Под слезами Бостона. Часть 1

Глава 12. Семейные ценности

Три вещи, которые я понял за последние пятнадцать минут: первая – шерсть альпака успокаивает нервы и развивает мелкую моторику рук; вторая – этот темнокожий амбал явно не ее парень; и третья – у меня есть шанс на искупление. С каких-то пор оно мне потребовалось? С каких-то пор у меня проснулась… Совесть? Она спала уже долгие годы и тут решила дать о себе знать.

«С чего бы?».

Если бы я сам знал ответ.

Пока Панда выпроваживает своего гостя, а не меня, оглядываю небольшую гостиную, объединенную с кухней, уже в третий раз. Она настолько крохотная, что в ней едва умещается светлый двухместный диван в тон старых обоев, на котором едва умещаюсь я сам, моя куртка и ее пушистая шуба. А еще парочка дурацких декоративных подушек, которые только крадут драгоценные дюймы свободного пространства.

Здесь даже стулья, тумбочки и обеденный стол, визуально отделяющий зону кухни от гостиной, выглядят гораздо меньше стандартной мебели, как будто Серена специально выискивала квартиру под стать своим параметрам. Но должен признать, вся эта миниатюрность, кремовая палитра, легкий, едва уловимый запах корицы в воздухе и даже эти идиотские декоративные подушки собираются в единую, довольно милую и уютную картинку.

«Как и сама она».

– Эзра, ты кретин… – тут же зажмуриваюсь от абсурдности своих мыслей.

– Самокритично, но не могу не согласиться, – оборачиваюсь на ее голос и вижу Серену, застывшую в дверном проеме. – Эй! Хватит лапать грязными руками мою белую шубу!

– Они чистые, – я даже не заметил, как снова запустил пальцы в груду шерсти.

– Ага, как и весь ты. Я слышала про отсутствие душа. А он бы тебе не помешал. Паршиво выглядишь.

– Это намек? – вскидываю бровь и смотрю прямо в глаза. – Я согласен, только если ты потрешь мне спинку.

– Ты невыносим, – она закатывает глаза и складывает руки на груди.

– Не поверишь, насколько часто я это слышу.

– Охотно верю.

Только сейчас обращаю внимание на ее домашний прикид, состоящий из длинной бесформенной футболки с затертым принтом на груди и шерстяных носков, которые достают ей до середины лодыжки. По носкам бегают какие-то смешные оленьи морды. И как только я раньше не заметил этот кусок милого безвкусия.

Усмехаюсь и скольжу взглядом по ее стройным ногам, оголенным коленям, вдоль заношенной футболки к выпирающим из-под нее ключицам. Наверное, она совсем недавно выбралась из душа, потому что черные волосы еще не до конца просохли, и некоторые пряди прилипли к тонкой шее.

На фарфоровой коже нет ни капли косметики, отчего черные родинки на обеих щеках кажутся еще ярче, но даже они меркнут по сравнению с сиянием темно-синих глаз, от которых невозможно оторвать взгляд. Вот почему я даже не заметил морды этих идиотских оленей на ее ногах. Вот почему не прочитал до сих пор надпись на футболке.

«Эзра, соберись!».

– Чего уставился? – хмурится она и проходит в гостиную, наверное, думая, что так избавится от моего пристального взгляда.

Не избавится. Странно, но мне нравится наблюдать за ней. Даже когда она бесится. Особенно, когда она бесится. И смешно хмурит брови, вот прям как сейчас.

«Эзра, очнись!».

– Юджи уже ушел? – наконец, высвобождаю альпака из плена своих рук и встаю с дивана. – Как жаль… Я даже не успел попрощаться. Уже скучаю по этому красавчику…

– Перестань язвить, Эзра. Утомил.

– Думал, тебе нравится.

– В который раз убеждаюсь, что «думать» – это не твое, – она проделывает какие-то махинации с кухонными шкафами и даже не поворачивается ко мне лицом. – Кофе закончился, есть только чай. Будешь?

– Прекрасно. Зеленый бодрит лучше, чем кофе.

