, я смешалась, потупилась. — Я… люблю его.

Просто сказала. Не задумываясь, не анализируя. Осознавая неожиданно отчетливо, ясно, что действительно люблю. С той самой ночи, когда увидела впервые, несмотря на страх перед незнакомым мужчиной, перед потерей сияния, перед неизвестностью. Я помню запах Дрэйка в его спальне, помню, как решила тогда, что это мужской парфюм. Помню, как понравился мне слабый аромат этот. Я еще не видела самого мужчины, но меня уже взволновал приятно его запах.

Мир вокруг вздрогнул вдруг, покачнулся, и я слепо ухватилась за руку стоящей рядом Лиссет.

— Тебе плохо? — забеспокоилась лисица, всматриваясь встревожено в мое лицо. — Позвать Тай?

— Норд рассказал, что нашел меня по моему запаху, — еще не видел меня, но его уже привлекал мой запах. — И я… тоже чувствовала запах Дрэйка прежде, чем увидела его впервые…

— Как интересно, — протянула Дамалла. — А ваша с Дрэйком встреча состоялась до или после укуса Нордана?

— После, — прошептала я. — Через несколько часов. Дрэйк, он… поступал благородно, заботился обо мне, хотя, по сути, не был обязан, ведь я ему никто, он совсем не знал меня тогда.

— Привез Шель на бал в императорский дворец, где мы и познакомились, — добавила Лиссет.

— И ты влюбилась, — подытожила демоница.

Влюбилась. И не заметила, когда, при каких обстоятельствах первая наивная влюбленность успела обернуться любовью. Когда огонек робкий, колеблющийся, подобный пламеню свечи на ветру, обратился пожаром диким, лесным, в котором я желала сгореть, не боясь, не думая о последствиях? Когда Дрэйк из призрачного героя невинных девичьих грез превратился в необходимого мне мужчину, моего мужчину, из-за которого я готова броситься на любую женщину, посмевшую заявить на него свои права?

— Ох, девочки-девочки, все эти ваши любови до добра не доведут, — вздохнула Дамалла. — Знаете, насколько проще и легче живется, когда получаешь от мужика отличный секс, питательную энергию и не забиваешь себе голову романтическими бреднями? А если он не в состоянии выдать отличный секс, сразу его заворачиваешь без лишних соплей. Вот вам, девушка, и ответ, как образовалась вторая привязка. Нордан через укус привязал тебя к себе, а ты чуть позже увидела Дрэйка, влюбилась и где-то на твоей подкорке возникла мысль, что данный самец весьма и весьма неплох и надо бы его к рукам прибрать, пока кто другой удачливый не захапал. Может быть, яд на тебя так подействовал, может быть, еще что-то, твоя магия или наследственность какая-нибудь, но ты инстинктивно создала свою привязку с понравившемся тебе самцом.

То есть сделала почти то же самое, что сделал со мной Нордан. И руководствовалась, похоже, тем же расплывчатым, невнятным «захотелось».

— Только привязка с Дрэйком не завершена, — напомнила лисица.

— Он тебя не кусал?

Я покачала отрицательно головой.

— Но секс был, — вместо меня ответила Лиссет, предупреждая следующий вопрос демоницы.

— Значит, без укуса никуда. Укусит, появится отметка, привязка закончит формирование. Не исключаю, что по завершению ты и Дрэйка сможешь сделать отцом. Конечно, прежде тебе надо выносить и родить этого ребенка, а уж потом приниматься за следующего.

— Клыки и яд как дар змеиной богини, который братство могло передавать другим, неся как смерть, так и новую жизнь. Раньше я думала, что под новой жизнью подразумевались отмеченные, вроде как у них после укуса другая жизнь начинается, но теперь подозреваю, что предположение ошибочное. Яд может убить, а может стать частью парной привязки и поспособствовать зарождению новой жизни.

Лиссет и Дамалла так внимательно, изучающе посмотрели на мой живот, что я, вновь смутившись, отпустила руку лисицы.

— Лис, тогда получается, что братство может образовывать привязки с женщинами и плодиться в свое удовольствие, однако они этого почему-то не делают.

— В братстве запрещены любые привязанности, близкие отношения с другими людьми, — объяснила я.

