Ожог Крапивы

Глава 28

— Если вы, молодой человек, рассчитываете удачно устроить свою жизнь, примазавшись к состоятельной и достойной семье, пользуясь невеликим умом моей дочери, то это совершенно напрасно, — прошипела Алискина маман, выйдя из комнаты.

— Я вообще-то не побираюсь и мне достоинства в собственной семье хватает, чужого не надо. И с умом у вашей дочери все в порядке, — спокойно ответил ей я.

— Ну ещё бы, по сравнению с вашим-то уровнем интеллекта… — фыркнула она и утопала.

До чего же баба стервозная, Мору, блин, повезло прям, что он сел, а не на ней женился. Хотя, может если бы у них тогда всё срослось, то она такой и не стала бы. Не верю я, что люди такими рождаются.

Объяснить толком, чего вздумалось ей носом хлюпать и прощения просить Алиска не смогла. Или не захотела. Ее право, чего уж. Она только уткнувшись взглядом в пол попросила Моравскому ничего о ее отношениях с говно-Робертом не рассказывать, опять же, не объясняя почему. Но могла бы насчёт этого и не париться, это я Зиме рассказал, потому что точно знаю — братан он мне и могила, никому, да и нужно это было для понимания ситуации в целом. А так-то, ходить и чужими тайнами да грязными секретами светить направо-налево — это не мое совсем. Хотя мое четкое мнение — грязи за моим Лисенком нет и не было. Влюбиться в мразь девчонке малолетней, тем более когда эта мразь старше и всяческие усилия для обольщения прикладывает — ерунда делов.

Какие шансы у Алиски были не влюбиться? Роберт этот, как не крути, смазливый, холеный, пыль в глаза пустить явно может, понимающий, внимательный, ласковый, сука, тогда, когда мать родная вон, что кобра постоянно швыряется да орет, а что ещё надо-то? Другим, так же попадавшим, гораздо меньшего хватало.

Башка моя, арматурой ударенная, трещала нещадно, лечь бы, внекатегорийку мою под бок подгрести, да хоть глаза закрыть сейчас, а не трапезы семейные устраивать. Но и в брюхе уже пекло и бурчало от голода, так что пошли мы все же с Алиской обратно. Но, походу, я все таки очень везучий человек.

— Павел Николаевич просил вам передать, что у него возникли срочные дела, ему пришлось уехать. А вы чувствуете себя как дома, — тихим приятным голосом сообщила нам накрывавшая на стол женщина, которую Моравский представил Татьяной. Невысокая, лет пятьдесят, улыбка такая добрая, прям ощущается, что тепло от человека исходит. На Алиску поглядывает с любопытством, но вроде как жалеючи, не с неприятным. — Присаживайтесь пожалуйста. У меня готовы блины с мясной начинкой и со сладкой творожной, но если у вас есть особые пожелания, то я могу быстро…

— Нет-нет! — остановила ее Алиса. — Мы не привередливые.

— Да, — поддержал я. — Нам и просто бутеров с колбасой хватило бы или яичницы. И вообще, мы и сами не из безруких, если что. Если разрешите на кухне хозяйничать, то пропитанием себя обеспечим, вас не беспокоя.

Мне было откровенно неловко, что женщина, возрастом старше моей матери, мне, как барину будет подноситься. А ещё и угождать, вдруг чего не устроит переживать. Мама тоже любила хлопотать раньше, и борщец и пирожки с варениками, но потом здоровье подводить как ее стало, мы с отцом в плане пожрать быстро самостоятельными стали.

— Да ну что вы! Мне ведь не трудно, наоборот веселее, а то Павел Николаевич дома в основном только завтракает, а потом уедет по делам и по ресторанам больше, а Лешенька по всяким модным кафе с друзьями желудок гробит.

— А моя мать? — Алиса обвела взглядом столовую размером со всю мою квартиру, а то и побольше. Стол длинный, стульев мягких, чуть ли не кресел с высокими спинками штук двадцать у него, скатерти две, светло-кремовая поверх тёмно-синей до самого пола, посуда вся типа той, что у мамани чисто для гостей или на праздники в шкафах припрятана. А тут, походу, в ежедневном обиходе и подозреваю, что нашей парадной до этой ежедневной по цене как до Луны. Но оно и понятно, дом самого Мора, тут из тарелок обычных по рублю есть вообще не по фасону.

— Виола Александровна сказала, что не голодна, — Татьяна опустила глаза, — Но по-моему, ей просто не нравится, как я готовлю. Павел Николаевич предпочитает простую еду, а она, наверное, к чему-то эдакому, изысканному привыкла. Вчера вечером ей тоже из ресторана привозили что-то по заказу.

— Она просто на диете особой, а мы вот с Антоном нет, — заверила ее Алиса, накладывая щедро в мою тарелку. — Очень аппетитно выглядит, а пахне-е-ет!

