Пшеничная вдова

Глава 31. Башня

Реборн плохо помнил ту ночь. Вот он очнулся, и голова его казалась свинцовой. Вот он уже с трудом поднимается на ноги, и, не в силах удержаться на них, падает на маленький диванчик у окна. Отломанная луна окончательно пожелтела. Теперь она была похожа на порванный куриный желток, щедро посыпанный морской солью. С моря дул промозглый морской бриз. Летние дни в Теллостосе стояли жаркие, но по ночам приветливая теплота превращалась в правдивый холод ночи. Переменчивый, как сердца Теллостоских женщин. Север был проще – правдив изначально.

Диванчик скрипнул под тяжёлым жилистым телом Реборна. Тот поместился на нем чуть более, чем наполовину. Провал в памяти, и он уже пьет сладкое летнее вино прямо из бутылки, пока не осушил все до дна. Пойло для мальчишек и женщин – сегодня сгодится и это. Ошейник душил. Реборн сорвал его с шеи, сломав застежку. Звон цепи, упавшей на каменный пол, отдал болью в виски. Запястье обжигала алая лента, и он не был уверен, что это не кровь. А дальше – забытье до самого утра. Той ночью было действительно холодно. Как раз так, как и любит настоящий северянин.

– Десница Эсмара отозвал свои суда по скользящему маршруту, – учтиво произнес советник Илгран, как только скрылась из виду последняя шевелюра делегации проектировщиков. Долговязый и задумчивый Илгран приходился ко двору еще при короле Дорвуде и Реборн рассудил, что первое время без его услуг не обойтись. Он был единственным, кто знал обо всем, что происходит в водах Теллостоса. – В этом году они решили сделать большой крюк через Оклану.

– Королю Кристофу следует меньше слушать своего десницу, – холодно ответил Реборн, вернув мысли за массивный каменный стол в виде карты Теллостоса. Искусно вырезанные феоды, провинции и холмы упирались в синее море, безжалостно обрубленное ровными краями, – Пусть приготовится подсчитывать убытки, а я подожду. Северяне умеют ждать.

– Они готовы вернуться, только хотят гарантий, – Илгран смирился со своим положением сразу, как только ему сохранили жизнь. Весь свой век он занимался тем, что следил за маршрутами судов и докладывал о положении дел королю, и со сменой власти для бытия его почти ничего не изменилось, кроме периодических набегов угрызений совести. Пережить сей кратковременный недуг ему помогала жена, от вечного ворчания которой он скрывался в королевских хлопотах.

– Все хотят гарантий, – Реборн встал. Полы его свободной туники цвета мокрой стали тут же расправились, в ней он почти не чувствовал жару. Зал был невелик, но и здесь имел террасу с видом на море, с чем Реборн уже давно смирился. Здесь все было с видом на море, без него обходились разве что отхожие места, но Реборн знал и такое, где в окошко можно было глянуть на парочку синих волн, – Рассудить может только время. Теллостос богаче, чем соседние государства, значит, время работает исключительно на нас. Давать сейчас гарантии – потерять будущую прибыль и уважение. Северяне никогда не прогибаются под желания других, особенно если есть неоспоримое преимущество. Рано или поздно нужда пересилит страх. Пусть посмотрят, как мы сотрудничаем с теми, кто не такой трус и возвращаются.

Прошло уже шесть лун. Реборн даже не пытался искать Исбэль. Потому что знал: найдёт – убьет. Придушит собственными руками.

Холодным разумом он понимал, почему это произошло. Это не могло не произойти. Бойкий норов этой кобылы был виден сразу, несмотря на ее железное самообладание. Но каждое самообладание имеет свой конец, когда у тебя на шее смыкаются волчьи челюсти. Промеж ног у Исбэль было то, что есть у всех девушек, а, значит, и королева была просто девчонкой. Это могло закончиться продолжительной нервной болезнью, нежеланием жить или попыткой тихого заговора, но последнее он пресек в зачатке – охрана не отступала от нее ни на шаг. Истерика – лучшее, на что он мог рассчитывать.

Кобыла его снова лягнула. Реборн не был суеверен, но теперь сомневался, что она не спустилась с неба. Ещё там, в тронном зале, когда Исбэль поднялась и гордо провозгласила, что она теперь королева, он понял, если оставить ее в живых, ему придется не просто. А теперь его привычный мир рушился.

– Рыбаки недовольны кораблями в промысловых водах, – Илгран перебирал бумаги, промокая палец слюной, им же и теребил небольшую остроконечную бородку, – Говорят, что запах смолы отгоняет крупную рыбу. Купцы жалуются, что за глаэкорскими кораблями идет черный шлейф и это пугает их команды. Темная дорога сулит плохой путь.