По пути к зоне, оборудованной под скромную кухню, притормаживаю у навесных полок с кучей фотографий в рамках. На каждой из них какой-то мужчина рядом с маленькой девочкой с черными волосами, увязанными в длинный хвост. И я узнаю ее по неповторимому цвету глаз. Со старых фотографий на меня смотрит и улыбается искренней детской улыбкой Серена, которая еще не выросла в ядовитую гадюку.

– Это твой отец? – предполагаю я и беру в руки один из снимков.

– Хватит рыскать по моим вещам! – возмущается она и подбегает так быстро, что я даже не успеваю понять, когда фотография вырывается из моих рук.

– Ты сама меня впустила.

– Но это не значит, что тебе можно трогать мои вещи! – рычит она.

– Да я только на фото взглянул, а ты уже брызжешь ядом. Чего завелась? – она бросает на меня косой взгляд и ставит фотографию обратно на полку.

– Это вы где? – киваю в сторону снимка и несвойственно для себя мягко касаюсь, видимо, больной темы.

– Во Флоренции… – замечаю, как слабо улыбается она. – Мне тогда было пять, и папа решил показать нам, откуда родом были его предки.

– Италия, значит… Вот от кого тебе досталась горячая кровь.

– И мама бразильянка, – усмехается она. – Ядерная смесь.

– Не то слово, – ловлю себя на том, что улыбаюсь ей в ответ и продолжаю разглядывать счастливую девочку со снимка, которая виснет на руках у счастливого отца.

«А что я показал Бостону? Что сделал я, чтобы он хоть раз засиял так же?».

Если бы у меня до сих пор было сердце, оно бы уже убило меня вечными судорогами от чувства вины. Хоть в чем-то есть плюс его обморожения.

– Когда-нибудь, я обязательно туда вернусь… – шепчет она, но я слышу.

– Поэтому выбрала этот район Бостона?

– Да… Переехать в Европу мне не позволяют финансы, да и перебраться в лучшую часть Норт-Энд тоже, но здесь я все равно хоть немного, но чувствую присутствие папы.

– Он… – аккуратно, боясь сказать лишнее слово, перевожу на нее взгляд.

– Он умер в том же году. Через пару месяцев после поездки. Он знал, что болезнь уже сжирает его изнутри, поэтому и повез нас на свою родину. Чувствовал, что уже умирает.

– Прости… Я… Соболезную, – ладонь так и тянется к ее плечу, но я сдерживаю порыв и сжимаю ее в кулак.

– Ничего. Это было очень давно, – она бросает грустный взгляд на фотографию и встряхивает головой. – Так, ладно. Чай уже готов. Идем.

– Серена…

Вот сейчас. Прямо сейчас я должен выдавить из себя то, ради чего заявился сюда, из-за чего не мог уснуть и грыз себя. Сейчас.

Она оборачивается и застывает напротив моих глаз и смотрит так внимательно, будто знает о каждом слове, которое должно покинуть мои уста.

– Прости, – прорывается из глубины души, которую я похоронил уже как десять лет назад. А она, оказывается, все это время была погребена заживо. – То, что я сказал тогда в баре – ложь. На самом деле я так не считаю. Я не считаю тебя… Жалкой. Гадкой, занозой в заднице, нахальной… Да. Но уж точно не жалкой.

– Это точно извинение? Что-то не особо похоже, – усмехается она.

– Я не умею извиняться.

– Я это сразу поняла.

– В общем… – «мямлю, как какой-то пацан». – Ты не жалкая. И ты должна это знать. Я просто… Ты просто… Оказалась не в то время и не в том месте. А я был слишком зол.

– Тебе уже говорили, что у тебя проблемы с контролем гнева?

– Стенли повторяет каждый день.

– Набей татуировку, чтоб наверняка запомнить. Правда, если на твоем теле осталось хоть одно свободное место.

– Хочешь проверить? – не сдерживаюсь и демонстративно касаюсь края пуловера, приподнимая его.

– О боги! Это уже сотый раз, в который я пожалела, что впустила тебя в квартиру.

– Да брось. Не хотела бы, я бы тут не оказался, – устраиваюсь напротив нее за столом и принимаю чашку горячего чая из ее рук.

