Под слезами Бостона. Часть 1

Глава 8. Помни

Я снова хреново спал. Улыбка Джейд становится все менее отчетливой, и я уже почти не вижу ее лица. И, когда подрываюсь ото сна, наспех тянусь дрожащими руками к нижней прикроватной полке за ее фотографией. Единственной, которую я сохранил.

Скольжу взглядом по контуру совсем юного лица и вспоминаю каждую перемену мимики.

Она всегда улыбалась.

Она была так молода.

Она была и могла быть счастлива.

Фотография летит обратно в ящик, после чего тот громко захлопывается, а я вдавливаюсь затылком в подушку на пять секунд. Всего на пять секунд, которые просчитываю в уме, чтобы снова стать сильным и выйти из квартиры обычным Эзрой. Шестой не позволяю себе никогда. Так учил О́дин.

Вспоминаю о нем и смотрю на часы, которые показывают десять утра. К двенадцати буду у него. Утро стандартное, как и вечер перед сном. Всегда все по одному сценарию, если накануне я не упиваюсь в хлам. Несколько отжиманий, приседаний, упражнений на пресс, обязательно подтянуться на рейке и заслуженный по́том душ.

Одеваюсь, набираю отцу и извиняюсь, что не смогу провести с ними выходной день, как обещал, – еще одна отметка в блокноте Бостона. Снова подавляю вину и ненависть к самому себе. Матерюсь на нескончаемый дождь, беру ла́тте в соседнем кафе и еду, кажется, в привычное место к привычному человеку, но на этот раз что-то внутри дребезжит от тревоги.

Всю дорогу изжевываю фильтр скуренной сигареты. Всю дорогу крепко сжимаю руль и не перестаю думать о тоне О́дина. Кажется, меня ждет беспросветный туннель в задницу.

Несмотря на скверные мысли проезжаю пост охраны и паркуюсь у загородной виллы О́дина, окрестности которой он уже не покидает последние лет пять по состоянию здоровья. Но, черт возьми, даже если он однажды не сможет подняться с кровати, он не сможет с сигарой в зубах и в клубах табачного дыма.

По традиции меня обыскивают при входе в дом. Я уже привык и даже нахожу это забавным.

– Малыш, – руки новенького перекаченного головореза в черном костюме от Kiton спускаются вдоль моей ноги от бедра к колену. – У тебя такие ловкие пальцы. Ты, случайно, не подрабатывал раньше массажистом у Саманты на Атлантик-авеню?

– Никогда не был у Саманты на Атлантик-авеню, – монотонно отзывается здоровяк, не отрываясь от прощупывания моей и́кры. – Можете проходить, – выпрямляется он, и мне приходится задрать голову, чтобы посмотреть ему в глаза.

– Жаль. Еще бы чуть-чуть ниже, и я бы кончил. Лодыжки – моя эрогенная зона, – задираю руку и мягко треплю его по щеке, наблюдая за несменным выражением лица. – Надеюсь на скорую встречу, Джорджи! – подмигиваю ему и удаляюсь дальше по коридору. – Мало кто доводил все до конца, но у тебя почти получилось!

– Я Кевин, – слышу глухое в спину и лишь усмехаюсь его поправке.

Попытка поднять самому себе настроение рушится, как замок из песка, когда я вхожу в гостиную. О́дин, в окружении четырех телохранителей, восседает на любимом кожаном кресле с высокой спинкой и, как обычно, тянет в себя толстую сигару. Если припомнить, я видел его без нее только в тюрьме. Клубы сизого дыма размывают его лицо, а потом накрывают туманом огромную комнату.

– Эзра, – выдыхает он и тут же заходится тяжелым кашлем. К нему мигом подбегает один из слуг, но О́дин лишь отмахивается.

– Тебе давно пора бросить курить, старик, – усаживаюсь в кресло напротив него.

– Вот смотри и знай, в кого ты превратишься, – улыбается он, и я вижу, скольких усилий ему это стоит. – Принесите нам выпить, – обращается к своей «армии».

– Нет, О́дин, мне еще ехать за Бостоном.

– Два ви́ски, возьми мой любимый, – не обращает внимания на мои слова и продолжает давать распоряжения кивающему болванчику по правую руку от него.

– Я же сказал…

– Тебе стоит выпить, сынок.

Я тут же замолкаю. И подобно моему молчанию затихает и сердце, боясь издать лишний звук. Здесь что-то нечисто. Любимый ви́ски О́дина я пил всего один раз в жизни.

– Я не знаю, что мне делать, О́дин! Я не знаю, что мне делать! Ее больше нет! Ее больше нет!

