Под знаменем Сокола (СИ)

Плеть и обух

Вскоре после отъезда хазар Ратьша велел Всеславе готовиться к свадьбе.

— Да неужели ты думаешь, мой брат согласится признать этот брак? Ты разве забыл, что ты нынче вне закона?!

— Ошибаешься, милая! После ухода руссов в земле вятичей я теперь закон! А брат твой пусть благодарит меня за то, что ему ворота дегтем пока не измазали!

Вот и весь разговор, и как жить дальше — неведомо.

В прежние дни она еще могла бы излить кручину-горе другу Анастасию: внук священника, он всегда умел найти слова утешения. Но в последние дни ромей даже для перевязки к ней не приходил. День-деньской громыхал цепью в кузнице и возле нее, где в заполненной прелыми листьями, золой, навозом и, кажется, даже нечистотами зловонной яме прела, набухала под гнетом его горючая смесь. Еще одно зелье кипело на огне в котле, распространявшем густой запах перегара. Всеслава видела стеклянную трубку, по которой сочилась мутноватая бесцветная жидкость.

— Все, спекся твой ромей! — со злорадным торжеством сообщила подруге Войнега. — Понял своей ученой башкой, что плетью обуха не перешибить, а безродному с князем не поспорить. За работу, холопина упрямый, взялся!

«Какой он тебе холоп!» — хотела в негодовании возразить равнявшей всех по себе злой охальнице княжна. Много бы поспорил ее хваленый Ратьша, кабы его голодом да холодом морили, в бочку со стоялой водой макали, не давая вздохнуть, к двум лошадям на растяжку привязывали. Впрочем, говорят, Хельгисон выдержал и не такие испытания. Но ведь Анастасий, хоть и владел мечом, не проходил сурового воинского посвящения. Вот только смотреть, как он, сломленный и согбенный, словно лесной зверь на цепи возле миски с помоями, у вонючих чанов корпеет, у Всеславы не хватало сил.

Уж лучше бы ее хазары с собой увезли! Иегуда бен Моисей как-то обмолвился, что его сын уже летом может быть избран каганом. Всеслава представила себе освещенное внутренним светом лицо юного поэта, нежное пение струн его саза. Пожалуй, она смогла бы Давида полюбить. Не той горячей, безоглядной любовью, которую питала к его непризнанному брату, но той, которая рождается из взаимного уважения и прожитых рядом лет. Но тархан был кровно заинтересован в том, чтобы в земле вятичей как можно скорее вокняжился ставленник каганата Ратьша, а его сын, если и видел девичий силуэт в окне светелки, был слишком деликатен, чтобы вдаваться в расспросы.

— Всеславушка, счастье-то какое! Мстиславич сказал, что двойную свадьбу сыграет!

Глаза Войнеги сияли, щеки полыхали спелой калиной.

— Кику мне жемчужную примерял, обещал в княжий терем меньшицею взять! Ох, и заживем! Я тебе как прежде прислуживать стану, и за детьми присмотрю, и за хозяйством! Ты только Ратьшу не бойся! Он, может, с виду и грозный, но как обнимет, себя забудешь!

Беспутная поляница и в прежние дни несказанно докучала Всеславе, когда по нескольку раз на дню принималась с поистине детским бесстыдством описывать новые для нее ощущения или рассыпаться в восторгах по поводу мужских достоинств Мстиславича. В свете приближающегося страшного для бедной княжны дня эти разговоры вызывали у девушки устойчивое отвращение. А уж на щедро расшитую золотом и каменьями кику, которую приготовил для светлейшей пленницы Ратьша, и вовсе смотреть не хотелось, будто та, как в песне поется, и в самом деле волочилась по болотной грязи.

Всеслава вспомнила, как отдавали новгородскую боярышню. Хотя у словен, особенно на девичнике, невесте полагается почти постоянно голосить да причитать, чтобы не обидеть родню и пращуров неуместной радостью по поводу расставания с отчим домом, из синих глаз Муравушки настоящие слезы полились только, когда вспомнила о батюшке с матушкой, не доживших до этого счастливого дня. Не имея более близкой подруги, боярышня подарила Всеславе свою красоту — ленту из девичьей косы, на счастье, чтобы за милого пойти. Тогда мыслилось, этот день уже недалек.