Реборн устало прикрыл глаза рукой – суеверия, везде суеверия. Это была всего лишь смола. Черная осина давала густые соки, стойкие к холоду. Покрытые ими корабли сохранялись десятилетиями, в них не заводились насекомые и грызуны, корпус не проедали морские гады, на дно не крепились моллюски. Судна, пропитанные смолой осиновых рощ, не боялись сырости и влаги, со временем дерево становилось еще легче и не поддавалось гниению. Но в теплых водах смола нагревалась, а под прямыми лучами южного солнца раскалялась так, что начинала чернить, эта тушь могла выходить годами, окрашивая в черные облака волны вокруг себя. Реборн видел гавань, в котором остановилась главная часть его флота – ее прозвали печальным демоном, за непроглядно черные воды.

– Смола не губит рыбу, ее пары полезны для легких. Не полезна она только для их трусости, – с недовольством отмахнулся Реборн, – Скажите, что им повезло. Если бы в Блэквуде остался мой отец, для них бы нашлось гораздо больше плохих новостей.

Иногда Реборну казалось, что он действительно всех перережет и тем не оправдает ожидания отца. Его не утомляли ни муторность ежедневных дел, ни бесконечные жалобы, ни заботы, как распределить казну. Последняя, к слову, значительно облегчала задачу – Дорвуд, прозванный тучным драконом, действительно оправдывал свое прозвище, золота в его подземельях хватило бы ещё на пару голодных лет. Бесконечные лица, которых Реборн видел впервые в жизни и, вполне возможно, не увидит уже никогда – вот что действительно раздражало. На севере все знали друг друга. Даже несмотря на то, что Глаэкор был немногим меньше Теллостоса. Реборну не нравилось выражение этих лиц. Требовательные, зачастую высокомерные, будто король ходит у них в должниках. С таким выражением лиц ни одно государство не удержишь, рассудил Реборн, не удивительно, что оно такое мятежное. Он твердо решил подправить физиономии лордов и купцов, пока они не поделились ими с простонародьем.

Шелковый путь давал большие доходы, теплые воды – рыбу, а климат располагал к урожаям. Вот только как Дорвуду удавалось удержать от распада страну с такими слабыми пальцами и жадным брюхом? Об этом Реборн спрашивал себя не менее, чем каждые десять минут в процессе аудиенции проектировщиков. Слишком сладок был этот край, и, если бы ни Блэквуды, однажды случился бы мятеж и со всех королевств налетели бы стервятники. Вместо множества стервятников Теллостосу досталась одна наковальня, и Реборн искренне считал, что ему крупно повезло.

– Прошу прощения, Ваше Величество, – еще раз обратился Фредерик, озадаченный невниманием короля. Реборн очнулся второй раз и рассеянным взглядом посмотрел на своего помощника, временно замещающего сломавшего ногу Юстаса. Тот повадился ходить к какой-то одноглазой рыбачке в гроте, и когда в очередной раз спускался к ней по каменистому склону, упал и сломал ногу. Теперь он отлеживался в палате лекаря, сетуя, что Теллостокские женщины слишком горячи и опасны, чтобы им доверять, – Простите… дело безотлагательное.

Слишком часто Реборн начинал погружаться в собственные мысли – тот день не прошел бесследно, задумчивость его преследовала ежечасно.

– Что это за дело, которое не может подождать лишние несколько часов? – раздраженно бросил Реборн, откладывая от себя бумаги. Илгран откинулся на спинку высокого стула, довольный минутной передышке. С самого утра они обсуждали море и горло его не встречало ничего, кроме охлажденного стылым песком вина и слов жалоб.

– Время вкушать обед, а Ее Величество отказывается проглотить даже кусочек. Через несколько часов настанет ужин, а королева Исбэль так и не поест, – виновато произнес Фредерик, пару раз колыхнув полными щеками.

Тело Фредерика обтягивала блестящая парча с тончайшей вышивкой листьев. Пухлые ручки он держал все время поднятыми, будто готовился похлопать в ладоши. Фредерик быстро освоился в Теллостосе, сменив тяжёлый мех и грубую кожу на приятную телу тонкую ткань.

– Я не обязан следить за рационом королевы. Вполне возможно, она просто решила немного похудеть, – отмахнулся Реборн, раздражённо отметив, что будет расстроен, если Исбэль сгладит и без того стройную фигурку. Она ведь была такой хрупкой… а дальше что? Ветер в платье?

