Следующий день пришлось начать с улаживания конфуза с Мелли. Теперь уже, конечно, леди Мельбой. Впрочем, для меня она, видимо, так навсегда и останется просто Мелли. Имею право — и как герцог, и как творец ее взлета. А разве не так? Если бы не я, смогла бы она сначала стать дворянкой, а потом еще и Гуннара окрутить с перспективой стать даже не леди, а целой баронессой?
Вот, собственно, в связи с Гуннаром и нужно было ситуацию разруливать.
Вышли мы утром с Изабеллой из моего шатра, а в пяти метрах от него Мелли пасется. Нас ждет. Ближе ее гвардейцы не пускают. Кинулась к нам, на колени упала, лопочет что-то неразборчивое. Пришлось возвращаться и ее с собой прихватывать. Меня, откровенно говоря, вся эта история с прилюдным избиением Мелли Изабеллой изрядно нервировала. Во-первых, тут не принято бить дворян. Дворянок, естественно, тоже. Голову отрубить можно. Отправить на бодрящую беседу к палачу — за милую душу. А вот «оскорблять действием» нельзя. Во-вторых, я не забывал, что она теперь чуть ли не невеста Гуннара, и как он отреагирует на ее унижение, сложно было предположить. А ну как обидится смертельно и уедет? Или даже просто службу нести станет спустя рукава? А он у меня за разведку отвечает. Да и вообще людей у меня не так много, чтобы ими разбрасываться.
Изабелла тоже уже сожалела, что не сдержалась. Но уж очень на свою бывшую служанку за попытку покушения на мою высокую нравственность разозлилась. Так, что даже забыла, что ее теперь бить нельзя. Поступила, как с простолюдинкой. Неудачно получилось, надо сказать.
Расположились мы с Изабеллой в креслах, ждем, что нам эта оскорбленная невинность скажет. Невинность опять на колени бухнулась.
— Ваша светлость Изабелла! — говорит покаянно, не поднимая головы. — Простите меня! Не знаю, что такое на меня нашло. Пожалуйста, не объявляйте о причине заслуженного мною вчера наказания! Сделайте такую милость. Вспомните, как я всегда верно вам и его светлости герцогу Ричарду служила!
Вот меня она зря сюда приплела, Изабелла нахмурилась при напоминании об услугах, которые служанка оказывала мне. С полной самоотдачей, надо признать. Ха-ха. Двусмысленно у меня получилось. Почувствовала Мелли свою ошибку. На Изабеллу не смотрит, взгляд в ковер уперла, но настроение ее улавливает. Что сказать? Без такого таланта не смогла бы она в свое время выбиться в личные прислуги принцессы.
— Простите, простите меня, — заныла опять еще более несчастным голосом. — Пожалуйста, давайте сделаем вид, что вы, ваша светлость, меня наказали за непочтительные слова в ваш адрес. Что мы с вами платья ваши новые смотрели, примеряли и я что-то неподобающее вашему званию позволила себя сказать?
Ага, это она версию, которая объяснит не только полученные побои, но и свой, откровенно говоря, не слишком одетый вид, пытается официальной сделать. Правда, остается вопрос, почему вдруг Изабелла решила устроить примерочную в моем шатре, а не в своем, а также некоторые сомнения вызывает, что моя невеста могла позволить Мелли ее наряды надевать. Но уточнять этого никто не будет. Так захотела ее светлость будущая герцогиня Юма. Имеет полное право на любые причуды. Если кто особо любопытный, то может задать свои вопросы палачу. Кстати, у нас его пока нет. Надо бы обзавестись — незаменимый человек в этом мире, без него, как без рук просто.
Умница моя любимая! Сделала вид, что задумалась. А потом милостиво головой кивнула:
— Хорошо. Так и быть я забуду твой вчерашний проступок. Можешь так, как придумала, всем и говорить. И подними голову, наконец! Мне надоело уже разговаривать с твоей макушкой!
Ой-ей! Вот это бланш! Вот это приложил кто-то Мелли! Неужели это вчера Изабелла так постаралась? Нет. Вроде бы она девушку в живот пинала. По лицу, кажется, не била. И Изабелла тоже заинтересовалась изменениями на лице бывшей служанки.
— Кто это тебя? — спрашивает, разглядывая украшение под левым глазом леди.
— Гуннар, — отвечает та, при этом счастливо улыбаясь. — Когда я ему рассказала, что нечаянно оскорбила вас.
