Наследник криминальной империи

52

Богдан

Дорога до офиса Вадима проходит как в тумане. Я на автомате веду машину, а мысли заняты лишь этой маленькой дурочкой. Аней. Без преувеличения, меня словно обухом по голове огрели. Я ни хрена не понимаю. Эта голубоглазая невинная фея, которая обожала залезать ко мне на колени и тереться носом о щеку, и которая смотрела на меня полными восторга глазами, обжималась при мне с каким-то дрыщом и потом заявила, что отец ее ребенка он, а не я.

Просто в голове не укладывается. У нее даже взгляд в этот момент изменился, стал высокомерным и злорадным. Это я настолько идиот, что не замечал, как она долгое время водит меня за нос, прикидываясь невинной овечкой? Или это просто тщательно спланированный спектакль, чтобы заставить меня харкать кровью?

От злости и непонимания я ударяю ладонью по рулю. Ну как так? Я же на эту дурочку ставку сделал, ближе всех подпустил. Что-то она во мне такое расшевелила, отчего для нее лучше быть хотелось, звезды с неба к ее ногам бросать. Потому что казалось, что на других матерых баб, продающих себя за цацки и тряпки, Анюта моя не похожа. Юная, неиспорченная, ребенка моего носит.

От собственного идиотизма хочется заржать. Столько всего в жизни перевидал: и женщин, и друзей продажных, и то, как брат на брата войной идет за кусок пожирнее. Сам от ментов в лесах прятался и со стволом под подушкой спал, потому что в тюрьму и на тот свет не хотелось. Думал, ничем меня уже нельзя удивить. Подстава пришла откуда не ждал… Дюймовочка. Дура малолетняя. Неужели не понимает, что за предательство я ее уничтожу? Я и за меньшее людям жизни ломал, а тут она меня по самому больному саданула. Я же ее тылом своим считал. Думал, какое бы дерьмо не происходило, дома есть она — мягкая, нежная и верная. Я, Богдан Валевский, женский треп о ползунках слушал, вместо того чтобы спать завалиться или с Серегой в клубе виски глушить. Все ради нее, чтобы улыбалась чаще.

В груди больно жжет. Мне хочется потереть ее ладонью, чтобы избавиться от этого ощущения. Я вспоминаю кукольное лицо Ани с фарфоровой кожей и пухлыми губами. Мне моментально хочется сжать его в ладонях и сильно сдавить. Чтобы ей, дряни, стало настолько же хреново, как и мне. Соврала она или нет — в обоих случаях ей нет прощения. Предательства и лжи я не прощаю никому.

А если не соврала?

Стискиваю зубы. Что, если ребенок и правда не от меня? Боль в груди усиливается. С мыслью о будущем отцовстве я прожил несколько месяцев, и она начала мне нравится. Пару раз я представлял своего новорожденного сына, будущего преемника с моими чертами. Глаза, правда виделись Анькины.

Поэтому я не понимаю, для чего ей было мне врать? Я же ей красивую жизнь и свое доверие как пес с зубах притащил. Потому что по глазам видел, что любит она меня такого, как есть. И капризы ей прощал, потому что смирился с ее молодостью и неопытностью. Для меня как-то неожиданно все серьезно стало, и впервые в жизни захотелось остепениться. Не потому что время пришло, а потому что Аня так смогла меня зацепить своей искренностью и не испорченностью. Рядом с ней я семейную жизнь представить смог.

Когда она мне про того хмыря-одногруппника сказала, я не поверил сначала, хотя морду ему для профилактики расколотил. Думал, что за бред? А сейчас мысль пришла: может, ей притворяться надоело? Он ей по возрасту ближе. Может и правда было у них, после того как ее первый раз со мной случился? Зеленый свет загорелся и девчонку понесло. Потому что других логичных объяснений такому поведению я не нахожу. Очередная диверсия со стороны Ольги исключена: Серега доложил, что она в Чехию отчалила к сестре на постоянку. Да и не самоубийца она, чтобы повторно против меня пойти. Знает же, что найду и размажу.

Машину останавливаю возле офиса Вадима и поднимаюсь на второй этаж, где расположен его кабинет. Всю неделю его поймать хочу, чтобы вопрос старый обсудить. Пока иду по ступеням, ощущаю знакомый неприятный холодок на позвоночнике, но списываю его на бушующую злость. Без стука открываю дверь и снова чувствую непреодолимое желание рассмеяться. Что за день такой?

Вадим скромно стоит в углу, а за его столом в кресле развалился следак, который вот уже лет пять пытается меня засадить за решетку.

— Богдан Олегович, — тощая физиономия Слепакова расплывается в плотоядной ухмылке. — А мы вас с Вадимом Борисовичем ждем.

Я смотрю на Вадима. Он потупил взгляд, нервно крутит в руках зажигалку. И в этот момент я четко понимаю, что еще один человек, которому я безоговорочно доверял, меня предал.