А вечером мачеха отправила падчерицу в лес. Срочно понадобилось ягод свежих к пирогу набрать. И вот хоть и говорили, что нельзя в день этот в лес и носу совать, а пришлось Есенье послушаться… И даром казалось ей, что кто — то смотрит из — за деревьев. Не показалось значит.
Помнила девушка только, как позади хрустнуло что — то, когда она в малинник полезла за ягодой той проклятущей. Обернуться хотела, как на голову что — то тяжелое опустилось. Ну и сама она опустилась… на землю. А дальше — темнота…
А мачеха тем временем девочку из малинника к ручью поволокла…
— Фи, как грубо! Никакого изящества в этих людях, нет чтобы кинжалом пырнуть аккуратно, ручки на груди сложить, веночек на голову…
Хотя какие тут веночки, подождите минуточку! Девочка сама зашла в лес? Сама! А говорили ей, что делать того не надо? Тут к ворожею не ходи — говорили! И браслет она точно надела, а что на руке ее его Ламия не видит, так это солнце в глаза слепит.
Дородная бабища, мачеха то есть, Ламию завидев, взвизгнула, присела, распрямилась как пружина, уронила тело пострадавшей и дала стрекача со скоростью не совместимой с ее комплекцией.
Ламия критично обозрела себя: чешуйки лежат ровно, слизь с нее благополучно с утра смыли слуги и она есть только в том количестве, какое нужно. Корона на голове блестит изумрудами, отражаясь в такого же цвета глазах. Тело, сложенное в кольца, возможно, не так стройно, как в молодости, но не до такой же степени она располнела, чтобы так орать. Возможно, крестьянку немного испугало несоответствие змеиного хвоста и женского тела, но вот Ламию, может быть, напугало, что размер женского тела может быть толще ее талии раз в восемь, но она же не орет. Что ожидать от челяди, манерам не обучена.
Пожав плечами, королева приблизилась к лежащей без сознания девушке.
Решать нужна ли ей такая невестка приходилось сразу: огрела по голове бедняжку та бабища не слабо, все равно кровью истечет, а Злат сам говорил, что кто в день Змеевика придет в лес… Ну не дошла она до браслета, не примерила, подумаешь! Это уже частности! Девочка вполне себе симпатичная, а отравить, если та окажется по характеру стервой, всегда можно.
— Не бойся, дитя. Ты будешь в безопасности… — нагиня подцепила кончиком хвоста браслет, который этот коварный мальчишка расположил в колючих зарослях. Сердито зашипела, подула на пострадавший хвост, переместила браслет в руку и ловко защелкнула тот на запястье девушки.
Пришлось промокнуть хвостом уголки глаз: ее мальчик стал взрослым и женатым человеком, как только магический браслет защелкнулся на руке девушки. А дальше Ламия обвила тело селянки кольцами и погрузила ядовитые клыки в шею. Реальность будто замерцала, раздваивая девушку: одно бездыханное тело осталось лежать под елью, а другое в тугих кольцах царственной особы исчезло. Удовлетворенно кивнув, за ней исчезла и сама Ламия.
Ламия исчезла вместе с девушкой, оставив после себя лишь тишину и легкий запах змеиной кожи. В лесу снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь шелестом листьев и пением ночных птиц.
В это время в деревне царила суматоха. Еся так и не вернулась, и ее батька не находили себе места от беспокойства. Мачеха тоже играла свою роль, словно она и не знала о том, что произошло в лесу.
Отправили людей на поиски, но никто не мог найти следов девушки.
Прошло несколько дней, и поиски не приносили результатов. Мачеха Еси плакала, как великая актриса, не переставая, а батька ходил мрачный и молчаливый. Они понимали, что, возможно, уже никогда не увидят свою падчерицу.
Зато Любава получила своего жениха.