— Да какие проблемы? — удивилась демоница. — Секс, тем более сугубо ради получения потомства прекрасно может обойтись и без близких отношений.

— Нет. Парная привязка — это в том числе защита своей женщины, — говорила я негромко, твердо, вспоминая рассказы Дрэйка и Лиссет, отношение Нордана ко мне, складывая элементы в единую систему. — Прежде всего он будет защищать ее и своих детей, ставя их безопасность, благополучие выше интересов, нужд братства. Если она умрет, он почувствует. Как он будет жить после ее смерти, пусть даже и от старости, пусть даже она и проживет дольше, чем обычные люди? Парная привязка — это уязвимость, слабость, которых братство не допустит среди своих членов.

— И с твоих, Шель, слов я поняла, что ни Дрэйк, ни Нордан не имели никакого понятия, что при укусе девушки может образоваться парная, — подхватила лисица. — Пес с ледышкой, он там давно уже ни во что не вникает, но чтобы Дрэйк да не знал?

— Сразу после укуса Норд сказал, что если у меня будет другой мужчина, не из братства, то он умрет, — оброненная вскользь фраза, что когда-то давно братство привлекали девственницы, что невинные девушки пахнут иначе. Неужели для Нордана все девственницы пахнут так же, как я? — И Дрэйк тоже знал, что после укуса у меня уже не может быть нормальной жизни, я не смогу выйти замуж и родить ребенка.

— То бишь они знают о некоторых особенностях своего яда и влиянии оного на женский организм, потому как сильно сомневаюсь, что на мужской он воздействует точно так же. Но откуда они об этом узнали, если все последователи Тринадцати были мужчинами? Или братство все эти века пребывает в счастливом неведении относительно способов своего размножения, или… — Лиссет помолчала секунду-другую, нахмурилась. — Или все-то им известно, но предпочитают не распространяться.

— Не всем, — возразила я. — Норд, Дрэйк и Беван ничего не знают.

— Ты так в этом уверена?

— Да.

Разрозненные осколки информации, оговорки, случайно сохранившиеся упоминания — все, что им известно. И братство уничтожает жриц Серебряной, однако даже Дрэйк не знает, почему.

— А ведь братство пропагандирует равенство в своем кругу, — заметила вдруг Дамалла.

— Сугубо мужское равенство, Мэл. Да и теперь очевидно, что только пропаганда у них и есть, а по факту все как везде. Старшие, младшие, ведомые, ведущие, информация для избранных.

Могло ли сияние сохраниться из-за привязки? Или из-за яда? И у моего ребенка дар проявляется уже сейчас. Что же будет, когда он родится? Его сила — наследие отца или результат соединения магии обоих родителей? И были ли когда-то еще привязки, образовывающиеся между членами братства и жрицами?

Быть может, поэтому они пытаются избавиться от подобных мне, пытаются стереть упоминания о нас? Из-за детей, которые могут родиться от таких союзов?

Лиссет зря волновалась и торопилась. Мужчины не вернулись ни в этот день, ни на следующий, ни в последующий. Моя тревога растет, теснится с ожиданием чего-то плохого, предчувствием беды.

Каждое утро начинается с тошноты, и я перестала спускаться в столовую к завтраку, попросив приносить поднос с едой в мою комнату. Я много думала о возможной связи жриц с братством и с каждым новым витком размышлений версия с привязками и детьми казалась все более и более вероятной. Странно, наивно предполагать, будто пути-дорожки братства и жриц не пересекались никогда прежде, а значит, наверняка случались нечаянные встречи. И раньше братьев было больше, соответственно, вероятность повышалась. Что, если запах одаренных богиней привлекал членов Тринадцати так же, как Нордана мой? Формировались привязки, образовывались пары, возможно даже, рождались дети. По крайней мере, происходило зачатие. И братство отсекало пагубную слабость, избавлялось от женщин… и, кто знает, быть может, от собратьев тоже. Лиссет рассказывала ведь, что некоторое время назад братство уничтожало собственных членов, пребывая в уверенности, что легко найдет замену павшим товарищам.

Но ничто не длится вечно, как бы ни стремились люди верить слепо в бесконечность, безграничность всего.