Блины были офигенные, и с мясом, и с творогом, и сметана к ним просто супер, домашняя похоже. Я мигом накидался так, что аж дышать тяжко стало. А Татьяна ещё и чайку нам налила, да такого ароматного, что просто даже нюхать его по кайфу. Ещё бы и башка не раскалывалась так и ребра не простреливали болью при каждом вдохе чуть поглубже и жизнь вообще шоколадной почудилось.

— Антон, вы меня простите за наглость, но как же вас так угораздило? — видимо заметив, как я морщусь, спросила Татьяна.

— Упал неудачно, — ответил, поймав сочувственный взгляд Алисы. — И не надо мне выкать, пожалуйста, мне неловко.

— Ну хорошо. А чего же не в больнице?

— В силу определенных жизненных обстоятельств, — ответил, на этот раз сделав вид, что не вижу в упор как Алискин взгляд стал из сочувствующего укоризненным.

— Может вам… тебе хотя бы обезболивающего? У меня есть очень хорошее, мне Павел Николаевич возит из поездок заграничных.

— Вот за это буду прям от всей души благодарен.

— А в доме кроме Павла Николаевича и вас кто-нибудь живёт? — полюбопытствовала Алиса, а Татьяна внимательно опять на нее посмотрела, будто о чем-то очень хотела спросить, но не решилась. Может интересно чего отцом Моравского не зовёт? Но к такому же сходу не привыкаешь.

— Обычно сестра хозяина Наталья Николаевна с мужем, дочкой и пасынком, но они втроём уехали в Геленджик на лето, там у Павла Николаевича тоже дом. Так что сейчас тут только хозяин, Лешенька, вы вот, мама ваша с прошлого вечера. Ну ещё охрана постоянно, но у них свое помещение отдельное.

— А Лешенька и есть тот самый пасынок? — уточнила Алиса.

— Да, он. Очень хороший мальчик, молодой просто, немного ветер в голове, но у кого же его в таком возрасте не было.

Хм, мне тут ещё очень хороших мальчиков рядом с моей внекатегорийкой не хватало. Таблетки походу начали действовать и у меня глаза прямо сами собой закрываться стали. Алиса, у которой ночь была бессонная, тоже начала зевать. Так что, мы поблагодарили Татьяну и пошли в свою комнату.

— Полежим чуток? — предложил я, укладываясь поверх покрывала.

— Ага, — прилегла Алиса рядом и сладко зевнула, утыкаясь мне в плечо лбом. — Обнять тебя даже страшно.

Да чего там страшного? Я пристроил ее ладошку у себя над сердцем. В душ бы мне, воняю небось, мало того, что потом, так ещё и йодом и прочей больничной химозой, но это надо же ребра разбинтовывать, а потом опять…

В общем, я голову на подушку положил, чисто на минуточку и все. Глаза открыл — в комнате темно, Алиска сопит рядом, тишина. Хотел повернуться на бок и обнять, сзади притереться душевненько, а то и чего другого…

— С-с-сука!

Куда там, ребра и ключицу так прострелило, что дыханье спёрло и перед глазами пятна разноцветные запрыгали. Вот это из меня сейчас герой-любовник тот ещё! Стоит то исправно, но пользы с того. Даже усади я сейчас Алиску на себя верхом и то могу от боли отрубиться от первого же резкого вдоха. Хорошо хоть это все ненадолго, максимум неделя самая жесть обычно, потом быстро легче, не первый раз же у меня такое. Сполз с кровати, Лисенок завозилась, но не проснулась, сходил в санузел, умылся, полюбовался фингалом под правым глазом и повязкой на башке.

— Красавец, чё, — буркнул сам себе и почесал живот, осознав, что опять жрать хочу. У меня вечно так, когда восстанавливаюсь, так жру, как не в себя. Пойду вниз, кухню найду и поищу что ли чего закинуть внутрь.

Моравский появился как раз тогда, когда я спускался по лестнице. Вошёл в дом стремительно, глянул на меня и жестом велел идти следом. Выглядел он сейчас усталым и не слишком дружелюбным. Прошли в сумраке через холл, поднялись по другой лестнице, Мор отпер какую-то дверь, включил свет. Походу кабинет хозяйский, потому как стол монументальный такой, как в фильмах про лордов всяких, кресла кожаные ушастые, бар хрусталем искрится и камин здоровенный присутствует с затейливо кованной решеткой. Моравский все так же молча указал мне на одно из кресел, а сам наплескал чего-то золотисто-коричневого в два широких стакана и один протянул мне.

— Благодарю, но не любитель, — реально не люблю я это благородное импортное пойло. Не знаю как кому, а на мой колхозный вкус вискарь сивухой голимой воняет. Уж лучше по водочке, если уж припечет стресс снять.

Мор хмыкнул, оба стакана обратно на поднос серебряный поставил и опустился в кресло напротив.

— Крапива, значит, — произнес он, буквально вцепившись в мое лицо взглядом. Будь я пожиже от такого взгляда стало бы реально так ссыкотно.

