Наследник криминальной империи

60

Аня

Живот болит с самого утра, но я наивно верю в то, что это всего лишь тренировочные схватки. Предварительную дату родов ставят только через две недели, поэтому я продолжаю убирать квартиру и готовить ужин к маминому приходу.

Отношения с ней стали доверительными и близкими. Я осталась один на один со своими проблемами и депрессией, и мама была единственным человеком, который меня оттуда вытащил. Жизнь заиграла новыми красками, когда она брала меня на прогулки и проводила длительные беседы о будущем. Без Богдана оно казалось мне блеклым и безжизненным, но благодаря ей я осознала, что должна быть сильной вопреки всему. Ради малыша, которого ношу под сердцем. Кто если не я?

— А я купила десерт! — радостно произносит мама, протягивая упаковку с любимыми воздушными эклерами. — Анют, что-то не так? Бледная какая-то…

— Всё хорошо, мамуль. Просто устала немного.

Квартира и правда сияет чистотой, а на плите стоит приготовленный ужин из двух блюд и салата.

Первое время я пыталась устроиться на работу, чтобы не сидеть у мамы на шее, но она категорически запретила. Сказала, что её денежных запасов предостаточно на первое время и даже после.

Я накрываю на стол и ковыряю вилкой салат. Аппетит пропадает вовсе, а вот боли внизу живота усиливаются. Мама рассказывает забавные истории про свою коллегу Нюру и громко хохочет, а я только и могу, что натянуто улыбаться в ответ в уме подсчитывая интервал между схватками.

— Ань, ну ты совсем мало ешь! Рожать на днях, а ты такая тощая, словно и не беременна!

— Я чуть позже поем, — отвечаю ей. — Обещаю.

Помыв посуду, ухожу к себе в комнату и беру в руки телефон в сотый раз за сегодняшний день проверяя нет ли там хотя бы весточки от Богдана. В сообщениях пусто, пропущенных звонков нет, а почтовый ящик абсолютно стерилен. К глазам подбираются слёзы, и я позволяю себе немного поплакать. Самую малость, пока никто не видит.

Усталость плавно окутывает тело, веки становятся свинцовыми и тут же закрываются. Мне снится сон, где мы с Богданом и нашим малышом счастливы втроём. Гуляем в парке и спорим кто из нас будет катить коляску первым. Валевский обнимает меня за талию и коротко целует в шею. Этого достаточно, чтобы заставить кожу покрыться мурашками и пробудить внизу живота табун из бабочек. А потом кто-то взрывает петарду. Я пугаюсь и подпрыгиваю на месте и тут же открываю глаза с сожалением понимая, что это всего лишь сон. В реальности я совершенно одна, у меня отошли воды и именно поэтому прозвучал хлопок.

После того, как я говорю маме о начале родов, поднимается суета. Она просит своего знакомого отвести меня в Москву в частный госпиталь «Лапино», где мы с Богданом заранее заключили контракт. Уже через десять минут к дому приезжает красивый чёрный автомобиль с тонированными стёклами, и я удивляюсь откуда у мамы такие обеспеченные знакомые, но вслух не озвучиваю, потому что мне не до этого. Мне больно, страшно и одиноко. Впереди один из самых сложных этапов.

Мама рвётся поехать со мной, но я заверяю её, что это лишнее. Не нужно ей на это смотреть и жалеть меня.

Дорога до Москвы проходит быстро и без особых сложностей. Водитель ни о чем не расспрашивает, только изредка посматривает в зеркало заднего вида и хмурится. Схватки усиливаются, когда до роддома остается не больше десяти километров. Я морщусь и отворачиваюсь в окно, до крови закусывая нижнюю губу. Ну не стонать же мне в голос в автомобиле с посторонним мужчиной?

Прикрыв глаза, визуализирую роды, как если бы они проходили вместе с Богданом. Мы не разговаривали о том, станем рожать вместе или нет, но почему-то именно сейчас мне кажется, что иначе быть не могло. Он непременно находился бы рядом, утешал меня и так же сильно, как я, ждал на свет появление нашего малыша. Вот только в реальности Богдан увидит ребёнка спустя десять лет. Если повезёт и ему дадут минимальный срок.

Горько усмехнувшись, замечаю в темноте яркую вывеску с названием роддома, которая сигнализирует о том, что мы приехали. В госпитале меня встречает приветливый персонал и чистые стерильные палаты. После того как я сообщаю, что у меня отошли воды, меня проводят в смотровую, где делают всё необходимые обследования: ультразвуковое исследование, кариотокографию плода и ручной осмотр. Вердикт врача — я в родах. Тело бросает в жар от мысли, что отсюда дороги назад больше нет. Важно сконцентрироваться и сделать так, чтобы ребёнок появился на свет как можно легче и безболезненнее.

Сделать это оказывается сложнее, чем я себе представляла. Ощущение такое, что тело медленно ломает на части. Ночная сорочка становится мокрой от пота, пряди волос путаются и лезут в лицо, а сознание уплывает и в какой-то момент кажется, что это безумие происходит не со мной.

Медсестра предлагает поставить эпидуральную анестезию. Обещает, что это поможет легче переносить схватки и я тут же соглашаюсь. Сама процедура неприятная, потому что обезболивающее вводят в поясничный отдел позвоночника, но после того, как нижняя половина тела немеет и схватки ощущаются не так сильно, мне становится легче и получается даже вздремнуть.

— Аня, время обезболивания закончилось, — произносит доктор.

— Только не это! — меня страшит сама мысль о том, что после отключения эпидуральной анестезии начнётся мой персональный ад. — Ещё немножечко.

— У тебя почти полное открытие. Ты должна чувствовать потуги.

Она говорит мягко и вежливо, пытается успокоить и настроить на позитив, но мне не до этого. Тело словно перемалывают в мощной машине из пота и боли. И я кричу, чтобы выплеснуть это из себя наружу. Кричу так громко, что закладывает уши и начинает болеть горло. Мне что-то говорят и просят собраться, но я не могу. Умом понимаю, что делаю только хуже, но внутри меня словно отключили стоп-кран.

Где-то в заблудившемся подсознании слышится голос Богдана. Он отдаёт строгие приказы медперсоналу и требует мне помочь.

— Мне плохо без тебя, понимаешь? — шепчу с закрытыми глазами. — Пожалуйста, хотя бы в мыслях побудь со мной рядом… Защити…

Кто-то бережно гладит меня по влажным волосам, отчего на коже выступают мурашки. А ещё мне чудится запах, который принадлежал только одному ему. Богдану. Я брежу. Определенно брежу и схожу с ума.

— Соберись, дюймовочка, — звучит уже ближе его голос. — Ты нужна нашему ребёнку.

Я медленно открываю веки и сквозь ударивший свет люминесцентной лампы вижу до боли знакомый мужской силуэт.