– Но есть он.

– Мне не нужен он. Мне не нужен он без нее! Я не хочу! Я не могу ее потерять! Я только ее нашел, О́дин!

– Эзра! – первый, за все время нашего знакомства крик О́дина и его грубые руки на моих щеках заставляют сосредоточиться на его глазах. – Ты обещал, – не сводит с меня глаз и подзывает кого-то из своих. – Ви́ски. Принеси нам мой любимый.

– Я убью их, – он не убирает рук, и слезы хлещут по его пальцам, но он смотрит. Смотрит и смотрит в самую душу. В меня. В мое молодое сердце, расколовшееся надвое.

– Еще слишком рано. Тебе сейчас нужно заботиться о Бостоне.

– О ком?

– О Бостоне. Великому мальчику нужно великое имя. Разве не так хотела Джейд?

– Она считала, что этот город исполняет мечты…

– Мы исполняем мечты, Эзра. Мы творим чудеса. И одно из них сейчас в твоих руках. Ты можешь стать творцом либо разрушителем. И речь идет о двух жизнях.

– Моя жизнь не связана с ним.

– Ты еще не знаешь, как сильно ошибаешься.

– Выкладывай, Фрэнк. В чем дело? – размякаю в кресле напротив О́дина. – Я уже не тот юнец, который не контролирует эмоции.

– Я никогда не называл тебя юнцом. Как и ты не называл меня Фрэнком, – усмехается он, но я не нахожу это забавным. Я слишком напряжен. Я слишком преждевременно зол. И ожидаю полнейшего дерьма. Не зря вовремя подоспели два рокса с его выдержанным ви́ски.

– За что пьем в этот раз? – давлю улыбку, но не нахожу ответа в лице О́дина.

– Выпей. Разговор потом.

– А ты выдержишь? – удерживаю стакан за дно и перекручиваю в пальцах. – Завещание написал?

– Нервничаешь, значит? – уголки сухих губ тянут вверх старые щеки. – Не зря, Эзра. Есть дело.

Опрокидываю залпом рокс, чтобы успокоить тряску в руках, чтобы приглушить воспоминание о Джейд. Чтобы не помнить сейчас о моем Бостоне.

Алкоголь жжет горло, как будто пью в первый раз. О́дин выпивает со мной и даже не морщится.

– Предупреждаю, что в этом деле я даю тебе возможность отказаться, – подзывает слугу и вручает ему пустой стакан. – Все свободны. Покиньте комнату и закройте за собой дверь.

Его команда, как и всегда, выполняется без промедлений. Дверь запирается с обратной стороны. Мы остаемся наедине, и я знаю, что сейчас услышу что-то, отчего мне как минимум разорвет мозг. Главное – в этот раз не сердце. Его не осталось с прошлого раза.

– Я весь внимание, – нарушаю тишину, но не пристальный взгляд О́дина на себе.

Он изучает мое лицо. Сканирует его ветхими глазами цвета тумана и молча поглаживает дряблой рукой кожаную рукоятку кресла. Я знаю, что он делает – снова пытается влезть внутрь, пробраться в темный угол души и осветить там фонариком. Но на этот раз у него ничего не выйдет. Пусть пробирается. Пусть светит. Пусть озарит каждую внутренность меня. Там все равно везде пусто.

– Так и будем молчать? Или обсудим твоего нового головореза, который слишком тщательно прощупывал мои ягодицы при входе. Думаю, он гей, – последнюю фразу проговариваю шепотом и оборачиваюсь по сторонам, как бы убеждаясь, что никто не слышал. – Ничего не имею против. Не подумай. Просто делюсь наблюдениями. Ты ведь человек старой закалки.

– Эзра, – О́дин даже не улыбается, только его взгляд становится жестче. – Я бы еще посмотрел на твои кривляния, но, боюсь, дело не ждет отлагательств.

– Вообще-то из нас двоих ты решил сыграть в молчанку.

О́дин тяжело вздыхает. Знаю, что порядком задолбал его, но ничего не могу с собой поделать – нервоз с трясущихся конечностей перебрался на язык. И О́дин это знает как никто другой.

– Поступил новый заказ.

– Не поверишь, но я догадался.

– Эзра.

Наконец, замолкаю и принимаю безвыходность ситуации – мне придется его выслушать так или иначе. Я ведь уже пришел сюда. Я ведь не слабак.

– Честно говоря, я знал, что рано или поздно один из них обратится ко мне. Но вот, который будет первым, я предугадать не смог, – О́дин проводит морщинистой рукой по подбородку и выдерживает традиционную паузу. – Наш объект – Ви́тор ди Виэйра. Ви́тор Пе́рес ди Виэйра. Ты наверняка слышал о нем.