— Значит, — согласился я. Навел справки обо мне, видать.

— И где же и как ты, Крапива, с Алисой познакомился?

— В кафе. Куры гриль. Я покушать зашел с другом после работы и она с подружкой, — честно ответил ему, скрывать мне нечего. Встретились мы там? Да. Кушали? Тоже да. А вот какая жара дальше понеслась, это уже никого кроме нас с Лисенком не касается.

— То есть, чисто случайно встретились? — продолжил допрос с пристрастием Моравский. Это он на что намекает вопросом? На то же, что и маман Алиски, типа я удачный вариант в приймах жить подобрал? Подвешивает, но что поделать.

— Случайно. Судьба, чё, — сумел не выдать я раздражения.

— Судьба, значит. До сих пор девки чисто на раз были, а с Алисой сразу судьба и жениться?

Ну точно насобирал обо мне инфы. Понарассказывали о моих подвигах на сексуальном фронте люди добрые, есть ведь о чем, куда деваться.

— Не сразу, время на подумать у меня было. К тому же, пора уже. У нас же, мужиков, если до двадцати пяти жениться не успел, то потом уже рано.

Шутка не прокатила, Моравский продолжил сверлить меня взглядом. А я своего тоже не отводил. Я ни словом не вру, так что пусть себе смотрит.

— За что тебя люди Нестерова отметелили?

Ну, допустим, не так уж и отметелили, но не принципиально.

— За руки.

— В смысле?

— В прямом, — я поднял здоровую руку и растопырил пальцы, демонстрируя наглядно. — За мои руки, которым я посмел Алису тронуть.

— А Нестерову-то какое дело до этого? Ладно бы Вилка их послала, но она не при делах, точно знаю.

— Затрудняюсь с ответом, — ага, а вот и она, запретная территория.

— Почему?

— Потому, что связан обещанием.

— Алисе? — Моравский уже не просто спрашивал — как шмалял в меня вопросами.

— Да.

— Ты сказал — Нестерова сажать надо.

— Однозначно.

— Но за что, ты мне не скажешь, конечно.

— Не раньше, чем Алиса на это согласиться.

— Вот оно как. Осознаешь, что мне два и два сложить недолго?

— Естественно.

— А что ошибка в этой арифметике недопустима, осознаешь?

— Прекрасно. Но тут ошибки не будет.

— И какое число выходит?

— Пять, — поколебавшись, ответил я.

Нарушаю ли я данное Алисе слово, сообщив ее отцу сколько лет длилось это паскудство говно-Роберта? Формально, учитывая, что Мор все “вычисления” главного сам произвел, нет. Моравский откинулся на спинку кресла и сжал подлокотники так, что кожа жалобно заскрипела.

— Вилка?

— Не знала до последнего, — покачал я головой, а Мора будто ураганом с места сорвало.

— Да как так-то?! — рявкнул он, схватил один из стаканов и швырнул в камин. В саму топку не попал, осколки и вискарь брызнули во все стороны.

— Бывает. У них же отношения с Алисой… — вот уж не думал, что стану маман Алискину вроде как оправдывать.

— Видел! — оборвал меня он, замер напротив окна, постоял, качаясь из стороны в сторону и засунув кулаки в карманы брюк, обуздывая эмоции. — Нестеров — мразь. Но мразь влиятельная и с большими связями и бабками. В политику полез. Вилка его обобрать собирается, но она и половины не знает о том, что у него за душой есть, особенно на иностранных тайных счетах. Таких, как он не общипывать нужно, а давить.

— Согласен. Готов участвовать.

— Зону потоптать приспичило? Это тебе не бомжа безымянного в подворотне пристукнуть.

— Бомж мне ничего хренового в жизни не сделал …

— Кончай хохмить, Крапива! Заказать можно в наше время кого угодно, завалят так или иначе. Но опять же, мразь такого уровня завалить — не до ветру сходить, концы будут. А за этим мудаком серьезные люди стоят, придут спрашивать однозначно за что и почему. И что я скажу? Единственную дочь к такому точно приплести не позволю, хотя по все понятиям прав буду.

— Тогда только я и остаюсь, — хотел пожать плечами, но скривился от боли. Моравский обернулся, уставившись опять пристально.

— А скажи ты мне, Крапива, скольких людей тебе завалить в жизни пришлось? Не в махаче, которые вы с дружком на районе устраиваете, а хладнокровно и по плану?

Ни скольких, но один раз было же очень близко. Но рассказывать я не собирался, потому что опять же — не только моя тайна.

— Значит так, тему закрываем, Антон Крапивин. И чтобы никому ни слова. Не было у нас этого разговора никогда и ни о чем я не догадываюсь, ясно?

— Понял, не дурак.

— Все, куда ты там шел по ночи?

— Пожрать.

Моравский глянул на часы на каминной полке, что показывали второй час ночи и впервые едва заметно улыбнулся.

— Ничего идея. Вот и пойдем пожрем.