— Я закрою им рты, — раздражённо отзывается бывший муж. — И если бы ты мне сказала об этом сразу…
Перебиваю его, потому что не вижу смысла слушать его высокопарные речи.
— Не утруждайся. Главное больше ко мне не лезь, и эта проблема исчезнет сама собой. Они же просто так активировались, — зло улыбаюсь. — Они борются за тебя. Жаль не понимают, насколько это бессмысленно.
— Мне на них по хрену, — качнув головой, отзывается он.
Голос Золотова подсказывает, что его отношение к женщинам не изменилось. Как было потребительским, так и осталось.
— Сначала позвал Милану замуж, а теперь «по хрену»? — вскидываю бровь, показывая ему, что вижу его насквозь. — Это очень в твоём стиле, Золотов. Разбивать сердца и не сильно об этом переживать.
— Почему нет? — его взгляд цепляется за мной и не отпускает. — Я переживаю за тебя.
— Хорошая шутка, — Улыбаюсь одними губами, в глазах колючий лед.
— Это не шутка, — жёстко нажимает он. — Поэтому я и здесь. Нужно обсудить с тобой пару вещей.
— Каких? Мне любопытно, что, по-твоему, я хочу с тобой обсуждать? Чем ты можешь меня заинтересовать после… после нашей истории?
— Не делай из меня вселенское зло, ладно? — сначала мне кажется, что Паша подходит ко мне, но нет, он останавливается рядом и хочет взять меня за локоть. — Пойдём в дом, не хочу, чтобы там Снежана одна была.
— У меня с собой радионяня, — цежу, глядя ему в глаза. — Так что снова пробраться ко мне в дом без моего ведома не удастся.
Он слышит, как я между строк его осаживаю, но ему это, как говорится, побоку.
Он вообще умеет не поддаваться на провокации, пропускать мимо ушей слова и целые события, если они к нему напрямую не относятся.
Золотов — это не типичный мужичонка-сплетник, которому только дай повод с кем-то поругаться. Наоборот, в нём есть мужественный стержень, которым, конечно, лучше не очаровываться.
Это я говорю по опыту.
— Кстати, про дом: он же тебе не принадлежит? — он кивает на моё единственное жильё.
Меня моментально бросает в жар.
— Откуда… откуда ты знаешь? Ты что… шпионишь и разнюхиваешь информацию обо мне?
В груди клокочет обида, а глаза пощипывают слёзы. Вот зараза, влез же мне под кожу, а я так старалась не реагировать.
— Не твоё дело, понял? — привстаю на носочки. — Как у тебя хватает совести задавать мне такие вопросы? Это личное!
— «Личное?» — он меня почти передразнивает, не доходя до грани, после которой я бы влепила ему пощёчину. — А что будет, когда твоя ебанутая родня подаст в суд? Что, если судья встанет на их сторону и им отдадут полдома? Что тогда, Таня? Моя дочь и бывшая жена, которая родила три месяца назад, будут жить под одной крышей с алкашами? Или пойдут по миру? Скажи мне, какой из этих сценариев должен меня успокоить? Чтобы я отвалил и подумал: «Ах да, это же личное, мать твою»…
— Ах ты! — я всё-таки не выдерживаю и замахиваюсь, правда мою ладонь он ожидаемо перехватывает.
— Кем ты себя возомнил, Золотов? — не унимаюсь я. — Кем ты себя возомнил?! — кричу ему в лицо.
— Я узнал, что у тебя есть проблемы. Таня, нравится тебе это или нет, — Паша говорит спокойно, но в его голосе сталь. — И после этого я должен стоять в стороне и делать вид, что ничего не понимаю? Обернись. В каких условиях ты живёшь? — он сжимает мои плечи, а я дёргаюсь в его руках.
— В нормальных, Паша. С каких пор стыдно жить так, как все нормальные люди?
— Я не сказал, что стыдно жить как все, — отвечает он. — Но согласись, это же нормально, что я хочу для своей новорождённой дочери других условий? Лучших.