– Еще слово, и я позвоню Юджину. Он вернется и выпрет тебя отсюда в два счета.

– Юджи? Тот, который не твой парень?

– А с чего ты взял? – с прищуром поглядывает на меня, отхлебнув чай.

– Иначе он бы отсюда не ушел. Нельзя оставлять «свою» девушку наедине с таким красавцем.

– Видимо, он почувствовал твой перегар и поспешил скрыться.

– Не знаю, что вызывает во мне большее замешательство: то, что твой НЕпарень скрылся из-за легкого перегара или то, что ты все-таки считаешь меня красавчиком.

Убийственный взгляд устремляется прямо в мои глаза, а я только этого и ждал. Но в этот раз у Серены не получается удержать долгий зрительный контакт. Она сдается первой, отводит взгляд и пялится обратно в кружку.

– Помою посуду.

Она резко встает из-за стола, и я автоматически подскакиваю на ноги.

– Я помогу.

«Эзра, что ты делаешь?».

Серена решает притормозить и обернуться на мои слова, и я врезаюсь в нее, успевая застопориться буквально в дюйме от запрокинутого вверх лица. Моя правая рука удерживает грязную кружку. Левая – ее тонкую талию. И дюйм – ее губы от моих губ.

– Ты дышишь на меня перегаром, – говорит она, впитывая мой взгляд.

– А ты очень вкусно пахнешь.

Ее грудь упирается в мой торс, и даже через свитер я чувствую, как затвердели ее соски́, которые вплотную прижались к моему телу. Невольно напрягаюсь, и не только я один, но и кое-кто в штанах, когда она едва заметно облизывает нижнюю губу.

Черт возьми! Идиотский жест, от которого обычно не пробуждается абсолютно ничего, который не посылает ни единого импульса, чтоб у меня встал. Но сейчас, когда ее губы блестят от влаги, я хочу повторить те же действия ее языка, но только своим.

– Ты отпустишь меня? – выдыхает она, не прерывая зрительный контакт. – Если так сильно хотел помыть посуду, мог бы сказать. Ненавижу это дело.

«Неужели она не чувствует?», – пролетает мимо сознания, и я тут же высвобождаю из хватки ее талию. – «Эзра, очнись. Что на тебя нашло?».

– Нет, спасибо, – и это все, что могу выговорить.

– Но ты ведь хотел помочь, – как будто ничего и не произошло. – «А ведь ничего и не произошло!». – говорит она.

– Я лгал.

– Как и всегда.

Разворачивается, чтобы отойти от меня, но я останавливаю ее, обхватывая хрупкое плечо.

– Не всегда, – взгляд синих глаз снова фиксируется на моем лице. – Я обещал тебе работу. А я всегда держу свое слово.

– Спорное утверждение. Ты выгнал меня из бара сутки назад.

– И я уже за это извинился.

– Думаешь, я снова поверю тебе?

Ее лицо невозмутимо. Взгляд не прочел бы, даже если бы был экстрасенсом в третьем поколении.

– Понимаю, что был не прав. Я ведь все тебе уже объяснил. Не заставляй повторять снова. Место твое.

– А как я могу быть уверена, что это не очередное твое издевательство?

– Это не издевательство! – срываюсь, глядя прямо в ее лицо, и тут же прикусываю язык. – В общем, заступаешь на смену сегодня в восемь. Стен введет тебя в курс дела, – наконец, отступаю от Серены на шаг. – Мне пора.

Бегу от нее, как от огня, прихватив куртку с дивана. Не я, а бурлящие внутри чувства, захлопывают дверь и несут меня по лестнице к машине. Подальше от нее. От синих глаз. От острых ключиц. Мягкой кожи. От набухших сосков, трущихся о мою грудь. От влажных губ. От мыслей о том, как бы мне хотелось зажать эту губу между своих зубов. Оттянуть ее. Облизать языком прежде, чем с жадностью протолкнуться в ее рот.

