Помни обо мне

Глава 18

После той странной ночи на постоялом дворе вытряхнуть Алану из светской маски стало так же просто, как поймать руками живого угря. Нет, она не пряталась, просто во время коротких разговоров с вежливой до зубовного скрежета девушкой у Дарьена возникало ощущение, что между ними враз выросла прозрачная, но несокрушимая стена. И только нервное подрагивание пальцев — пару раз ему удалось-таки перехватить ее на выходе из кареты — давало понять: ему не приснилось. Губы, посеребренные светом луны, дыхание, что пахло ночным лесом и легкое, едва различимое движение вперед. Нет, ему не приснилось, а потому отстраненность Аланы, которая, это он знал точно, не была ни игрой, ни кокетством, только подлила горючего масла в костер его любопытства.

Он, рожденный и воспитывавшийся при королевском дворе, привык, что женщины ищут внимания мужчин: возможный брак, покровительство, подарки или, в конце концов, развлечения ради. Дарьену улыбались, не все — Гизельда не терпела среди своих дам сочувствия к сопернице — но многие. Кокетливо прячась за веерами, смеялись над его шутками, восхищались умением держаться в седле, разворотом плеч, ловкостью в обращении со шпагой. Шептали: “Ах, нет, нет” — и тут же подставляли для поцелуя манящие губы. Говорили что-то изысканное о сердце, чувствах, трепетаниях, метаниях, готовности разделить и идти по жизни… А потом умер отец и маски осыпались пожухлой листвой.

До того дня, когда в тронном зале, под прицелом десятка арбалетов Верховный Прелат, долдоня что-то о воле Всеотца, традициях и вере, обрезал ему волосы, Дарьен чувствовал себя невидимым. После — прокаженным.

Тем забавнее было по возвращении угодить на второе действие этого пошлого балета. Вновь улыбки и дрожание вееров, томные взгляды из-под полуопущенных ресниц, якобы невольный трепет пальцев в его руке и нарочито веселый смех. Особенно старалась Оннет. Наверное, именно за скверную игру он ее и выбрал. А еще за глаза, голубые, как тевменские топазы. Надо будет по возвращении все же подарить ей то ожерелье. И попрощаться.

Жаль он не додумался расспросить Хильдерика об Алане. Что-то, не связанное с ее навыками и несколькими поручениями, которые она, сама того не подозревая, выполняла для покойного графа Маршаль. Старик Фабьен, пусть его чаша в чертогах Всеотеца всегда будет полной, всегда отличался изобретательностью. И довольно необычными представлениями о меньшем из зол. А теперь, чего уж сожалеть? Лучше присмотреться повнимательнее.

И Дарьен присматривался, благо путешествие было спокойным, как прогулка на пони по дворцовому парку. Эта королевская дорога соединяла столицу с Сан-Мишель, крупнейшим портом севера, и была одной из первых, что, после подписания мирного договора с Касталией, брат вычистил от всякого сброда. Сейчас о старый, обласканный солнцем, камень стирались подошвы деревянных крестьянских башмаков, монашеских сандалий, сапог и изредка туфель и туфелек благородных адельфосов и адельфи. Тянулись вдоль обочин телеги и купеческие обозы, летели стрелой верховые, вальяжно двигались кареты и над всем этим висел крепкий дух прогретых солнцем конских яблок. Экипаж аббатисы пропускали безвозбранно, пошлин за пользование дорогой не взимали, и Дарьен надеялся, что вот так размеренно и спокойно, если не учитывать происшествия с виконтом Эрьвью, и пройдет вояж до столицы.

— Ось полетела, — Ук потер подбородок в клочках жидкой пегой бороденки и сплюнул под ноги. — Кузнец надо.

Дарьен тихо выругался. Посмотрел на предательницу дорогу, лесок, дававший редкую тень, луг с серыми пятнами овец и взрезающие синеву каменную башню.

— Замок чей?

— Барона Мален, — сплюнул спешившийся Кодр, — отсюда и до излучины реки их земли.

Имя оказалось незнакомым, впрочем за время регентства Гизельды, в “Метрике благородных семей Арморетты” появилось много новых имен. Особенно когда она начала продавать должности и жаловать, не безвозмездно, чиновникам баронские титулы. Хильдерик сказал, южане были в бешенстве.

— Что говорят? О бароне?

Кодр хмыкнул, вытащил изо рта пожеванную травинку и задумчиво покрутил ее между большим и безымянным пальцами правой руки. Среднего он, как и многие лучники его сотни, лишился под Байи. Не повезло, попал в плен, когда войска Арморетты в очередной и последний раз сдали приграничную крепость.

— Смотря кто говорит, — многозначительно хмыкнул ветеран. — Покойную баронессу в обители часто видели. Ездила, молилась, дары возила богатые. Вот только чтоб медяшку лишнюю конюшим бросить, так нет. И лошади у нее получше слуг выглядели. А как по завещанию на монастырском кладбище упокоилась, все, тишина, словно и нет в соседях семьи Мален.

Дарьен перехватил его острый, как наконечник доброй боевой стрелы, взгляд поблагодарил быстрым кивком и, прикидывая расстояние до замка, повернулся к кучеру.

— Карета до замка дотянет?

— Только ежели порожней, ваш милость. И то, полего-о-онечку.

Верховых лошадей было две, упряжные под седло не годились, да и лишних седел Дарьен как-то не захватил. Хотя тут недалеко, а значит…

— Я с дамами возьму верховых и поеду вперед, а вы с каретой за нами, — он хмыкнул, представляя себе эту процессию, — полегонечку.

— Как прикажте, ваш милость, — кайсанским болванчиком закивал Ук.