— Как тебе не стыдно? — спрашиваю я, глядя прямо в его глаза, хотя воззвать к совести такого, как он это дохлый номер. — Снежана тебя не знает. Она увидела тебя впервые вчера, а ты вдруг надел на себя роль спасителя и решил, что можешь вот так заваливаться к нам, когда заблагорассудится? И еще с умным видом рассуждать о том, что для нас лучше?
Через приемник радионяни слышен плач малышки.
— Я пошла, — разворачиваюсь и мчусь в дом, на ходу бросая: — проваливай, Золотов!
Я крупно ошиблась, когда решила, что он поступит по-мужски и уйдет. Вместо этого он заразу проследовал за мной в дом. Но хоть в спальник дочери не пошел. Пока я укачивала малышку и прислушивалась к звукам из глубины дома, неслышно было нечего.
Чем он там занят? Изучая детали нашего быта? Проверять, есть ли у нас в шкафчиках еда? Благодеятель фигов!
Как только Снежана засыпает, я на носочках выхожу в коридор.
— Тань, — Паша зовет меня из кухни, где, сидя у проходной печи, занимается ее растопкой. Надо же, он успел сходить на улицу и принести дров. В такую погоду дом остывает моментально, так что в этом ему спасибо. — Тебе надо перестать видеть во мне врага, — отряхнув руки, он встает.
Из-за внушительного размера его фигуры помещение вдруг кажется маленьким.
— А кто ты мне? Друг? — я не могу удержаться от того, чтобы съязвить. — Или мы с тобой расстались как мудрые бывшие, полюбовно? Насколько я помню — нет.
Золотов молчит. Память у него хорошая, поэтому и не спорит.
— Я не отрицаю того, что поступил с тобой как урод. Окей? — он делает ко мне шаг. — Давай сейчас хотя бы в этом согласимся. Я же не говорю, что у нас всё было идеально.
— Как у тебя всё легко, Паша. Ничего, что после твоего «было» я осталась с ребёнком? — Впрочем, — вздыхаю, — не отвечай на этот вопрос. И больше не приезжай. У нас с тобой случаются бессмысленные разговоры, которые ни к чему не приводят. Мы не те бывшие, которые могут подружиться.
— Кто сказал? — парирует он.
Я смотрю на него широко распахнутыми от изумления глазами.
— Золотов, ты вообще в себе?
— В себе, да, — он не отводит взгляда. — У нас с тобой общий ребенок. Так что дружба — это минимум, на который я рассчитываю.
Почему-то от его слов к щекам приливает жар. Рассчитывает он, козлина.
— Да ты что? — усмехаюсь. — И как ты себе эту дружбу видишь?
— Для начала нам нужно обсудить важные вещи. Например, где вы дальше со Снежаной будете жить?
— На что ты намекаешь? — сердце начинает громко биться в груди.
— Я не намекаю, Таня, — раздражённо бросает он. — Я тебе прямо говорю, что это не дело. Грёбаная зима в частном доме? — он руками обрисовывает пространство. — Так не пойдёт, вы со Снежаной обе уязвимы.
— Так, всё, Золотов, — обрываю его. — На этом наше с тобой общение заканчивается. По-хорошему уезжай, а то я сейчас тебя чем-нибудь тяжёленьким обниму.
Взгляд падает как раз на стопку дров.
— Я нашел вам квартиру.
— Паша, перестань!
— Там большие окна, — продолжает он, будто не слышит. — Я помню, ты всегда любила большие окна и много света, чтобы рисовать.
Боже, что он несет? Я уже забыла, когда в последний раз держала в руках кисть и вдыхала запах красок.
— Золотов, я тебя предупреждаю, — в груди разливается новая боль, и ее источник стоит передо мной.
— Там садик рядом. Хороший. И другие развивающие группы для детей. Это хороший район. Я там сегодня днем был и мне все понравилось. А ты меня знаешь, — усмехается, — мне редко что нравится.
— Паша, хватит!
— Да что «хватит»? Дай мне возможность сделать хоть что-то хорошее для тебя и моей дочери. Не понравится — съедешь. Вернёшься сюда. Будешь дальше бороться за свою половину дома. А если понравится… я буду рад.