– Мать твою! – ударяю по рулю и завожу мотор. – Ты ведь всю ночь трахался, придурок! – слишком резко выруливаю на дорогу, подрезая проезжающий мимо Форд. – Блять! Не хватало еще размолотить здесь тачку! – мне сигналят и наверняка обкладывают отборным матом, но я уверенно выжимаю газ.

«Какого хрена я вообще захотел ее? Какого хрена вообще ее? Какого хрена так реагирую на какую-то Панду?! Да, она красива, но ничем не отличается от других. Она как все», – но запах ее тела, сохранившийся на пальцах и, кажется, пропитавший весь салон Шевроле, будто специально намекает об обратном. – «Нет! Стоп! Она не такая, как все. Она хуже. Она ядовитая и гадкая. За ее характер так и хочется устроить ей хорошую порку».

Мозг моментально вырисовывает картину, где я перегибаю Серену через колено, спускаю ее джинсы, мягко провожу рукой по бледной коже и резко, рассекая воздух, припечатываю ладонь к сочной заднице. В ушах звенит ее всхлип, ее грубоватый голос, и она закусывает нижнюю губу, прогибаясь и подставляя обнаженные ягодицы под новый шлепок.

– Черт! – от мыслей меня отвлекает очередной сигнал встречной машины, и я сворачиваю на обочину. – Так я точно не доеду целым. Нужно успокоиться. И тебе, братец, тоже, – опускаю взгляд на ярко выраженный стояк и откидываюсь на спинку сидения. – Нужно остыть. Нужно подумать о чем-то другом. Нужно себя занять более важными вещами.

Но подсознание настойчиво возвращает меня в миниатюрную квартиру в Норт-Энд. К бежевым светлым стенам. К крошечному дивану. К чаю. К ее рукам. Ее невозмутимому лицу, на котором не сияет уже та улыбка, которой озаряла каждый снимок маленькая пятилетняя Серена. К ее отцу, который улыбался так же искренне, как и она сама. Который был счастлив, потому что рядом с ним была его любимая дочь.

«Лучше бы я не думал».

Резкий перепад в мыслях бьет по мертвому сердцу новой волной вины. Оно дает трещину и начинает кровоточить. И я чувствую свежую боль. Но в этот раз вместо того, чтобы глушить ее стаканами ви́ски, я испробую новый способ. Я попробую не приглушить, я постараюсь исправить.

Решительно трогаюсь с места, покидаю Норт-Энд и торможу, только когда выруливаю на парковку у школы Бостона.

«Представляю его глаза, когда он увидит меня здесь. Ведь я никогда раньше не забирал его из школы».

Выхожу из тачки и наставляю воротник куртки, закуривая сигарету трясущимися руками.

«Мне нужно чуть больше спокойствия».

– Эзра? – оборачиваюсь на голос Бостона, едва успев сделать первую затяжку.

– Привет. Как дела в школе?

– С каких пор тебя это интересует? – малец поправляет сумку за плечами и уверенно шагает ко мне.

– Не выеживайся. Всегда интересовало, – бросаю недокуренную сигарету на асфальт и придавливаю ее подошвой ботинка.

– Что ты тут делаешь? Меня же всегда забирает Ник.

– Не «Ник», а твой дедушка.

– Он мне разрешил, – обдает меня беспристрастным взглядом и открывает дверцу к пассажирскому сидению. – Ну что, едем домой?

– Нет, – усаживаюсь за руль и бросаю на него косой взгляд. – Знаю одно место, где продают самую лучшую пиццу во всем штате.

Глаза Бостона моментально расширяются, и я замечаю в них те самые вспыхнувшие огоньки.

«Я уберегу тебя. Я буду ближе. Я исправлю все ошибки. Я дам тебе все».

Я улыбаюсь и, как только выжимаю педаль газа в пол, набираю знакомый номер.

– Я согласен, – голос, как сталь, без единого колебания. – Но это мое последнее дело. Я выхожу.

– Рад тебя слышать, сынок, – откашливается в динамике О́дин.

Больше не говорю ни слова и завершаю вызов, но начинает говорить Бостон:

– Что значит «последнее дело»?

– Значит, что мы скоро отсюда уедем. И я всегда буду с тобой.