А в единственном глазу Кодра мелькнуло выражение, которого Дарьен не понял, пока не попытался уговорить дам на верховую прогулку. Вдвоем на одной лошади. Точнее, он рассчитывал перебраться (наконец-то!) на Ветра и взять в седло крестную, а этого осла в лошадином обличье вернуть Алане. Эльга поехала бы с ней.

Хороший же план? Был.

Дарьен придержал дверь, пресекая попытку Эльги выйти на еще одну прогулку. Хватит ему страданий об испачканных туфельках, жаре, пыли и запахе. Хотя, ну какой может быть запах на дороге? Не королевская же оранжерея. Сестра его не разочаровала. Нет. Пока нет. Но Дарьен не мог не замечать, что при всей своей бесспорной красоте и бойком, живом характере, отличавшем малышку с раннего детства, Эльга впитала все придворные привычки, которые после возвращения так его раздражали. И без которых, он это знал совершенно точно, благородная адельфи могла преспокойно обойтись. Да, крестная, не была принцессой крови, но ее предок сражался под началом Хлодиона, а род вписали в составленную полвека спустя первую “Метрику” одновременно с королевским. И мама… Дочь обедневшего южного рода, выданная, а точнее, проданная замуж за графа Тажель, интенданта королевского флота, который, будучи человеком дальновидным, так, кажется, о нем отзывались, уступил красавицу жену своему королю. Мама никогда не говорила о муже, а Дарьен был рад, что граф провалился к демонам за год до его рождения, избавив от необходимости называть чужого мужчину отцом. А мама… Мама улыбалась, всем, даже горничным, а лицо ее было мягким и, скорее, печальным, чем надменным. Дарьен помнил, как легко она отдала свой плащ нищенке, сидевшей на ступенях храма Всеотца с ребенком в худых руках. Крестная на это только покачала головой и распорядилась, чтобы женщину и младенца отправили в приют святой Интруны, где была одной из попечительниц. Мама никогда не претендовала на место первой дамы двора, участвовала в придворных увеселениях только по приглашению отца и не вмешивалась в политику. Ее называли слабой. Глупой. Но все четыре года после ее смерти ее покои хранили в неприкосновенности. И отец по-прежнему навещал их, принося с собой запахи охоты и лесные ирисы.

А Эльга, как и обещал когда-то Дарьен, выросла красавицей. Разве мог он тогда знать, что красота окажется совсем не в красоте?

Пальцы защекотало, словно из них выскользнул край материнского собольего палантина. Или непослушная прядь с мягким завитком, сбежавшая из плена костяных шпилек. Дарьен обернулся. Алана сидела на козлах, вертела в пальцах арбалетный болт и сосредоточенно всматривалась в дорогу. Сейчас, не скрытая одеянием послушницы, она была похожа на обнаженный клинок-ширасайя — острый и смертельно опасный. А спрячь такой в ножны — палка палкой, и не посмотришь лишний раз. Жаль, что дорога в аббатство была такой короткой.

Приближающуюся карету они заметили одновременно.

Юноша с длинными, как и подобает благородному адельфосу, черными волосами подъехал первым, а за ним — шестерка отменных вороных, запряженных в дорожную карету, с новехоньким лаком и замысловатыми резными завитушками. А богато живет барон Мален.

Двери обоих экипажей распахнулись одновременно и над дорогой раздался знакомый до зуда в костяшках голос:

— Дорогая тетушка! Какая удача!

Да что ж за день сегодня такой?!

— Ленард? — удивленно переспросила аббатиса, бросая на помогающего ей выйти Дарьена быстрый взгляд. — Ты? Здесь? Но… Святая Интруна, что случилось? Почему ты с тростью?

— Это? — мужчина в светлом кафтане остановился в нескольких шагах от своей кареты и помахал щеголеватой тростью. — Пустяки, целитель говорит, если поберегусь, буду танцевать на майскому балу. Но вы? Здесь?

Изящный поклон. Традиционный поцелуй перстня и слышный только двоим шепот. — В компании столь необычной.

— Дай же старой тетушке обнять тебя, Ленард! — нарочито громко сказала аббатиса, с чувством привлекая его к себе. И, привстав на цыпочки, поцеловала идеально выбритую щеку. — Ты знаком только со мной, — пробормотала она поспешно. — Подробности после.

— Да что вы такое говорите, тетушка! Ваша красота все еще способна пристыдить солнце! Но, где мои манеры? Позвольте представить вам моего доброго друга. Коннар барон Мален.

Барон, еще миг тому, раздраженно помахивавший хлыстом, подскочил переполошенным зайцем.

— Это честь для меня, ваше сиятельство, — пробормотал он в перстень аббатисы.

— Сестра Мария-Луиза, барон. Я благодарна, что вы откликнулись на нашу беду.

Оставив аббатису и рассыпающегося в славословиях барона, мужчина с тростью подошел к Дарьену.

— Интересный цвет, кузен, — прошептал он, приподнимая светлую бровь.

— Мы не знакомы.

— Тетушка сказала. Но к чему такая секретность? И…

— А ну пусти меня! Немедленно!

Возмущенный окрик заставил всех посмотреть на карету аббатисы. На дверь которой подпирала Алана. И Эльгу, вновь появившуюся в окне.

— Выпусти меня!.

— Сестра Лоретта, — голос Аланы звенел от холодной злости, — не выходите. Я видела под каретой змею.

— Все ты врешь!

— Ну, надо же, — пробормотал Ленард маркиз Ривеллен, наблюдая, как его кузен бросается к карете, а тетушка спешит отвлечь барона. — Какая неожиданная встреча.