Под знаменем Сокола (СИ)

Хранильник и ромей

На новом месте Анастасию не спалось. Он ворочался с боку на бок, устраивался и так, и так, но сон все не шел. Виновны ли в том были исподволь подбиравшаяся к молодому лекарю хилая, снулая хворь, отголосок ледяного купания, и духота жарко натопленной, до отказа набитой сопящими и храпящими на все лады людьми избы? Или же это мысли, спутавшиеся еще с вечера в клубок, никак не могли успокоиться, чтобы дать утомленному дорогой и событиями бурного дня телу долгожданный сон?

«Что ты задумал, брат?! Куда собираешься? Почто на волхование поганое смотреть желаешь? Да такими зрелищами да позорствами и душу недолго погубить!» Синие глаза сестры Феофании метали гневные молнии, нежные щеки пылали ярче денницы. Давно он не видел ее такой взволнованной, если не сказать рассерженной.

«Противника надо знать в лицо», — полушутя-полусерьезно заметил собиравшийся на княжеский совет Александр (так Анастасий по старой критской привычке называл Хельги Лютобора). Молодой воевода обнял нареченную за плечи, и гнев в ее глазах погас, сменившись нежностью. Признавая главенство будущего мужа, Феофания, или, как ее звали по-славянски, Мурава, не смела ему перечить. И все же, собирая брата в дорогу, она перекрестила его материнской иконой и строго-настрого заповедала опасаться волхвов и не доверять им.

Не зря беспокоилась о нем сестра, ох, не зря! Чуяло вещее, любящее сердце беду, только не знало, родимое, с какой стороны ее поджидать.

Хотя Анастасий и присутствовал при обряде, который ввечеру свершил старый волхв, спасительная тяжесть заветного сестрина креста, истовая молитва и выработанное духовными упражнениями умение противостоять чужой воле позволили молодому лекарю преодолеть искушение ненадолго покинуть гордое, упрямое «я» ради освобождающего и порабощающего, пленительного своей безответственностью всеобъемлющего «мы». Сохраняя ясность рассудка, он с интересом слушал ритмичные завораживающие звуки бубна и переходящий от утробного звериного рева на гортанный птичий клекот голос волхва. Переводил изумленный взгляд с отрешенного, но властного лица Арво Кейо на фигуры воинов, раскачивающиеся в трансе. С волнением следил за чарующими движениями несущейся в стремительном вихре экстатической пляски княжны.

Впрочем, единственная мысль, за которую ему стоило попросить прощения у Бога, касалась не девушки, а старого служителя Велеса. Глядя на то, каким светом загораются обращенные к кудеснику лица и глаза, Анастасий подумал, что из Арво Кейо, родись он в ином краю, мог выйти неплохой священник. Ибо вещий хранильник, хоть и служил иным богам, умел вселять в души надежду и приносить утешенье, а разве это не те дарования, которыми должен обладать истинный пастырь.

Молодой ромей успел рассердиться на свою неистребимую любовь к излишним рассуждениям (так, в самом деле, и в ересь недолго впасть), когда взгляд запечатлел едва заметное движение в ветвях ели, возвышавшейся над частоколом. Анастасий пригляделся внимательней и увидел глаза, несомненно, человеческие, в пламенном восторге устремленные на княжну. Насколько молодой ромей разбирался во взглядах, которые мужчины бросают на женщин, человек за частоколом о девице, несомненно, грезил, и грезил давно, и кабы ему дали волю, он бы весь мир бросил к ее ногам или положил за нее свою жизнь.

Анастасий успел отметить цвет его глаз, редкий ореховый и почему-то смутно знакомый. Молодой ромей сморгнул, и наваждение рассеялось. Вместо ореховых глаз на него внимательно и неприязненно смотрели иные, синие, холодные глаза Дедославского княжича. Похоже, Мстиславич также имел достаточно твердый дух, чтобы противостоять чарующим звукам бубна Арво, и его взгляд внушал куда большие опасения, нежели все тревоги прошедшего дня и все разговоры про разбойников.

Понимая, что заснуть уже не удастся, Анастасий нащупал в темноте одежду и потихоньку выбрался наружу, с опаской вдыхая колкий морозный воздух, с интересом глядя, как пар от дыхания выпадает инеем на рукавицы. Живший у Арво Кейо вместо сторожевого пса молодой медведь при появлении чужака сердито заворчал, но, чтя волю хозяина, с места не сдвинулся. Анастасий обошел его стороной, привычно отыскивая на небесах превращенную в медведицу Каллисто и ее сына. Хотя здесь их называли Лосихой с Лосенком, почитая священными чадами матери Живы, привычные очертания знакомых созвездий немного успокоили и утешили его смятенную душу, исцеляя воспоминаниями о детстве и давно покинутом доме.