Нынче Всеслава плакала над долгой косой по нескольку раз на дню — ведь обрежет окаянный Мстиславич, в доказательство родства вместо дорогого вена брату повезет, бесстыжий! Чтоб его там вздернули, как собирались, на высокой осине! Так ведь не вздернут! Очесок и Костомол, тайком ходившие в Корьдно, принесли весть от нарочитых — поддержат вятшие мужи сына Мстислава. Хорошо если брату Ждамиру позволят сохранить княжую шапку и голову под ней. Бедному князю теперь лишь на успех Святослава и его воев уповать приходится. Только Всеславе теперь все равно: победят руссы или в степи костьми полягут. Ей что к немилому Ратьше на ложе, что на погребальный костер. А что до красоты, то пусть пропадает: не Войнеге же ее отдавать! Ах, Неждан, Нежданушка, лада любимый, не сумел ты отыскать в дебрях мещерских свою голубку, а теперь уж поздно!

Анастасий как-то говорил, что пока человек жив, жива и надежда. Но он же прибавлял, что слова эти принадлежали несчастному родосцу Телесфору, которого за пустяшную, в общем, провинность держали, как дикого зверя, в яме, пока он не потерял человеческий облик. И все же Всеслава хотела надеяться, тем более, что в отличие от Телесфора у нее для этого какие-то основания имелись. И дал ей их никто иной, как старый поводырь.

Трудно сказать, откуда Мстиславич узнал о кудесническом прошлом деда Молодило, сам ли игрец сказал, Держко ли проболтался, но дедославский княжич решил, что в сложившихся обстоятельствах старик вполне подойдет для роли волхва. И потому накануне свадебного дня игрец облачился в расшитую знаками верхнего и нижнего мира долгополую рубаху исцельницу, называемую у финнов панар (сохранил, видать, еще с прежних времен), и явился для обряда очищения.

Дело происходило в бане, куда княжна с Войнегой отправились, дабы добрым паром и прошедшей через священный огонь матушкой-водой изгнать прежнюю сущность, в чистоте душевной и телесной возрождаясь для новой жизни.

Всеслава, не ожидавшая от брака с Мстиславичем ничего, кроме злосчастья, не стала засиживаться в парной, быстро вымылась, выполоскала с уксусом волосы и, натянув на еще мокрое тело новую рубаху, выбралась наружу, распутывать костяным гребнем и сушить долгую косу. Войнега возилась дольше. В своем стремлении завоевать и удержать дедославского княжича не гнушавшаяся приворотом, она долго примеряла предназначенную для милого, сшитую своими руками нарядную рубаху, собирала в скляницу пот, который надеялась втихаря подмешать Ратьше в пиво. Наивная, неужели она верила, что Мстиславич способен полюбить кого-нибудь, кроме себя самого.

«Интересно, — подумалось Всеславе, — а стала бы она сама пренебрегать бабкиными проверенными средствами, кабы на свадебном пиру да на брачном ложе ее ожидал не постылый Ратьша, а лада милый Неждан?»

При мысли о несбывшемся у девушки задрожали губы, и она хотела уже горестно заголосить, изливая горе-кручину в безысходном причитании, пока никто не услыхал, но тут как на грех к ней приблизился дед Молодило. Совершая обряд, он в одной руке держал тлеющую ароматным дымком ветвь можжевельника, в другой… Нет, это невозможно! Всеслава четко помнила, что оберег старого Арво вернула Анастасию.

— Друзья великого Кейо — наши друзья, — лукаво подмигнул ей изгнанный волхв. — Твой ромей велел тебе кланяться и просил передать, чтобы ты собрала самое необходимое и была готова. Завтра он придёт за тобой.

Забывая дышать, Всеслава кинулась к игрецу: да как же, да неужели батюшка Велес и Белый Бог услышали ее мольбы? Но тут дверь парной распахнулась, и оттуда вместе с душным, горячим облаком выкатилась полузадохшаяся, но совершенно счастливая Войнега. Глаза деда Молодило мигом померкли, словно подернутые блеклыми старческими бельмами, голос загнусавил, неся какую-то околесицу, имеющую мало общего с настоящими заговорами. Впрочем, девушки уже его не слушали.