– О нем слышал даже тот, кто пропускает раздел бизнеса и финансов в «The Boston Globe»9. Крупная шишка.

– И очень скрытная «шишка». О нем не известно ровным счетом ничего. И по сей день Ви́тор прилагает максимум усилий, чтобы его тайны так и оставались тайнами. В любых аспектах его жизни. Так что поверь, Эзра, он не расстанется со своими секретами просто так.

– А я никогда не искал легких путей.

– Ты не осознаешь масштабности задачи, – кротко усмехается О́дин. – Объясню проще. Тех смельчаков, которые рискнули копать в свое время под Ви́тора, когда он только начинал возводить свою империю, не нашли до сих пор.

– В лесах Массачусетс хорошо искали? Там легко заблудиться.

– Я рад, что ты в настроении шутить о таком человеке.

– Да брось. Это фикция. Уверен, он сам же и насочинял о себе таких историй и пустил их в массы. А на деле наш мистер ди Виэйра, как и любой другой человек, просто не любит делиться сокровенным и наверняка страдает мизантропией. В нашем мире это не такая уж и редкость. Но он просто еще не был знаком с Эзрой Нотом, – усмехаюсь и поглядываю на абсолютно невозмутимое лицо О́дина.

– Твоя самоуверенность заслуживает уважения. Если… Это действительно самоуверенность, а не глупость. Нельзя недооценивать своего соперника.

– Не собираюсь я соперничать с этим дряхлым стариком. Я всего лишь возьму у него то, за что мне отвалят хорошие бабки.

– Двойные хорошие бабки, Эзра. Заказчик готов ослабить кошелек, – хмыкает О́дин и наблюдает за моей реакцией.

– С чего бы? – подвохом здесь веет за милю, а я всего лишь прищуриваю глаза.

– Потому что заказчик требует полный пакет твоих услуг. Нужна вся информация. Коммерческая деятельность Ви́тора со всеми «подводными камнями» и… Личная жизнь, которую ди Виэйра хранит под семью замка́ми. Тебе придется покопаться в куче грязного белья одинокого старика Ви́тора Пе́реса ди Виэйра. Перелопатить горы дерьма и измазаться в нем по уши.

– Мне не придется. За меня это сделает мой компьютер.

Хитрый взгляд О́дина скользит по моему невозмутимому лицу и замирает напротив глаз.

– Повторяю: нужна вся подноготная Ви́тора. Имена, фамилии, бывшие любовницы, возможные наследники, липовые инвестиционные проекты, счета, переводы, рецепты от врача за последние десять лет. Нужно все, что сыграет заказчику на руку.

– Кому же этот старик так насолил, раз заказчик не жалеет бабок за расписание его опорожнений?

– Ви́тор многим перешел дорогу. За свою жизнь ди Виэйра наступил на глотку каждому, кто мешался на его пути к достижению цели. Даже когда он потерял свою молодую жену, он не остановился ни на секунду, чтобы придаться скорби. Он не притормозил и не проронил ни слезы. Он давил, продавливал, переступал и двигался дальше, но уже с еще большей жестокостью и хладнокровием. Ди Виэйра – не какой-то владелец банка, которого хочет подсидеть конкурент. Ви́тор ди Виэйра – империя, стальная машина, которая с легкостью проломит тебе позвоночник и вкатает тело под асфальт, даже не сбавив скорость. Поэтому я спрашиваю еще раз. Последний раз, Эзра. Ты готов взяться за это дело?

– Хватит запугивать. Я не какой-то пацан. С этой частью договора я согласен. Меня все устраивает, – не свожу глаз с О́дина, который явно остался доволен моим ответом. – Осталось узнать имя нашего щедрого заказчика.

Мутные, когда-то голубые глаза О́дина на мгновение поблескивают, и я понимаю, что главная интрига и внутренняя тревога, гасившая меня все это время, нашли свое пристанище. Им не был Ви́тор Пе́рес ди Виэйра. Им был и остается тот, кто до сих пор скрывается под анонимом спонсора моего рискованного заработка.

– Кто заказчик, Фрэнк? Кажется, в этот раз драматическая пауза слишком затянулась.

– Чарльз Кёртис.

Каждая буква, выпавшая шепотом из старческих уст, летит в меня пулей тридцатого калибра. Будто в замедленной съемке каждая пробивает грудь и попадает точно в цель. Каждая взрывается внутри, но крови нет, вместо нее из мозга начинают сочиться когда-то запекшиеся воспоминания. Воспоминания пятнадцатилетней давности, когда Лиз, бывшая миссис Нот, решила перечеркнуть прошлое и вышла за перспективного политика Чарльза Кёртиса. А через год забрала в благополучное счастливое семейство моего младшего брата Шейна. И ровно через год стерла из сердца неудачника старшего сына Эзру.