Затем внимание Анастасия привлек огонь, имевший, несомненно, рукотворное происхождение. Молодой лекарь услышал стук кузнечного молота, проковывавшего стальной прут, и шипение олова или серебра, заливаемого в глиняную или каменную форму. Как пояснил Войнег, Арво Кейо не только мастерски кудесничал, но и являлся хранильником, то есть, имел власть над рудой, самостоятельно изготавливая для всех, кто у него просил, оберегающие амулеты. Потому вторым его прозвищем было Сеппо — кузнец. Сегодня вещий хранильник трудился над оберегами, которым следовало отпугнуть злых недругов от княжны и ее спутников.

Хотя волхв, казалось, был полностью поглощен работой, Анастасия он заметил, и молодому ромею ничего не оставалось, как подойти и поприветствовать его.

— Поклонник Белого Бога пришел за помощью к Подземным Богам? — с легкой иронией осведомился волхв, внимательно глядя на иноземца своими пронзительными голубыми глазами.

— Есть один Бог на небе, — с достоинством отозвался Анастасий. — И все мои чаяния и упования обращены к Нему.

Морщины на лице Арво превратились в лучики маленьких, лукавых солнц, наподобие тех нескольких десятков, которые остывали на каменном верстаке после отливки, превращенные в нагрудные знаки и застежки, в глазах ярче проявилась присущая финнам легкая косеца. Судя по всему, ответ чужеземца его не рассердил.

— Зачем же ты пришел сюда, если не имеешь никаких просьб?

— Я странник. Изучаю обычаи людей, — вежливым голосом произнес Анастасий давно заученную фразу.

— Все мы в этом мире странники, даже те, кто никогда не покидает своего жилища, — усмехнулся в ответ волхв, нагревая на огне серебряную проволоку и создавая из нее височное колечко, рассветное солнышко, взамен того, которое Всеслава сегодня преподнесла Велесу в дар.

Анастасий вспомнил, что и сам пожаловал в святилище не с пустыми руками.

— Я принес тебе подарок, премудрый, — спохватился он, извлекая из-за пазухи мешочек редкого снадобья, привезенного им из пустынь Азии, — чтоб ты не гневался на то, что я нарушил твой покой.

— Опасайся не моего гнева, а Велесова, а что до подарка, то ты мне сегодня преподнес такой дар, — добавил он, имея в виду спасение внука, — за который я вряд ли когда-нибудь смогу тебя как должно отблагодарить.

— На все воля Божья, — в свою очередь отозвался Анастасий.

Арво Кейо закончил работу, засыпал шкворчащие угли снегом и жестом пригласил гостя следовать за ним. Они вошли в небольшое, размером с баню, но теплое и, несомненно, жилое помещение, освещенное тремя лучинами, воткнутыми в напольный светец, формой напоминающий трехголового дракона. Судя по запаху, источаемому развешенными под потолком пучками трав, а также идущему от многочисленных коробов, туесов и укладок, заполнявших почти все пространство вдоль стен, здесь волхв не только отдыхал в уединении от трудов и гостей, но и готовил свои снадобья. Одно из них, предназначенное для свернувшегося калачиком на лавке возле печи внучка, сейчас тихонько пыхтело и ворчало, дозревая на медленном, угасающем огне.

Арво поворочал угли, отчего освещение стало еще более причудливым, и, сняв горшок с огня, осторожно нацедил напиток в два заранее приготовленных выдолбленных из березового капа ковша.

— Не побрезгуй, гостюшка, стариковской заботой, — проговорил он, протягивая один из ковшей Анастасию. — А то, гляжу, как бы лихоманка и над тобой не взяла верх.

Анастасий поблагодарил кудесника, однако, когда тот отвернулся, чтобы смыть с лица копоть, вороватым движением обмакнул в зелье указательный палец, по виду, запаху и вкусу пытаясь определить его состав. Не обнаружив ничего страшнее липы с малиной и смородиной, настоянных на меду, он сотворил над ковшом крестное знамение и сделал несколько глотков. Питье благодатно оросило воспаленное горло, теплом побежало по жилам, возвращая бодрость духа и приводя в порядок мысли. Определенно, волхв не желал ему зла.