Досушив косу и выбравшись на залитый солнцем двор, Всеслава опамятовала — а не прислышалось ли. Словно невзначай она свернула в сторону кузни. Анастасий по-прежнему возился возле своей зловонной ямы, помешивая что-то длиннющим черпаком, отчего запах становился просто невыносимым. Хотя копна спутанных черных волос закрывала его лицо, Всеслава видела, как он исхудал и осунулся. Превратившаяся в лохмотья одежа висела на нем мешком, натертые оковами щиколотки босых ног и запястья кровоточили, а неволя да недоля хуже всяких цепей преклоняли усталую спину к земле.

Но тут Анастасий обернулся. С продубленного солнцем, перепачканного лица на нее глянули черные, пронзительные глаза, глаза человека, который мыслит и осуществляет свои замыслы, который борется и не собирается сдаваться судьбе.

Перед мысленным взором Всеславы на миг предстала прозрачная тень отца, вызванная из Велесовых владений бубном вещего Арво. Вспомнились растревожившие душу слова. Все это время она относила сказанное к Ратьше и страшно терзалась за свое ослушание. А ведь Анастасий стоял тогда всего в нескольких шагах от нее и дедославского княжича, и миг нынче случился куда уж трудней!

— Что зыркаешь, холопина заморская?! — быстро нагнав княжну, Войнега заступила ей дорогу к кузне, с кнутом в руке надвигаясь на ромея. — Смотри у меня! Давно хотела тебя выдрать как следует, чтобы место свое знал! Княжна теперь с помощью батюшки Велеса здорова, лапать тебе ее зазря, будто так надо для лечьбы, никто не позволит. А я с тобой, только свадьбу сыграем, еще по душам поговорю!

Правду молвил Костомол. Злая девка да дурная, будто не дядька Войнег ее растил. Анастасий не стал даже уворачиваться от удара, только, натянув до предела цепь, руку подставил, чтобы не по лицу пришлось. Но едва Войнега, довольная собой, удалилась, он улучил момент и еще раз улыбнулся княжне. «Все будет хорошо, госпожа!» — красноречивее всяких слов говорили его глаза.

***

Но вот настало утро свадебного дня, и все тревоги и сомнения, терзавшие Всеславу, вернулись вновь. Тем более, что все приметы предрекали новобрачным долгую и безбедную жизнь: и пиво, поспевшее в срок, пенилось и играло прозрачным живым златом, и каравай, который поставила Войнега, вышел таким пышным да румяным, что едва не пришлось печь разбирать, чтобы его наружу вынуть.

С караваем, правда, вышло не всё гладко. В земле вятичей так исстари повелось, что над жертвенным хлебом, как прежде над телом жертвенного животного, старшие в роду под звуки повивальной впервые облачали молодую в украшенный нарядными рожками убор, означавший переход под власть и защиту мужа. Именно этого момента так ждала тщетно скрывавшая переживания по поводу неопределенности ее нынешнего положения Войнега.

Однако Ратьша, смачно надломив румяную корочку, только рукой махнул:

— Успеется! Княжна и до утра потерпит, вот станет женой по праву, тогда и кику наденет, а с тобой, голуба, мы и так не первый день повиты!

— Скорей уж ночь, — хохотнул за хозяйским плечом выполнявший обязанности тысяцкого Очесок.

Войнега испепелила его взглядом, но что возразить Ратьше, так и не нашла. Всеслава же вздохнула едва ли не с облегчением. По крайней мере, не нынче, а до утра еще надо дожить.

Тем временем проворные слуги собрали угощение. Молодых посадили в красном углу, там, где место хозяина и самых именитых гостей. Дед Молодило, устроившись у печного столба, ударил по струнам гуслей, произнося нараспев оберегающий заговор. Дружина грянула здравицу. Сначала все шло как у людей. Под звуки гудка и сопели гости насыщали голод обильной снедью, вели разумные беседы, величали молодых. Пиво и мед до краев наполняли ковши, истекала ароматным соком печеная дичь, рассыпалась зернышко к зернышку щедро сдобренная маслом каша, а хлебы да пироги сами просились в рот.

