После развода. Зима в сердце

Глава 10

Утром просыпаюсь, конечно же, разбитая. Но такой роскоши, как поваляться в постели подольше, у меня нет, потому что нам со Снежаной нужно в поликлинику.

Перед уходом проверяю, как там лапа у Бони. Девочка выглядит довольной, вряд ли её что-либо беспокоит. От сердца отлегло.

Помимо воли в памяти вспыхивают картины того, как Паша заботливо обрабатывал её лапу. Вроде бы этот поступок должен охарактеризовать его как хорошего человека.

Но может ли хороший человек говорить своей бывшей такие слова: «я бы тебя долго и нежно трахал, но у меня скоро свадьба»?

Силой воли я не даю себе об этом думать. И о том, как его прикосновения обжигали тело и душу — тоже.

Поездка с маленьким ребёнком в коляске на автобусе в город прекрасно помогает мне находиться, как говорится, в моменте. Материнство и заботы простых смертных отрезвляют, не давая слишком много времени проводить в мыслях о бывшем.

Правда, когда я выхожу на автобусной остановке, отчётливо чувствую, как мне в спину кто-то смотрит. Причем в упор. Сначала я делаю вид, что ничего не заметила, и поправляю Снежану в коляске.

Но потом всё-таки оборачиваюсь и вижу машину.

Сначала она мне кажется точно такой же, как и у Золотова, но это только на первый взгляд. Да и за рулём женщина — что окончательно меня разубеждает в параноидальной идее.

Да и зачем Паше меня преследовать?..

Я вообще всем сердцем надеюсь, что вчерашнего приключения ему хватило, и дальше мы с ним каждый пойдём своей дорогой. Я буду растить Снежану, а он женится. На красотке в белой шубке.

После поликлиники я с коляской выхожу на тротуар и достаю из кармана куртки телефон, чтобы проверить расписание автобусов.

— Что за?.. — к лицу моментально приливает кровь, виски начинают стучать. Онемевшими губами вслух читаю текст входящего СМС-сообщения от банка: — Зачисление 200 000 ₽. От ПАВЕЛ К. Золотов.

Двести тысяч? Да у меня на счету никогда таких денег отродясь не было. Что он себе позволяет? Решил, что раз встретил меня у чёрта на куличках, то теперь можно с барского плеча бросить мне подачку?

Не приму!

Судорожно пытаюсь продумать вариант, как поскорее вернуть ему эти деньги, но ни его номера телефона, ни номера счёта у меня нет. А значит, вернуть эти деньги я пока не могу никак.

Вопрос ещё и в том, как он, зараза, нашёл мои данные? Если ему так легко удалось найти номер счёта, то что ещё он про меня может узнать?

И дело даже не в том, что мне есть много чего скрывать, просто неприятно жить, зная, что бывший может в любой момент своими загребущими руками влезть в твоё личное пространство.

Ладно, подумаю над этим позже. Сейчас надо успеть на автобус.

Отпускаю тормоз на детской коляске, направляя её в сторону остановки, и вижу, что на меня идут две женщины. В прямом смысле слова.

Постарше — та, что была за рулём машины, напоминающей машину Золотова. И помоложе — правда выглядит она так, словно либо долго не спала, либо много плакала. В ее чертах есть что-то едва уловимое, но я не припомню, где могла ее видеть.

Говорю себе, что у меня не может с ними быть никаких дел, и пытаюсь их обогнуть.

— Стой, нищенка! — я не сразу понимаю, что, оказывается, это обращение адресовано мне.

Разворачиваюсь.

— Да-да, это я тебе, — та, что постарше, подзывает меня небрежным жестом. — Ребёнок Пашки?

У меня моментально уходит почва из-под ног. Во рту пересыхает, но одновременно с этим у меня появляется желание очень грубо им ответить.

Не их дело, чей это ребенок.

— Вы меня с кем-то перепутали. Всего доброго. Хотя знаете, на будущее посоветую вам не обращаться к незнакомым людям с оскорблениями.

Они выпучивают на меня глаза, как будто не ожидали дерзости в ответ. А я что, должна была стерпеть помои в свой адрес?

Разворачиваюсь и ухожу.

— Стой, кому говорю? — кто-то из них одергивает меня за руку.

У меня сразу же включается материнский инстинкт. Загородив собой коляску, я смотрю на женщину лет пятидесяти пяти, которую вижу впервые в жизни. Ухоженная, с элегантным макияжем и укладкой, если бы она не смотрела на меня с выражением лица Бабы-яги, то вполне могла бы сойти за красивую.

— Не подходите, — железно обозначаю границы и, достав из кармана телефон, незаметно начинаю съёмку. — Кто вы и что вам нужно? — перехожу к делу, потому что ошибки тут точно нет.

Они знают, что у меня ребёнок от Золотова, а значит, знают и кто я такая. Мне становится страшно, но вовсе не за себя, а за дочь. Мало ли на свете ментально нездоровых людей?

— Мы, дорогуша, — смеётся женщина, сверкая ровными белыми зубами, — люди, которым опасно переходить дорогу! Особенно таким, как ты, — окинув меня взглядом с ног до головы, подытоживает она.

— Таким как я? — усмехаюсь, показывая, что меня не запугать.

— Именно, — самодовольно отвечает та и наклоняется ко мне. — Даже не думай своего выродка повесить на Пашу, поняла меня? У него без тебя прекрасная, счастливая жизнь, в которой нет места деревенщине с прицепом.

Все эти слова она говорит размеренно и спокойно, словно хочет, чтобы я прочувствовала каждую каплю яда.

— Не смейте называть мою дочь выродком! — огрызаюсь ей в лицо.

— А то что? — смеётся женщина в ответ, но тут её дергает за плечо та, что помоложе.

— Мам, да пригрози ты ей уже! — а вот этот голос уже куда лучше мне знаком. — Напугай! — требует та. — Чтобы она больше к моему Паше…

— Я тебя узнала, — после моих слов они переглядываются. — Ты была в машине Золотова вчера вечером.

— Конечно, была! — взрывается она, впиваясь в меня красными глазами. — Я его невеста! А ты, — она тычет в меня пальцем с длинным нарощенным ногтем, — ты грязь!

— Милана, — осекает её мать. — Не кричи, у тебя и так температура. Береги силы, — затем женщина поворачивается ко мне: — А ты, дорогуша, запомни: от Золотова держись на расстоянии пушечного выстрела, иначе… — вместо того чтобы договорить, она дарит мне зловещую ухмылку.

— Иначе что? — требую, показывая, что запугать меня не удалось.

Впрочем, на Золотова мне плевать, но я им этого не говорю, чтобы не подумали, что их запугивание сработало.

Милана ахает, мол, какая немыслимая наглость.

— Да всё что угодно, — холодно отвечает мне её мать и, понизив голос, продолжает: — У тебя может сгореть дом. Или однажды ты проснёшься, а твоей дочери нет в кроватке. Мы в жёсткое время живём, как никак. Вижу, мои слова до тебя, наконец, дошли, — ухмыляется она. — Вот и прекрасно. Главное — больше не переходи нам дорогу, и всё у тебя будет хорошо…