Отметка шестнадцатого дня на календаре. Традиционное уже утро. Теперь я, подобно лисице, не покидаю спальню раньше полудня. Когда отпускает, лежу подолгу под одеялом, читаю или греюсь. Сегодня задремала незаметно и проснулась резко, в тревоге, услышав шум мотора во дворе. Вздрогнула, попыталась выбраться из-под одеяла, путаясь в складках, чувствуя, как накрывает приливной волной радость, счастье, облегчение.

Вернулись!

Торопливые шаги по коридору, стук распахнутой рывком двери. Нордан застыл на пороге, глядя на меня пристально, недоверчиво, жадно. Я провела растерянно по заплетенным в косу волосам, лишь сейчас вспомнив, что я по-прежнему в ночной сорочке, не в короткой и соблазнительной, а в длинной, закрытой, фланелевой, с лентами у горла. Что растрепавшаяся за ночь коса не переплетена заново и выбившиеся черные прядки обрамляют бледное лицо. Мужчина приблизился стремительно к постели, я, все еще путаясь в одеяле, перебралась к краю, навстречу Нордану. Он обнял меня, прижал к груди, на мгновение сдавив мои ребра. Но мне все равно, я обняла в ответ, вдыхая такой родной аромат, понимая, что Нордан наконец-то здесь, со мной.

Они оба.

Мужчина отстранился, приник к моим губам. Поцелуй поверхностный, лихорадочный, нет в нем ни нежности, ни страсти, только горьковатое чуть нетерпение, клюквенный привкус облегчения, искрящаяся всеми цветами сумасшедшинка радости. Не разжимая рук, Нордан упал вместе со мной на кровать, продолжая целовать то мои губы, то все лицо.

— Я скучал, котенок.

— Я тоже скучала. И волновалась. И боялась.

— Пришлось задержаться. Дюжина нелюдей и не могут к одному решению прийти.

— Почему не тринадцать?

— Я только поприсутствовал на обсуждениях и дебатах и воздержался от всех голосований. Дело принципа. — Мужчина провел ладонью по моему телу, словно проверяя, на месте ли все его части. — Ты совсем не ешь?

— Ем. И много. — Я запустила пальцы в золотисто-каштановые волосы, растрепывая их, разделяя на вьющиеся пряди.

— И куда все уходит?

— Не знаю.

— Удивлен, что ты до сих пор в постели. Обычно в это время ты уже одета. — Нордан скатился с меня, сел рядом. Нахмурился, всмотрелся обеспокоенно. — И в запахе что-то не так. Ты хорошо себя чувствуешь? Ничего не болит?

— Нет. Я… Мне надо кое-что сказать тебе и… Дрэйку.

— Что-то произошло за время нашего отсутствия?

— Да. То есть нет. То есть это произошло раньше, но узнала я только… недавно. — Я тоже села, расправила складки на подоле сорочки, избегая прямого взгляда. — Если не трудно, вы не могли бы подождать меня в гостиной? Я переоденусь и спущусь. Пожалуйста, — добавила тише. — Это… важно и срочно.

— Хорошо. — Мужчина встал. — Скажу Дрэйку, чтобы задержался. Стюи еще багаж не выгрузил, а Дрэйк уже рвется в императорский дворец. Жизнь ему без работы не мила.

Или не желает мешать нам. Дрэйку не надо чувствовать мои эмоции, чтобы понимать, где я, с кем и что именно мы делаем.

Нордан вышел, а я вопреки обыкновению переоделась в штаны и тунику, распустила и причесала волосы. Спустилась на первый этаж, ощущая остро не только запах тумана и мха, но и сандала, лета, понимая, что не смогу сейчас обнять, поцеловать Дрэйка так же, как Нордана.

Я без стука вошла в гостиную. Нордан стоял возле книжного шкафа, Дрэйк рядом с креслом, но оба сразу обернулись ко мне. Огненный всполох в глазах Дрэйка, и противовесом улыбка вежливая, сдержанная.

— Здравствуй, Айшель, — поздоровался он.

Я кивнула, закрыла плотно дверь.

— Присядьте, пожалуйста, — попросила я и направилась к шкафчику со стеклянными дверцами. Достала два бокала, выбрала бутылку с виски. Названия напитков на глянцевых этикетках ни о чем мне не говорили, я взяла ту, которую уже вроде бы видела у Нордана.

Поставила бокалы на кофейный столик, разлила виски, чувствуя на себе взгляды удивленные, непонимающие.