У Всеславы от одного запаха съестного желудок скручивало узлом, норовя вывернуть наизнанку. Хорошо хоть повод, чтобы не принимать участие в трапезе, у нее достойный имелся. Чай, ее ложка по старинному обычаю лежала привязанная чашечкой внутрь к ложке Мстиславича. Да рядом сиротливо притулилась Войнегина резная. Похоже, полянице тоже кусок в горло не лез, или все еще обычай пыталась блюсти. Но вот дед Молодило, точно спохватившись, на правах кудесника развязал хитрый узел, разрешая молодых от их невольного поста.

— Не журись, дитятко, хоть пирожка отведай, — выбрав момент, когда Ратьша отвернулся, чтобы приголубить совсем уже приунывшую Войнегу, наклонился к княжне поводырь. — Велес ведает, когда теперь придется досыта наесться. Только пива не пей, забористое оно больно нынче. Держко, крамольная твоя душа! — гаркнул он уже в полный голос. — А ты сторожам во дворе пива поднес? Тому колодой лежать, кто сегодня не выпьет за здоровье молодых!

Тут только Всеслава обратила внимание, что пиво сегодня и в самом деле что-то уж больно хмельное. Братина не обошла круга и трех-четырех раз, а кое-кто из гостей не то что в цель бы из лука промазал, лыка в лапти связать затруднился бы. Недаром суетившийся вместе с челядью и отроками Держко хоть и хватал со стола все, что под руку попадалось, сам за щеки пихал да отдувавшимся с гудком да сопелью Улебу и Братьше по очереди подкидывал, а к пиву ни разу не приложился.

— Ну и забирает! — уважительно прогудел рядом с княжной Ратьша, с довольным видом утирая усы. — Как вокняжусь в Корьдно, только из этих мест для своего стола солод возить велю!

— Ты бы пропускал хоть изредка, — посоветовал на правах тысяцкого Очесок. — Тебе нынче еще дело важное предстоит, а то как бы во хмелю мечом мимо ножен не промахнуться.

— Еще чего! — под хохот ватаги взревел пьянеющий на глазах Ратьша. — Чтобы вы, бездельники, без меня все пиво выхлебали. А что до меча, то мимо таких ножен я и во хмелю еще ни разу не промахивался. А сегодня я пока трезвый!

И, дыша густым перегаром, он поочередно привлек к себе сияющую от радости Войнегу и полуживую от отвращения княжну.

Кромешники меж тем один за другим незаметно сбрасывали остатки человеческого облика. Кто-то лез ко всем обниматься-брататься, кто-то пустил слезу, оплакивая свою сиротскую судьбу, кто-то с пеной у рта пытался доказать остальным, насколько они неправы. Кто-то затянул похабную песню, кто-то принял ее содержание на свой счет и полез в драку. Кто-то тщетно искал в глухой стене дверь, кто-то пустился в пляс, но поскользнулся на остатках снеди, увалился под стол и там захрапел.

Ратьша хоть изрядно захмелел, но на ногах держался твердо, даже какое-то время пытался на правах хозяина отдавать распоряжения и молодецкой рукой разнимать драчунов. Когда же за окном отгорела вечерняя заря, он убедился, что его людям весело и без него, и поднялся из-за стола.

— Ну что, моя княгинюшка! — потянул он за собой Всеславу. — Пора! Пойдем, ты меня разуешь, а там и я покажу тебе то, что ты еще не видела. А коли видела, — добавил он, и его синие холодные глаза недобро сверкнули, — не сносить Незнамову сыну головы, да и тебе тоже!

Всеслава молча повиновалась. Не сознавая, что делает и куда бредет (ох, и долгим же ей показался путь от стола до лестницы), она попыталась отыскать глазами скоморохов. Но, как назло, те куда-то запропастились, даже дед Молодило, и тот сбежал, а ведь ему вроде бы полагалось до самого утра наравне с тысяцким нести стражу, охранять покой и благополучие молодых. Впрочем, Очесок своими обязанностями тоже решил пренебречь.

— Слышь, Мстиславич! — окликнул он хозяина, когда тот уже добрался до всхода. — Нехорошо как-то получается. Ты там собираешься предаваться утехам и усладам, а нам что же, такую ночь проводить насухо?

— Почему насухо, — не понял его Ратьша, — Пива да медов хоть залейся!