Арво Кейо меж тем занялся изучением подарка, проводя с щепоткой снадобья примерно те же действия, какие Анастасий только что проделал с каплей его отвара.

— Добрый бальзам! — с видом знатока заключил он наконец. — Здесь такой сейчас не добыть даже у арабов. С другой стороны, стоит ли какое-то снадобье того, чтобы ради его поисков пройти до края обитаемого мира?

— Только в том случае, если имеешь целью получше узнать мир, — с легким вызовом отозвался Анастасий.

— Люди везде одинаковы, — махнул узорчатым рукавом Арво.

Он стянул завязки и убрал мешочек в берестяной короб, один из многих, помеченных различными символами и рунами, затем с улыбкой вновь повернулся к гостю:

— Ну и глупцы же хазары, коли не сумели отличить дар богов от измышления лукавых смертных, стремящихся все и вся разрушать.

— Они и ныне упорствуют в своем заблуждении, — заметил Анастасий, тщась скрыть изумление по поводу всеобъемлющей осведомленности обитающего в лесной глуши волхва.

— Не только они! — сверкнул глазами Кейо. — Младший сын старого Мстислава так же убежден, что ты сознательно водишь за нос всех, включая вашего князя.

— Это его дело, — равнодушно отозвался Анастасий, растирая между пальцами листик мяты, не такой терпкий, как в родных горах, но отменно душистый.

— Ошибаешься, гостюшка, ошибаешься! Не мне объяснять тебе, что страх — это один из столпов власти, а ничто так не пугает, как неизведанное и невиданное. Насколько я знаю от арабов, горючий порошок Аль Син, секрет изготовления которого тщились узнать у тебя хазары, это такая жуткая смесь, что рядом с ней даже греческий огонь — простая забава. Неужели ты думаешь, что желающие заполучить это средство живут только на берегах моря Хвалисского? И уж поверь, их планы явно не совпадают с намерениями вашего князя!

— Наш князь желает только блага и своей земле, и вашей! — допивая отвар, заметил Анастасий. — По крайней мере, под защитой русских застав землепашцы и ремесленники живут спокойно, не опасаясь, что придут хазары или какие лихие люди, пожгут их дома, а их самих продадут в рабство. Жаль, что жители ваших лесов этого не понимают! — вздохнул он, отставив в сторону плошку. — Мы им об их же выгоде говорим, а они в ответ лишь свистят по-соловьиному!

— Даже малая птаха пытается защитить свое гнездо! — в тон ромею отозвался Арво. — Но сколько бы она ни старалась, у нее нет жала!

— А как же те разбойники, которые собираются похитить княжну? — оставив обиняки, задал вопрос немало озадаченный Анастасий.

— Соловья всегда по песне слышно, — в прежней туманной манере отозвался волхв. — А ты попробуй отыскать змею, притаившуюся под колодой!

Поджидая, пока Анастасий осмыслит его слова, Арво Кейо прошелся вдоль стены, потрогал лоб внука, удовлетворенно кивнул. Потрепал по холке устроившегося поверх мехового одеяла соболенка (Всеслава решила подарить зверька Тойво в награду за храбрость), а затем снял с полки стоявший особняком ларец рыбьего зуба.

— Ну, раз ты не желаешь моего волхования, — повернулся Арво к гостю, — позволь задать тебе один вопрос. Ты, я вижу, человек ученый. Да и стран повидал немало.

Он приподнял резную крышку, доставая из ларца пергаментный свиток, по виду очень старый и ценный, и Анастасий, много чего повидавший на своем веку, от удивления слегка покачнулся. Волхв держал рисунок, изображавший известную астрономам античности картину мира, согласно которой Земля, Солнце, планеты и звезды являлись небесными телами, взаимодействующими друг с другом в пространстве Космоса. Причем рисунок представлял не признанную церковью схему Птолемея, полагавшего Землю центром мироздания, а совершенно еретическую и почти забытую модель Аристарха Самосского, дерзновенно предположившего, что Земля — это одна из многих планет, вращающихся вокруг Солнца.

