Пампушка Кэт

2

По окончанию нашего занятия Аманда ждала меня перед классом.

– Ну, как оно?

– Восхитительно. Мне сейчас же нужен Сникерс.

– Ох, даже так? – спросила она, явно оживляясь. – Ну, что пошлем диете прощальный поцелуй?

– Эм... Именно! – я была уверена, что если она узнает, что на самом деле твориться у меня в голове, то это тут же повергнет ее в шок.

– Слава Богу, – сказала Аманда. – Не обижайся, Китти Кэт, но ты в последнее время уж жутко раздражительной стала. Думаю, некоторым людям просто необходим сахар и углеводы.

Из класса вышел Мэтт и кинул нам обоим.

– Привет, Аманда. Кэт, до встречи.

Естественно, никто из нас ему не ответил. Обычно Мэтт был более-менее дружелюбным к нам только тогда, когда поблизости находился парень Аманды, Джордан. Они были в одной команде по плаванью. Джордан всегда рассказывает нам, какой Мэтт «надежный» и «добросовестный», что бы это ни значило. На самом же деле, он дурачил большинство людей. Все они думали, что он всего-навсего милый, очаровательный парень, который в придачу ко всему еще и гениальный ученый.

Но нас с Амандой было не одурачить. К сожалению, мы не могли поделиться своим мнением насчет него с Джорданом или кем-либо еще. Люди верят только в то, во что хотят верить. И это напрямую относиться к Мэтту.

– Он выглядит как-то особенно хорошо сегодня, – сказала Аманда, наблюдая за тем, как он исчезает в толпе. – Черт, наверно, узнал, что такое расческа.

– Я тебя умоляю, давай поговорим о чем-нибудь другом?

– Давай, – сказала она. – Я недавно написала еще один стих. Хочешь послушать?

Она зачитала его мне по дороге к автоматам с едой. Это был один из ее стихов из серии о потаенных уголках души неодушевленных предметов. Данный экземпляр повествовал нам о проблемах блендера.

Эй, не смейтесь! Хотя я передумала, можете посмеяться. Эти стихи смешные, но если заглянуть в суть, то они еще невероятно милые и иногда грустные. Блендер, согласно этому стиху, может касаться пищи, но не имеет возможности попробовать ее. В то же время он перемалывает все подряд, превращая это в консистенцию, которую он может усвоить, но ее тут же забирают от него.

– Вечная перемолка, – закончила Аманда. – Никакого удовлетворения.

Мы обе кивнули, давая стихотворению молчаливую оценку.

– Мне очень понравилось, – сказала я ей. – Это почти так же круто, как и тот стих о раскладном кресле.

– Ага, – согласилась Аманда. – Но то уже классика.

Когда мы дошли до автоматов, я купила не только Сникерс, но и Батефингер⁶ с парочкой пачек арахисового M&M's.

– Воу, – сказала Аманда. – А ты не шутила.

Я разом откусила половину Сникерса и с набитым ртом сказала:

– Сейчас поймешь.

Я заставила ее ждать, когда мы очутимся в безопасности – в ее машине – поскольку я никак не могла позволить мистеру Фризеру или кому-то еще увидеть, как я показываю ей фотографию. Не поймите меня неправильно, его помешанность на секретности прекрасна. Я даже благодарна ему за это, ведь никто так и не узнает тему моей работы до марта следующего года, но держать это в тайне от Аманды было выше моих сил.

Как только мы уселись, я вытащила фотографию из рюкзака.

– Оу, – сказала Аманда.

– Вот именно, – ответила я.

Аманда показала пальцем на парня, который находился ближе всего к мертвому оленю.

– А вот он вроде как горяч.

– Ты издеваешься?

– Что? – спросила она. – Прекрасная задница. Прекрасные ноги... Я бы хотела как-нибудь пересечься с ним.

– Я запомню это.

– Только Джордону не говори, что я так сказала.

Я прикончила свой Сникерс и принялась за Батефингер. Я рассказала Аманде, как все это произошло, и по мере объяснения мой мозг начинал, наконец, понимать, что именно я должна буду сделать.

Людям всегда было любопытно, как совершаются научные открытия.

Им нравиться истории о том, как на голову Ньютона упало яблоко (миф), или о том, как Архимед выскочил из ванной и принялся бегать нагишом по улицам, горлопаня: "Эврика!" (Проверенно!) (Правда.) (К сожалению, для моих соседей).