— Я о другом. Вот кабы ты не всех чернавок хазарам давеча сговорил…

— Лучше Тешиловский полон стеречь нужно было, — рассмеялся в ответ княжич. — Хотя…

Он задумчиво поглядел на задремавшую за столом Войнегу и, приняв какое-то решение, тряхнул головой, разметав по плечам сивую гриву.

— А вот эта чем вам не девка? Белая да румяная, обнимает крепко, а уж как любит — живым не уйдешь! Коли кому неймется, задирайте подол смело! Я дозволяю, да и она вряд ли откажет! Она у нас добрая!

Кромешники одобрительно загомонили: щедрый подарок княжича пришелся им явно по душе. Зато Войнега, с которой мгновенно слетел весь хмель, потрясенно метнулась вон из-за стола:

— Ты шутишь, княже? Разве не с тобой мы нынче в красном углу сидели, свадьбу играли? Разве не ты меня своей женой называл?

— Тебя? — Ратьша оскорбительно расхохотался. — Да я еще не повредился умом, сотникову дочь, блудодейку беспутную, княгиней называть!

— За что ты так ее, Мстиславич! — взмолилась Всеслава, перед ужасной участью подруги забывшая о том, что наверху ждет ее саму. — Она ведь любит тебя! Ради тебя преступила все, что нельзя преступать: и стыд девичий, и долг дочерний, и Правду людскую!

— А ну ее! — капризно скривился княжич, с интересом наблюдая, как вокруг Войнеги, которая, собираясь биться до конца, исхитрилась-таки выхватить у кого-то меч, сжимается кольцо. — Будет знать, как меня перед хазарами подставлять. Посмотреть бы, насколько быстро мои орлы ее охомутают, да поважней, чай, дела есть!

Он открыл дверь в ложницу и привлек Всеславу к себе, впиваясь в ее уста бесстыдным хозяйским поцелуем. Если бы губы девицы жгли каленым железом, это вряд ли причинило бы ей больше страданий.

Всеслава понимала, что сопротивляться сейчас уже бесполезно, но поделать ничего с собой не могла и, сколько хватало сил, билась и рвалась, пытаясь освободиться из ненавистных объятий. С тем же успехом она могла бы попробовать разомкнуть каменные тиски или дубовые колодки. Она даже руку выпростать не сумела — вцепиться ненавистному в лицо ногтями. Ратьша больно стиснул ей запястье, встряхнул ее, едва не сломав хребет, и бросил на ложе, нависая, точно хищник над добычей. В синих хмельных глазах играли ярость и охотничий азарт, похоже, сопротивление девушки его лишь раззадорило.

— Ну что, моя княгинюшка, хочешь порезвиться-поиграть? — улыбнулся он, обдавая лицо Всеславы жаром и хмелем. — Так мне это только любо!

Он хотел добавить что-то еще, гадкое и скабрезное, но почему-то осекся на полуслове. Глаза его расширились от удивления, затем померкли, руки разжались, и он безвольным мешком рухнул на пол.

Девушка хотела было возблагодарить батюшку Велеса и его малое создание ярую хмелинку за то, что на какое-то время оттянули ее муку и позор. Но оказалось, для того, чтобы повалить Мстиславича, одного хмеля недостаточно. Из полумрака ложницы выступил Анастасий, чья правая рука, уже свободная, сжимала тяжелый кованый светец.

— И кто здесь что-то говорил про плеть и обух? — усмехнулся он, глядя на поверженного мучителя.

Убедившись, что Всеславе не требуется особой помощи, молодой ромей проворно задвинул засов, а затем скрутил руки и ноги находящегося в глубоком беспамятстве Мстиславича крепкими ремнями.

— Прости, госпожа, что заставил тебя так долго ждать и волноваться, — обратился он к княжне, едва покончил с делом, — но моему снадобью требовалось время, чтобы подействовать. Да и вершить дела, подобные тем, которые мы с твоими приятелями игрецами задумали, лучше под покровом ночи.

— Так это, так ты…

Только нынче Всеслава припомнила, как ловкач Держко крутился возле пивного котла, явно по сговору с ромеем.