Анастасий взволнованно провел рукой по волосам. Что хочет от него волхв? Как можно объяснить воззрения вольнодумного Аристарха в краю, где и про Птолемея-то толком никто не слыхал. Что можно рассказать о небесных телах тем, кто верит, что плоскую, четырехугольную землю омывает со всех сторон океан, а свод небес поддерживает находящееся где-то за пределами миров Древо. Наглядную реконструкцию этих представлений о мире, закрепленную в ритуале, Анастасий видел всего несколько часов назад. И она поразила его с одной стороны своей детской наивностью (чего, хотя бы, стоило принесение в дар подземным богам животных и предметов, связанных с верхним миром), с другой стороны — расчетливой практичностью взаимоотношений людей и их богов. Впрочем, даже на его родном Крите после нескольких веков христианства виноградари и пастухи продолжали поклоняться силам природы, перенося функции античных богов на тех или иных святых.

Видя замешательство гостя, Арво Кейо кротко улыбнулся и, указывая на рисунок, пояснил:

— Это — Солнце, это Земля. Так мне говорил один ученый араб. Я много лет наблюдаю за светилами и догадывался о чем-то подобном. Но меня беспокоит вопрос: какая сила заставляет их двигаться, почему они не сталкиваются и не падают в этой извечной пустоте?

Долго обдумывать ответ Анастасию не пришлось. Он знал его еще с того дня, когда его дед-священник впервые поднялся с ним в горы, чтобы наблюдать за ходом планет и светил:

— Их удерживает и движет Божественная любовь, — ответил он.

Волхв посмотрел на рисунок, затем на гостя и с уважением кивнул: боги, которым он служил, на подобное могущество претендовать не смели.

— Тогда помолись своему Богу, чтобы Он хорошенько берег наш мир и тех малых, которые живут здесь по воле Его.

На прощание Арво Кейо протянул Анастасию один из только что отлитых оберегов — отмеченную знаком хранильника серебряную привеску, по виду напоминавшую одну из разновидностей креста Господня, но для волхва и сторонников его веры несущую иной сакральный смысл.

— Я не призываю тебя это носить, — промолвил он, предупреждая непроизвольный протестующий жест ромея, — но я попросил бы тебя держать эту вещицу где-нибудь при себе. Если ты в своих странствиях навлечешь гнев Велесовых слуг или тебе понадобится их помощь, она, думаю, сумеет тебе пригодиться.

Хотя подарок Анастасий принял и даже поблагодарил волхва, покидал его каморку он с растревоженным сердцем. Что знал старый Арво, о чем не счел нужным или не посмел сказать, умело переведя разговор от дел земных к сферам небесным, на что намекал в надежде, что разумный собеседник сам все поймет.

Анастасий нахмурился, вспоминая холодные, недобрые глаза Дедославского княжича. Почти ежедневно встречая крепко приросшего к Корьдненскому двору Ратьшу, Анастасий не уставал удивляться, до чего привольно и богато тот живет и как много тратит на свои прихоти да на подарки боярам. И это при том, что его отец, несмотря на древность рода и святость земли, относился к числу не самых богатых и влиятельных владык. Да и не слишком ли уверенно держит себя в Корьдно младший Мстиславич, не только исподволь натравливая бояр на руссов, но и настраивая их против похода на хазар. А уж казалось, кому, как не ему, главному после кагана претенденту на руку княжны, этого похода не ждать и в него не стремиться. Разве только и девушку, и землю вятичей ему обещал кто другой. В свете разговора про горючий порошок Анастасий с легкостью мог предположить, кто.

И не потому ли волхв так разбойника Соловья защищал, что знал или догадывался: его люди к торгу с хазарами и умыслам против княжны не могут быть причастны? Корьдненские гридни неспроста до сего дня смотрели на Соловья едва ли не как на героя: тревожа русские отряды, разбойник еще ни разу не тронул кого-нибудь из своих. Не ему ли принадлежали примерещившиеся давеча шальные ореховые глаза?

Анастасий вернулся к избе. Хотя бесконечная ночь края бореев и не думала подходить к концу (звезды едва начали редеть и гаснуть), гридни уже седлали коней и налаживали лыжи. Княжич Ратьша и Войнег Добрынич отправляли дозорных и следопытов, чтобы выяснить, насколько безопасен путь. Анастасий хотел было поделиться с ними своими наблюдениями насчет обладателя ореховых глаз, но вспомнив, с какой неизбывной нежностью и тоской он смотрел на княжну, передумал.

Почувствовав на спине чей-то взгляд, молодой ромей обернулся. На пороге своей клети стоял Арво Кейо, внимательно наблюдая за сборами. Встретив взгляд Анастасия, старый кудесник улыбнулся, а затем поднял десницу и начертил в воздухе знак, удивительно напоминающий крест.