— Что-то случилось, Айшель? — уточнил Дрэйк.

Я молча указала на диван перед столиком. Переглянувшись, мужчины все же сели послушно, продолжая пытливо, настороженно следить за мной. Я пододвинула каждому по бокалу, выпрямилась, теребя манжету желтой туники.

— Я… — начала и осеклась, разом растеряв все заготовленные заранее слова, фразы. — Я… — Не сдержавшись, я заметалась по гостиной, складывая судорожно речь. — В ваше отсутствие кое-что случилось, чего я совсем не ожидала… Никто не ожидал, но Лиссет подтвердила, и мы были у целительницы, и она тоже подтвердила… и Дамалла тоже…

— Ты ходила к целительнице? — переспросил Нордан требовательно. — Зачем?

— Ты здорова? — добавил Дрэйк.

Видит Серебряная, я никогда не предполагала, что мне придется признаваться в собственной беременности перед двумя мужчинами, ни один из которых не приходится мне ни мужем, ни близким родственником, ни врачом. Как вообще рассказывают о таком?!

— Я? Да, целительница сказала, что со мной… с нами все в порядке, я здорова, и… Я понимаю, что вы мне, возможно, не поверите, потому что раньше ничего подобного не случалось… или, я подозреваю, скорее не все об этом знают…

— Шель, заканчивай мельтешить и говори прямо, что произошло, — перебил Нордан.

Я вернулась к столику, замерла напротив мужчин. Сердце забилось вдруг чаще, громче, в горле пересохло.

— Я… Я… — я вздохнула глубоко, шагнула в пустоту, в неизвестность. — Я беременна.

Я слышала лишь стук своего сердца набатом. Мужчины молчали и, хотя я знаю их совсем мало времени, хотя они отличаются друг от друга характером, воспитанием и возрастом, мне кажется почему-то, что впервые за столь долгую жизнь выражение лиц их, взглядов совершенно одинаково. Отчетливое непонимание — так, как если бы я произнесла что-то на неизвестном им языке. Настороженное недоверие — ведь женщины не беременеют от членов братства. Изумление яркой вспышкой. Растерянность порывом ветра.

Я смотрю поочередного на каждого, вижу только эту причудливую маску, сменяющие друг друга эмоции, ищу и не нахожу. Чего? Радости, счастья? Они давным-давно отказались от мыслей о детях, если вообще задумывались о ребенке до вступления в братство. Никто из них не желает становиться отцом, никому не нужна такая ответственность, постоянный источник тревог, хлопот и новых проблем.

Нордан встал вдруг, и я отшатнулась от столика. Закусила губу, пытаясь сдержать неожиданно стиснувшие горло рыдания. Чего я ждала, о чем думала, на что надеялась?

Дрэйк перевел взгляд на бокал перед собой, но я заметила знакомое уже сосредоточенное выражение, когда мужчина начинал взвешивать, просчитывать, решать.

— Вы… — Я попятилась к выходу в коридор, всхлипнула, чувствуя, как побежали по щекам слезы. — Если… если вы решите избавиться от ребенка, то вместе с ним вам придется убить и меня! — выкрикнула и выскочила из гостиной, хлопнув дверью.

Едва не сбив в холле Пенелопу, поднялась в свою комнату, нашла в ящике тумбочки носовой платок, встала возле окна, вытирая слезы. Понимаю, что стала слишком плаксивой, но ничего не могу с собой поделать. И не унять боль, обиду, разочарование. Страх перед будущим туманным, неизвестным. Даже если сбегу, Нордан все равно меня найдет, да и как я буду выживать одна, беременная, без крыши над головой и средств к существованию, ведь я, по сути, ничего не умею?

Хорошо слышный через открытое окно стук двери парадного входа. Я отодвинула край портьеры, наблюдая, как Дрэйк быстро пересек двор, сел в стоящий перед фонтаном автомобиль. Посмотрел на дом, на окно моей комнаты, и мы встретились взглядами. Лишь на секунду, трепещущую, мучительную, а затем мужчина отвернулся, завел мотор. Экипаж выехал со двора. И следом раздался короткий стук в дверь спальни. Отложив платок на тумбочку, я подошла, открыла. Отступила, пропуская Нордана в комнату. Мужчина захлопнул створку, шагнул ко мне, обхватил мое лицо ладонями.