Вот какие у меня подданные! Всем бы таких. За честь своих правителей любимую девушку приложить могут. А то, что не изнеженные аристократы, а суровые горцы, так это ничего, это даже к лучшему. Знаю я, к чему эта изнеженность приводит. К инклюзивности и разной толерантности. Нам этого не надо.
— А потом он меня утешил, — не удержалась от того, чтобы не похвастаться Мелли, и я догадался, как именно Гуннар ее утешал. — И сделал мне официальное предложение. Ваша светлость, — поворачивает она голову в мою сторону. — Вы дадите нам разрешение на свадьбу? Мы ведь теперь оба ваши подданные…
— Дам, — повторяя милостивый кивок Изабеллы, говорю я, а сам прикидываю, как из предстоящей церемонии сделать красивую пиар акцию.
А что? Первое бракосочетание при моем правлении. Может быть, и даже наверняка, кто-то уже надевал на себя этот хомут за то время, что в этом теле настоящий Ричард находился, но после моего триумфального, не побоюсь этого слова, побега из Турвальда это будет первое подобное мероприятие. Надо его как-то так обыграть, чтобы поднять дух у моих сторонников. Придется, видимо, пожаловать молодоженам (Гуннару, конечно, как главе будущей семьи) то выморочное баронство трагически и преждевременно покинувшего этот мир барона Дарта. А не надо было на сторону Сиверса переходить и меня пытаться захватить. Глядишь, и жил бы себе спокойно в своих владениях. А теперь в них Мелли порядки наводить свои будет.
Решено! Пожалую им на свадьбу баронство. Пусть все знают и другим рассказывают, как щедр (в данном случае за чужой счет, что не может не радовать) законный герцог Юма Ричард к тем, кто ему верен. Кстати, Гуннар! А где он? Он, значит, вчера из разведки вернулся, а мне ничего докладывать не спешит?
— Мелли, — произношу строго. — А где сам Гуннар, почему я не вижу его с последними сведениями о бунтовщиках?
— Он побоялся к вам идти, пока я не вымолю прощения, — начинает оправдывать своего жениха Мелли — Сейчас я сообщу ему, что ее светлость меня простила, а вы милостиво разрешили нашу свадьбу, и он сразу будет у вас.
Врет, поди. Дрыхнет, наверное, сейчас Гуннар после ночных трудов по утешению девушки, вот и не пришел пока. Да, здесь так. Дисциплина в войсках оставляет желать лучшего. На днях еле-еле угомонили сотню гномов, которые где-то своего любимого пойла раздобыли, натурально, тут же его употребили и начали задирать эльфов. Потом две дуэли между моими вассалами предотвратил. Причины? Повода к одной не знаю. Даже слушать не стал резоны двух молодых петушков, решивших друг другу горло перерезать. Сразу заявил, что в походе любые выяснения отношений запрещаю.
Второй конфликт мне объяснили тем, что некий граф слишком восторженно и вольно отзывался о красоте Изабеллы и Элениэль, чем, по мнению собеседника — тоже графа, нанес оскорбление мне. И он, естественно, тут же за мою честь вступился. Благородный, однако. Интересно даже стало, что же такого он сказанул? Может, ягодицы эльфийки слишком красноречиво восхвалял, или ножки Изабеллы? Мда… Но оскорбление при этом было нанесено мне. Я вот нисколько себя оскорбленным не чувствую. Мне приятно, что мои спутницы вызывают восхищение. А что слов иногда правильных подобрать не могут, так нет тут высокой литературы, поэтов-гениев и так далее. Как местным окультуриваться? В общем, запретил и эту дуэль тоже.
Оказалось, что про Гуннара Мелли сказала правду. Не дрых он бессовестно, как я предполагал, а с нетерпением ждал вызова пред мои ясны очи. Только девушка успела из шатра, чуть не в припрыжку от радости, выскочить, как гвардеец доложил о приходе Гуннара, а с ним Родрика, Рагнхильды и пятерки самых знатных графов и баронов. Понятно. Значит — что-то важное, а скорее всего — неприятное нам разведчик сообщить хочет. Вот все и притащились вслед за ним. Что ж, проведем военный совет. Благо размеры моего шатра теперь позволяют человек пятнадцать, а то и двадцать в нем разместить. Изготовили мне уже с неделю как новый — достойный моего высокого положения.