Для меня же переломным моментом стала убийственная задница неандертальца.

Но не парня, которого заметила Аманда, а девушки.

Когда мистер Фризер крикнул: «Осталось 10 минут», на меня накатила волна паники. В моей голове не было ни одной стоящей идеи.

А другие, тем временем, не останавливаясь, строчили что-то в своих блокнотах. Ну, естественно, все, кроме Мэтта, который просто сидел, перечитывая то, что уже написал.

Я зажмурилась. Это было ужасно. Я молча начала молить своих новых голых друзей дать мне хоть немного вдохновения – хоть что-нибудь.

Первым, что я заметила, как отрыла глаза, были булочки этой барышни. Да и остальных девушек тоже. И почему-то мне вздумалось, что она действительно крута. Ну, для доисторической бабы. Сильная, решительная, в любой момент способная швырнуть камень в любого, кто подберется к ее добыче. Парни же просто орали с обеспокоенными лицами.

Еще она была худой. Она была не тощей, как модели, а эталоном здоровой худобы, как спортсменки. Она выглядела так, будто может бегать и охотиться не хуже мужчин – а может, даже и лучше.

И затем я осознала: я хочу быть такой, как она.

В смысле, я не хочу бороться с саблезубыми гиенами только для того, чтобы добыть хоть какую-то еду. Я хочу выглядеть как она. Я хочу – и я знаю, что это звучит невероятно мелочно, но наука не терпит вранья – я хочу хоть раз в жизни почувствовать, как это выглядеть... хорошо. Ну, или на худой конец, лучше, чем сейчас. Может, даже красивой, если это вообще возможно.

Нет, я не страхолюдина, но я и не глупая. Я полностью осознаю, какими глазами люди смотрят на меня. Я могу часами укладывать свои волосы, делать безупречный макияж и одеваться в те вещи, которые хоть немного будут скрывать мои складки, но правда в том, что я все равно останусь пампушкой, и всем это хорошо известно. Я просыпаюсь с утра и будто надеваю на себя гигантский костюм пампухи. Если бы я только могла найти, где на нем находится молния, я бы выбралась из него и, наконец, начала бы жить нормальной, полноценной жизнью.

И это было моей «эврикой».

Эта абсолютно обнаженная женщина, представшая перед нами во всей своей красе, заставила меня заметить, какой худой, подтянутой и сильной она была. Она привела шестеренки в моей голове в движение.

Когда антропологи или судебные палеонтологи находят чей-то скелет, они приносят его в лабораторию и с помощью глины пытаются выстроить то, как человек выглядел при жизни. Они становятся перед выбором, сколько надо прибавить человеку мышц и мяса, чтобы восстановить его личность, но дело в том, что они никогда не делают из людей пухлешей.

А все потому, что скелет каждого человека может выдержать определенное количество веса, правда ведь? Небольшой скелет получит одно количество, а более крупный – другое.

Это заставило меня задуматься, что же ученые будут делать с моими костями, если найдут их через пару тысяч лет. Они сконструируют тело, которое будет соответствовать для моего скелета, и утверждать, что я выглядела именно так. Но они будут не правы. Потому что они не учтут все пиццы, мороженые и шоколадки, которые на протяжении многих были моими личными материалами для возведения данной версии меня.

Вот тогда я и поняла, что собираюсь сделать. Я понимала, что если я действительно сделаю это своим проектом, то мне нужно отнестись к нему как можно серьезней. Я не смогу дать попятную. Я не смогу мухлевать. От этого зависит моя оценка и научная выставка, так что я должна буду любыми способами воплотить его в жизнь. Как только я сделаю это – как только я изложу свою идею на листке и превращу ее в одну из исследовательских тем – у меня не будет другого выбора, кроме как начать действовать.

Мистер Фризер сказал, что хочет глобальных идей. Он хочет, чтобы мы пнули себя под зад и использовали творческий подход. Он хочет, чтобы мы окунулись в наши проекты с головой, чтобы мы вложили в них все свои мозги, тело и душу.

Ну, по крайней мере, вы не сможете найти темы еще более соответствующей этому описанию.

– Я сделаю это, – сказала я Аманде. – Я стану доисторической девушкой.