Эзра, которому еще не стукнуло шестнадцать, стоит за стеной столовой и прилегает к ней так плотно, как только это возможно, пытаясь не издать ни единого звука, ведь он шпион, его не должно быть здесь, ведь отец выпроводил его в свою спальню, чтобы лишний раз не травмировать детскую психику. Но Эзра здесь, он снова стоит внизу и, затаив дыхание, внимает каждое слово своей матери.

– Ник, так будет лучше. Разве ты не понимаешь? Разве ты не хочешь лучшего будущего для своего сына?

– Сейчас ты вспомнила о сыне? Через год ты решила вспомнить о том, что у тебя есть сын? – отец слегка повышает тон, но это наиграно, я слышу, как дрожит его голос. – Так вот, дорогая моя Лиз, кажется, ты забылась, у тебя их два. Два полноценных сына. Эзра и Шейн. И обоих ты бросила ради лучшей жизни, которую искала всегда.

– Да, искала! И ты смеешь меня этим упрекать? Что я видела с тобой, Ник? Работу в офисе, которая убивала меня? Горы грязной посуды и нестиранного белья? Ежедневные обещания, что все наладится? Поэтому ты делаешь меня плохой?!

– Нет, Лиз. Я со всем согласился. Я согласился на развод. Я согласился на все твои требования, но мальчиков я не отдам. Тебе не было до них дела, когда ты крутила роман за моей спиной с Чарльзом – моим боссом, когда получала то, что так хотела. Так продолжай, я не держу на тебя зла. Только не трогай моих сыновей.

– Я забираю Шейна. И если ты не дашь согласие, я снова подам в суд. И поверь, ты против адвокатов Чарльза – ничтожество. Впрочем, каким всегда и являлся.

«Шейна», – отколачивается в груди. И тогда юный Эзра даже не обратил внимания, что о нем речи даже не шло. Он думал, как бы не потерять брата.

– Шейна? Говоришь так, будто он твоя вещь. Будто ты имеешь право решать, где он будет жить. Будто он твой питомец, а не сын! – отец нехарактерно для себя повышает голос. – Ты не претендовала на опеку во время суда. Так что изменилось за год? Зачем тебе потребовался сын? Новый аксессуар к статусу презентабельной семьи политика?

– Либо ты добровольно соглашаешься на мои условия, либо адвокаты Чарльза докажут твою несостоятельность и невозможность содержать двух несовершеннолетних детей на твои прожиточные центы. Выбирай сам.

– Я не буду решать. Спроси Шейна. Если он согласится, я не буду судиться. Он уже довольно взрослый, чтобы решать самому.

– Прекрасно, – она хмыкает, и я слышу цокот ее новых туфель по вычищенной отцом плитке.

– А как же Эзра?

Только собирался красться обратно в спальню, но зависаю на первой ступени лестницы. Цокот каблуков прекращается – значит, мама остановилась и, наверное, даст ответ.

– Он такой же никчемный, как и ты, Ник. Из него ничего не выйдет, – слышу, как она делает разворот, но притормаживает. – И меня зовут Элизабет. Той второсортной Лиз больше нет.

Ее шпильки снова простукивают кухонную плитку и перемещаются на паркет в коридоре, затем растворяются за входной дверью так же, как растворяется образ матери в моих глазах.

Пятнадцать лет назад упал первый блок на могилу Лиз – любящей матери и верной супруги. Через год упал еще один, и я забыл для себя слово «мать». Через четыре года я попытался вспомнить, а потом выбил себе под сердцем татуировку, чтобы больше никогда не забывать, кем на самом деле является Элизабет Кёртис.

– Эзра, – О́дин возвращает меня в реальность, и я понимаю, что все это время смотрел сквозь него. – Ты готов дать ответ?

– Передай Чарльзу Кёртису, чтоб сначала поцеловал меня в зад, а уж потом я рассмотрю его заявку.

Подскакиваю на ноги и выметаюсь из места, где мне снова прострелили что-то живое внутри.

Я остыну. Я успокоюсь. Я, скорей всего, сюда вернусь. И О́дин это знает, как знаю и я. Но прямо сейчас этот Эзра, существующий в настоящий момент, готов выжечь себя. Спалить, чтобы снова не чувствовать. И этот Эзра не привык гореть в одиночку. Он привык палить все дотла.