Если изложить коротко основные пункты доклада Гуннара, то, как говорили у нас, мы в полной заднице. Недаром Родрик так нахваливал графа Сиверса. И правда, разбирается зараза такая в тактике и стратегии. Кутузов местный. Поймаю — глаз выбью. Пусть тоже с повязкой ходит.
Что этот железный старикан сделал? Для начала он решил не устраивать в Юме настоящей гражданской войны. Или просто своим соратникам не очень доверяет. Но послал он против нас наемников. Лучших. Имперских. Стоят очень дорого (из моей казны, подозреваю, с моего, так сказать, личного счета оплата прошла), но и воюют отменно. Но это не вся проблема. Вся заключается в том, что это конница. Кто же в горах конницей воюет? Умные полководцы. И Сиверс именно из таких оказался.
В общем, если сейчас посмотреть на карту, то диспозиция получается следующая. Численно мы примерно равны. Нас тысячи три, их тысячи три — три с половиной. Мы движемся по неширокой долине, каких в герцогстве большинство, и завтра, максимум — послезавтра, подойдем к узкому проходу, через который попадем в долину широкую. Одну из самых широких в этой местности. Сиверс проход перекрыл? Ничуть. Не дурак он, чтобы с горцами и гномами так шутить. Вмиг вскарабкаются на скалы, закидают камнями, перестреляют из своих арбалетов, а если еще и свои полумагические бомбарды подтянут, то — сливай воду, заворачивайся в белую простыню и выдвигайся в сторону ближайшего кладбища. Да еще и я маг. Об этом тоже забывать не надо. Сиверс, падла такая, и не забыл. Стоит противникам только в узком месте скучковаться, как я их сразу либо туманом накрою, либо змейками угощу.
Вот они и расположились в самом широком месте самой широкой долины. Дорога по центру проходит. Ее они и перекрыли.
А нам что делать? А хрен его знает. Если мы выползем на равнину, то конные наемники нас окружат и будут методично расстреливать из своих, пусть и убогих, но весьма убойных пистолей. В моем мире такую тактику рейтары применяли. Называлось то, что они делали, — караколировать, а сама тактика — караколь. Изобрели эту пакость в качестве противоядия против швейцарской пехоты и испанских терций, когда они начали рыцарскую конницу разносить в пух и прах. Принцип прост до полного и крайне унылого для нас безобразия. Подъезжают рейтары к плотному строю пехоты и, почти не целясь, а чего целиться в такую толпу, последовательно палят из двух или даже трех пистолей. Уступают место следующим. Те делают то же самое. Первые в это время на безопасном расстоянии перезаряжаются. И так — пока противник не побежит. Или от них, или за ними. В любом случае строй нарушен, и конница с удовольствием рубит врагов.
И у нас как раз пехота. Всадников хорошо если сотни три наберется. И это не обученные кирасиры какие-нибудь, а мои вассалы со своими приближенными и эльфы в количестве тридцати штук. Нет в Юме нормальной конницы. На кой она в горах? И от меня при подобном раскладе толку будет чуть больше, чем от козла молока. Держаться плотным строем наемники не будут, так что придется мне с моими заклинаниями гоняться за каждым их небольшим отрядом. Плюс к этому, будучи на конях, они от моего тумана легко увернутся. Как это Алира тогда сделала — объедут его и все. А если змейкой темно-зеленой кого в кадавра мне и удастся обратить, то свои его быстренько прикончат. А заодно и меня. Окружат и будут расстреливать со всех сторон, пока мой магический щит не истощится. А потом пристрелят, как того самого козла, с которого молока не было.
Надо думать. Хорошо бы, конечно, как-то этих ребят в узкий проход заманить, но боюсь, что это не получится. Судя по тому, как они расположились, прекрасно наши противники осведомлены о наших возможностях. Не поведутся они на наши уловки.
И какое решение? Мы можем бесконечно долго сидеть в нашей долине. Ну, пока продукты не закончатся, зима не начнется, и армия моя по домам не разойдется. Наемники могут столь же долго ждать нас в своей долине. Пока у Сиверса не истощится моя казна, из которой он им платит и продукты для них закупает. В шахматах это называется пат. И меня он категорически не устраивает. Потому что ведет он, в данном случае опровергая шахматную теорию, к мату. Причем, мне. Так как если я в темпе вальса не верну свой трон, то вера в меня пошатнется. Все тут же вспомнят, что я темный маг, а раньше так и вовсе бесполезным дурачком считался.