Истолковав замешательство княжны как испуг, Анастасий поспешил ее успокоить:

— Ничего страшного я не подмешивал, кроме винного перегона, которым и твою рану пользовал. Забирает, конечно, хорошо, особенно если смешать с пивом, но последствий, помимо похмелья, никаких.

Еще не докончив говорить, он высунулся из окна и коротко по-совиному ухнул. Тотчас откуда-то снизу прилетел изрядный моток крепкой веревки, снабженный массивным железным крюком, вроде тех, которыми подтягивают к причалу корабли.

— Для твоего удобства, госпожа, следовало бы проложить путь к двери, — посетовал ромей, сноровисто обвязывая веревку вокруг пояса княжны, — но так быстрее и надежнее.

Глянув вниз, Всеслава с удивлением обнаружила, что Ратьшина ложница выходит на омывающую подворье полноводную протоку, один из притоков Цны. На воде качалась долбленка, в которой удобно разместились четверо игрецов.

Очутившись внизу, она нащупала на дне не только запас сухарей и других необходимых в дальней дороге предметов, но также свой берестяной кузовок с пожитками. Анастасий спустился следом. Он хотел уже выдернуть крюк и смотать веревку, но тут из гридницы донесся страшный, захлебывающийся крик Войнеги, сопровождаемый ликующим, азартным воплем пьяной ватаги.

— Чего это она так? — испуганно повернулся к товарищам юный Улебушка.

Всеславе пришлось рассказать. Анастасий посмотрел на девушку, глянул наверх, а затем принялся примерять к руке захваченные в ложнице мечи.

— Тяжеловат, конечно, — досадливо пробормотал он, остановив свой выбор на клинке Мстиславича. — Но ничего, как-нибудь совладаю.

— Ты куда это? — враз воззрились на него скоморохи. — Даже не думай!

— Она это заслужила! — добавил дед Молодило, красноречиво указывая на свежий рубец, вздувшийся на руке ромея.

— Никто такого не заслужил, — отозвался тот, берясь за веревку. — А уж женщина тем более. Выводите лодку из протоки. Я вас догоню.

— Э, погоди!

Подхватив Войнегин меч, Держко с кошачьей ловкостью вскарабкался по веревке.

— Я с тобой! Ты же все равно дороги не знаешь!

— Деда, а они успеют? — встревожено обернулся на удаляющееся подворье сидящий у правила Улеб.

— Велес их знает, — сокрушенно покачал головой поводырь.

— Должны успеть, — попытался успокоить всех не прекращающий работать веслами здоровяк Братьша. — Держко и не из таких передряг выбирался, да и ромей этот, по всему видать, калач тертый.

— Мальчишка он глупый, вот кто! — в сердцах махнул рукой дед Молодило. — А Держко твой и вовсе ума никогда не имел! И девку не выручат, и себя погубят!

Когда протока, петляя меж подтопленных паводком, покрытых неряшливыми космами прошлогодней травы берегов скрыла подворье за густым еловым лесом, Всеслава увидела, чего так опасались игрецы. Над верхушками елей взметнулось рыжее зарево. Долг платежом красен.

Не хвастаться Ратьше хазарским серебром, не подкупать бояр для предательского удара в спину руссам, не баламутить умы, чтобы прогнать с великого княжения брата Ждамира. Анастасий все предусмотрел. Одним ходом, как в тавлеях, решил исход всей игры. Но только где же он сам? Съежившись на дне лодки, княжна принялась читать молитву. Почему-то неосознанно она выбрала именно те священные слова, которым ее обучила подруга Мурава, слова, обращенные к Белому Богу. Эта молитва когда-то в другой жизни вернула ей Неждана, может, и Анастасия поможет сохранить.

Когда в лесу раздались знакомые тяжелые шаги, Всеслава испуганно кинулась к борту, проверяя, насколько глубока протока: от позора и расправы схоронить, ибо она не сомневалась: то Ратьша с кромешниками идет по их следу, ворочать да казнить. Но вот раздвинулись ветви, и ей вновь захотелось выпрыгнуть из лодки, теперь уже от радости: на берегу появился Анастасий. Как она могла его не признать? Впрочем, тяжесть его шагов легко объяснялась: стопы молодого лекаря выдерживали двойной вес. Ромей нес на руках бесчувственное тело Войнеги. Чуть поодаль семенил Держко, воинственно вытирая пучком травы окровавленный меч и зажимая под мышкой еще один. Плечи его отягощал позванивающий серебром мешок. Одежда на обоих местами дымилась.