— Кто тебе сказал такую чушь? Никто не собирается избавляться от ребенка. Ты права, новость неожиданная и Дирг знает, как так вышло, помимо очевидного факта, но… — Нордан коснулся своим лбом моего, продолжил тише: — Тебя никто не тронет. Вас обоих. Если рискнут, то пожалеют.

— Но братство… — начала я.

— Пусть катится в подземный мир. Пусть сами разбираются со своими заговорами. — Мужчина легко поцеловал меня, отступил на шаг, оглядел мою фигуру внимательно и одновременно недоверчиво. Я видела в посветлевших глазах искрящуюся смесь недоумения, растерянности, непонимания, как должным образом реагировать на нежданное известие. Видела желание скорее утешить, успокоить меня, чем действительное осознание, что у него будет ребенок, наследник.

У нас будет.

Позже поймет.

Нордан взял меня за руки, провел подушечкой больших пальцев по моим. Приподнял мои руки, посмотрел пристальнее. И внутри меня взметнулся холод, обдал колючими снежинками, брошенными порывом ветра в лицо.

— Тебе не понравилось кольцо?

— Понравилось. Оно красивое и твой подарок дорог мне, я понимаю, как много он для тебя значит, но… — Я осторожно высвободила руки, отвела глаза. — Я его недостойна.

— Почему? — вопрос короткий, требовательный.

Я отошла к окну, встала спиной к мужчине, страшась взглянуть ему в лицо, чувствуя, как сковывает жестким панцирем холод.

— Прости меня, пожалуйста… Я должна была сказать сразу, как только мы вернулись из «Розанны», но не смогла… Я так боялась твоей реакции, хотя и осознавала, что обманываю тебя… и причиняю боль Дрэйку.

— Дрэйк-то здесь при чем? — нетерпеливые, раздраженные чуть нотки в голосе.

— При том. Я… На мне есть… вторая привязка. Когда я впервые увидела Дрэйка, я… — каждое слово рвануло душу железными крючьями, оставляло на языке мерзкий привкус прокисшего молока. И я могла лишь догадываться, что чувствовал сейчас Нордан. Что он почувствует спустя несколько фраз. — Я влюбилась в него. И неосознанно создала привязку. Тогда я еще не понимала, что делаю, я даже ничего не заметила и не заподозрила. Просто ощущала его запах. С самого начала, прежде чем увидела, и потом запах только усиливался. Каждый поступок Дрэйка, каждый его жест по отношению ко мне лишь укреплял мои чувства, мое желание быть с ним. Когда мы приехали в «Розанну», запах начал сводить меня с ума. Я не только хотела быть рядом с Дрэйком, я хотела… его. Дрэйк, он… отталкивал меня, сохранял между нами дистанцию, не пытался соблазнить меня, не делал никаких намеков. Потом… было нападение керы. Я проспала две ночи и весь день, пока организм восстанавливался. Дрэйк был рядом, он испугался за меня, винил себя в нападении… — Слезы вновь потекли по щекам, говорить все труднее. Позади тишина, но мне уже холодно настолько, что едва ли я заметила бы, даже если бы вся комната в единый миг обратилась ледяным чертогом. — К утру следующего дня я была здорова, следы от укуса керы зажили. И я… я сама соблазнила Дрэйка. Мы стали близки.

Последние тяжелые слова упали камнями в воду, пустив широкие круги по глади, растревожив еще недавно спокойный, безмятежный подводный мир. И я словно воочию вижу, как вода застывает прозрачным монолитом. Касаюсь щеки, собирая слезы, и замечаю, как капли влаги на кончиках моих пальцев превращаются в крошечные осколки льда.

Мне страшно обернуться, страшно посмотреть Нордану в глаза. Он ничего не говорит, но напряженное, готовое лопнуть в любой момент молчание хуже криков, хуже открытого всплеска ярости.

Громкий, злой хлопок двери за моей спиной. Ноги подкашиваются, и я опускаюсь на пол, опустошенная, дрожащая. Слышу доносящиеся со двора шум мотора, звуки выезжающего автомобиля и захлебываюсь рыданиями, отчаянием, вязким ощущением, что, даже сказав правду, продолжаю предавать.