Можно еще было обойти эту долину другим маршрутом. Но это надо было раньше делать. Придется изрядный круг дать, да еще через горные перевалы, на которых зимние холода наступают раньше. Застрянем. Я не Суворов, который свою армию зимой через Альпы перетащил. И мои гномы с горцами, к сожалению, не его чудо-богатыри. Так что это не вариант.
Просочиться по горным тропам? Можно. Но тогда нам придется бросить обозы, бомбарды и явиться под стены моей столицы Юмиле жалкими оборванцами. И сразу сдаться. Чтобы не мучиться.
Вызвал Огюста. Была надежда, что старая сволочь сможет что-то путное подсказать. Кстати, сволочь он из-за того, что в прошлый раз, когда я его позвал с целью выучить какое-нибудь новое заклинание, он ничего мне не показал и только отпускал скабрезные шутки по поводу моего гарема. А когда я ему сообщил, что собираюсь отменить для гномов мое право первой брачной ночи, покрутил своим призрачным пальцем у такого же призрачного виска, назвал идиотом и исчез.
Вот и сейчас его совет, который он мне дал, почти не задумываясь, меня ни разу не устроил.
— Пошли вперед гномов, — сказал он. — Наемники половину из них перебьют правда, наверное, но зато распалятся и могут кинуться преследовать, когда бородатые побегут. Тут ты их со своими горцами и магией в узком проходе и встретишь.
— А если не станут преследовать? — спросил я, хотя жертвовать гномами — главным промышленным потенциалом герцогства и просто неплохими ребятами (еще бы не пили так) совсем не собирался.
— Тогда новых гномов призовешь, — ответил, нисколько не смутившись, Огюст. — Когда-нибудь да погонятся всадники за ними.
В общем, ничем Огюст мне не помог. Да и от остальных моих спутников толку мало. Даже напрягать свои извилины не стали. Есть герцог? Вот пусть он и думает, а мы потом всеверноподданейше его мудрое решение исполним. Может быть. Наверное.
В результате, не обращая внимание на протесты Изабеллы, прихватил с собой Гуннара, еще пять разведчиков и полез сам в горы, чтобы, как орел, с высоты оценить обстановку и постараться придумать что-то такое, что позволит быстро и без излишних потерь наемников с нашего пути сковырнуть и победоносный поход продолжить.
Лазили мы по кручам три дня. Все руки сбил. Ноги тоже. А уж как мои спутники устали поднимать меня на разные вершины на веревке, даже представить не могу. Да, вынужден признаться, что ни альпиниста, ни скалолаза из меня пока не вышло. Но все эти мучения были не зря. Нашел я слабую точку, в которую если грамотно ударить — наемники в такую ловушку попадут, что им либо сдаваться. Либо сдаваться. Погибать они, уверен, ни малейшего желания не имеют.
В лагерь мы вернулись, когда уже стемнело, и уставшие, как собаки. Так что удивлять подчиненных своими полководческими талантами буду завтра. А пока у меня другие планы имеются, для которых ночь как раз самое подходящее время.
— Очень меня в последнее время Элениэль беспокоит, — огорошила меня Изабелла, когда я, отмывшись и наевшись, хотел получить от жизни третью радость — саму Изабеллу. — Все эти три дня она ведет себя, как… Как какой-нибудь кадавр. Я даже на мгновение подумала, что ты ее в него и обратил. Скажешь ей что-то сделать — делает. Спросишь что-то — отвечает. Но односложно. Если нужно сказать больше, чем просто «да» или «нет», надолго задумывается. А если ее оставить в покое, то садится куда-нибудь, порой даже на голую землю, и о чем-то напряженно размышляет. И глаза такие. Знаешь? Пустые совсем.
— Завтра посмотрю на нее, постараюсь поговорить, может быть, стоит перстень ей вернуть все-таки. Глядишь, придет в себя, — меня состояние Элениэль не на шутку огорчило, но сейчас заниматься ею было уже поздно — ночь на дворе, да и Изабелла, наконец, стянула с себя платье, так что… В общем, отложил.
И зря. Потому что не успели мы перейти от взаимных ласк, по которым оба, как выяснилось в процессе, очень соскучились, к самому главному, в шатер вошла Элениэль — своей прежней стелящейся походкой и с холодным взглядом. От всего ее облика исходила явственная угроза, чему не мог помешать даже весьма откровенный наряд — гномский топик и юбочка. В ее руке поблескивало лезвие кинжала.