— Я подумал, все равно там все сейчас погорит, — пояснил игрец, улыбаясь, точно кот, безнаказанно слопавший крынку сметаны, — что добру пропадать-то!

Дед Молодило глянул на него с укоризной:

— От воров родился, вором, видать, и помрешь!

— Успели почти вовремя, — поделился с княжной Анастасий, устраивая Войнегу на дне лодки и осматривая ее раны. — Здорова она драться, но против сотни в одиночку не отбиться, сам пробовал!

Ополоснув за бортом руки, он достал берестяную фляжку с остатками перегона, отхлебнул глоток, влил немного в горло поляницы, а затем смочил зельем обрывок ветоши и принялся обрабатывать глубокую рваную рану на ее щеке. От крепкого ли вина, от боли ли, девушка пришла в себя. Полагая, что все еще находится в лапах насильников, она принялась отмахиваться и брыкаться так, что нагруженная лодка опасно накренилась.

— Тихо ты, дурища! — сердито прицыкнул на нее дед Молодило. — Нужна ты тут кому-нибудь, можно подумать!

— Да уж, — поддержал его Братьша, мощными гребками выравнивая челнок. — Это ж сколько надо выпить, на подобную красу позариться!

Войнега и в самом деле выглядела ужасно: разбитые губы, распухший нос, заплывший страшенным лиловым грибом левый глаз, вырванные с кожей клочья волос, рассаженные костяшки пальцев, синяки и ссадины по всему телу, едва прикрытому изодранной одеждой. Если бы не ромей, она бы вряд ли пережила эту ночь.

— Придется зашивать, — заключил Анастасий, сводя вместе края раны на лице поляницы. — Иначе шрам останется, хуже, чем у Александра.

Войнега кое-как разлепила веки правого глаза, посмотрела на него, перевела взгляд на Всеславу и горько разрыдалась от боли и запоздалого раскаяния. Нелегко принимать помощь от тех, с кем поступал дурно. Но кто сказал, что прозрение бывает легким. Всеслава обняла ее, как в прежние дни, стала гладить растрепанные волосы, попыталась поправить одежду. Анастасий им не мешал. Вдоволь выплакавшись, Войнега безропотно вынесла лечение, а затем затихла, свернувшись калачиком рядом с княжной под ветхим плащом поводыря.

Весь следующий день поляница отлеживалась на дне лодки: то ли дремала, убаюканная снадобьями, которыми ее пользовал Анастасий, то ли размышляла о чем-то своем, не желая ни с кем общаться. Во всяком случае, княжна несколько раз слышала сдержанные всхлипывания и один раз из-под опухших век подруги скатилась слеза. Ближе к вечеру, однако, Войнега стряхнула оцепенение, забрала у Держко свой меч и долго тщательно его полировала, а потом срезала длинную прядь волос и принялась плести тетиву для лука.

Утром Всеславу разбудил переполох: Войнега пропала.

— Уж не утопилась ли? — испуганно вскинулась княжна.

— Да негде здесь топиться! — успокоил ее дед Молодило. — Тут глубина не больше полутора аршин. Лодка то и дело по дну скребет!

— Если очень постараться, то и в крынке молока можно утонуть, — несколько невпопад заметил Братьша.

— Да что вы тут чушь несете?! — взорвался Держко.

Он только что проверил мешок со «спасенным» добром и обнаружил, что вместе с поляницей пропали ее меч и кольчуга, а также новые крашенные порты, которые игрец хотел бы оставить себе.

— К своему Мстиславичу ненаглядному, небось, побежала, на наш след наводить!

— Это вряд ли, — задумчиво проговорил Анастасий. — Я вчера обратил внимание, что, наточив как следует клинок, она обильно окропила его своей кровью. А если я что-нибудь понимаю в обычаях вашей земли, это похоже на обет мести. И еще. Уже поздно вечером, когда она думала, что все спят, она сделала кое-что еще…

Он нагнулся, поднимая со дна лодки какой-то предмет, напоминающий веревку. Это была обрезанная по самый затылок долгая коса поляницы.