Наследник криминальной империи

22

Аня

До меня доносится пьяный смех и музыка. Те, кто меня похитил сильно ругаются матом и не торопятся отпускать даже после слов Богдана о том, что я ему не нужна. Что со мной будет дальше никто не говорит, а мне с каждой новой секундой становится труднее дышать, к горлу подступает тошнота. Я не могу больше здесь находиться…

Сквозь пелену паники пытаюсь думать. Может быть попытаться сбежать? Но я не уверена, что у меня получится это сделать. Дверь заперта снаружи, а мужчины вооружены. Готова ли я так рисковать? Навряд ли.

Кажется, что меня держат больше суток в этом помещении, которое похоже по ощущениям на холодный и сырой погреб. А Богдан… Даже не знаю, что теперь и думать. Вдруг он специально сказал это моим похитителям? Анализировать и сопоставлять факты очень тяжело в таком состоянии. Мысли, одна чудовищнее другой, лезут мне в голову и постепенно сводят с ума.

За дверью слышатся тяжелые шаги, я вскакиваю на ноги и отхожу от кровати, вжимаясь в холодную стену. Стараюсь не реветь, но от страха и отчаяния близка к этому. Мочевой пузырь распирает от позывов в туалет, а еще кружится голова.

Мужчина, появившийся в дверях, бросает на кровать бутерброд в картонной упаковке и новую бутылку с водой.

— Когда вы меня отпустите? Он же сказал вам, что у него полно других женщин, а я ему не нужна… Мне нужно в туалет, а еще мне очень плохо… — лепечу я.

— Ну так присядь в углу и справь нужду, здесь тебе не пятизвездочный отель, — мужчина опасно скалится и приближается ко мне. Я стараюсь не смотреть ему в глаза, чтобы не выдать своего жуткого страха. — А ты ничего, сладкая… — тянет он. — Если до утра никто по твою душу не придет так уж и быть без внимания не оставлю, — пьяно дышит мне в лицо. Меня скручивает от тошноты и рвет прямо ему под ноги.

Бультерьер громко ругается матом, зовет напарника. Тошнота не желает отпускать, и меня снова рвет желчью. По мне лучше бы и вовсе было лишиться чувств.

— Поставь ей ведро у кровати, — брезгливо распоряжается он. — Не иначе все здесь заблюет и загадит.

Последующие часы ко мне никто не приходит. Находиться в комнате становится еще невыносимее. Я пытаюсь успокоиться, представить себя вдали от всего этого ужаса, в который попала, но ничего не выходит. Снова раздается шум за дверью, но у меня совершенно нет сил подняться с кровати. Прижав руки к животу, я плачу и молюсь.

Спустя еще несколько часов понимаю, что даже голод и тошнота не так мучительны, как отсутствие доступа к нормальному туалету и чистой воде. Каждый раз справляя нужду я трясусь как осиновый лист, что в комнату кто-то войдет и застанет меня за этим процессом. Я ведь не переживу, если хоть кто-нибудь из них меня тронет…

— Эй, подъем. Прием пищи, — я испуганно разлепляю слабые веки и отползаю к краю кровати, понимая, что нахожусь в комнате не одна.

Мужчина кидает в меня кусок хлеба и бутылку воды, кривит губы в издевательской усмешке и смотрит на меня сверху вниз. По позвоночнику пробегает холодок, когда он опускается и тянется руками к моей ноге. Обхватывает потной огромной ручищей лодыжку и тянет на себя.

— Пожалуйста… Нет… Меня сейчас снова вырвет. Пожалуйста… Я беременна! — от шока выкрикиваю я, заливаясь слезами.

— Вот как… — заинтересованно щурится он. — А Валевский знает?

— Скажите ему… Только, прошу, не трогайте. Прошу…

— Скажем… — с задумчивым видом бультерьер отступает назад и трет подбородок ладонью.

Внимательно смотрит мне на живот, затем усмехается, и вид у него такой, будто я сказала ему, что он только что выиграл миллион в лотерею.

— Ладно, отдыхай пока… Если что завтра продолжим, мне, по сути, плевать на огрызок внутри тебя. Да и ты такая ничего… В моем вкусе, — мерзко тянет он.

Меня начинает трясти при мысли, что это потное, страшное чудовище будет снова ко мне прикасаться. Не смогу с этим жить, если надо мной надругаются в этом чулане. Лучше бы сразу меня порешили. Я не хочу так жить.

Дверь за бультерьером с грохотом захлопывается, а слезы из моих глаз начинают течь рекой. Я растираю их по лицу, а вслух повторяю имя Богдана, мечтая, чтобы он вызволил меня отсюда. Неужели он оставит нас с ребенком на растерзание этим бугаям, не будет ничего предпринимать, чтобы вызволить меня из плена целой и невредимой? Ведь он спас нашего малыша от гибели, когда я шла на аборт… Тогда ему было на это не наплевать! Неужели оставит нас с ребенком сейчас?

Я закрываю глаза, пытаюсь представить, что не искала никакой работы, не встречалась никогда с Богданом, не видела всего, чем он занимается. Мне очень плохо, снова тошнит. Едва успеваю дойти до ведра, как меня выворачивает наизнанку желчью. Тяжело дыша, возвращаюсь на кровать, и утыкаюсь взглядом в облупившуюся стену. Мечтаю заснуть, а проснуться в комнате в общежитии с осознанием, что это всего лишь плохой сон, кошмар, о котором я вскоре забуду.