– Она ничего не ест, Ваше Высочество. Вот уже как вторую луну…

– А что такое? – ещё ничего не подозревая, грубовато спросил Реборн. Вот уже несколько лун он не видел Исбэль и старался оттянуть момент, когда это всё-таки случится, – Скажите поварам, чтобы приготовили что-нибудь лёгкое. И отнесите в ее покои.

Фредерик остановился в задумчивости, будто подбирая слова, а потом спрятал руки в невероятной широты рукава и опасливо скосил взгляд. Реборн глубоко вздохнул, искренне надеясь, что Юстас вскоре встанет на ноги.

– Какие покои, Ваше Величество? – опасливо спросил Фредерик, – Она же в башне.

– Какой башне? – вскинул брови Реборн, наконец, начиная подозревать что-то неладное.

Он сразу пожалел, что не сделал этого раньше. С Исбэль нужно было жить, непрестанно подозревая что-то неладное.

– В которую вы ее посадили, – похлопал тяжёлыми веками без ресниц Фредерик.

– Я посадил ее в башню? – Реборн даже повысил голос, будто сам на себя разозлился на то, чего никогда не делал.

Что-то король не припоминал подобного приказа. Он именно для этого и скрывался все эти луны, чтобы в памяти потом не всплывало постыдных несдержанностей.

– Так сказала королева… – Фредерик испугался, и жир на его щеках тревожно затрясся, – … что это ваш приказ… Я не думал… я…

– И сколько она там сидит? – сдвинул брови Реборн.

– Уже как пять лун, ваше высочество… И… Ещё … Эм…

– Говори сразу, не трясись, как трусливый кролик. Ты же северянин, – Реборн почувствовал, что снова начинает закипать изнутри.

– Ее Величество заперлась изнутри и никому не открывает.

– Так, – Реборн решительно ударил по столу широкой ладонью, прихлопнув на карте какую-то деревеньку. – Веди меня к этой затворнице.

В замке насчитывалось три каменных башни, две с восточной стороны, и одна с северной. Поначалу их использовали как звездочетные, но чем больше проходило времени с перемен Красного моря, тем водная гладь становилась спокойней, потоки все предсказуемей, а звезды переставали тускнеть, вызывая разрушающие ураганы. Теперь осталась только одна, где всё ещё можно было найти телескоп, стопки огромных книг с перечислением созвездий и фаз луны, благоприятных для путешествий на море. Реборн не сомневался, что из двух оставшихся Исбэль выбрала самую большую и открытую, чтобы иметь возможность созерцать звезды. В этой башне и скрывались благородные леди, когда он штурмовал замок. Довольно уютное место. Однако, дорогу до башен Реборн помнил не так хорошо.

– Ох…Удивительно высокий замок. Просто невообразимо высокий, – пыхтел Фредерик Толли, по прозвищу Тугая Гусеница. Он грузно переваливался с ноги на ногу, с его выпуклого лба струился пот. Преодоление высоких лестниц давалось ему нелегко. На севере замки высотой не отличались, зато были приземисты и крепки, словно припавший к земле перед прыжком зверь, – Ох… Ну и жарища… – Фредерик остановился, переводя дыхание. Ткань на его тунике обмокла в области подмышек и шеи. Лицо раскраснелось.

Реборн слышал, что башни Шахматного замка действительно использовались для заключения благородных особ. Предатели, прелюбодеи, казнокрады… Будто своими действиями корона старалась не наказать их, а вознести к небу. Предатели короны умирали с прекрасным видом на море и с сознанием своего высокого происхождения. Неудивительно, что в истории Теллостоса их было так много, рассудил Реборн. Посидели бы они полвесны без носа и обеих рук в диких тоннелях грота, их значительно бы поубавилось. С этого дня так и будет – решил он.

Реборн терпеливо ожидал, пока Фредерик передохнет. Из узких высоких окон винтовой лестницы дул ветер, пропахший морем. Она вела в длинный тоннель, соединявший две башни. Длинный коридор под практически открытым небом провожали колонны из серого камня. Серый камень был более прочен чем бежевый и больше подходил для строительства на этой высоте – ветра здесь не переставали выть ни днём, ни ночью. Отсюда-то Шахматный замок и получил свое название, сильно смахивая на разноклеточную игральную доску. Вход в башню ограничивался только массивной деревянной дверью, располагавшейся в потоке безликих камней как бы между делом.

Снаружи сторожили два латных рыцаря.

– Жди здесь, – бросил Реборн Фредерику, строго посмотрел на латных рыцарей в черном, а те вытянулись по струнке, как будто он лично давал им указания по поводу творившегося здесь абсурда.

Фредерик отошёл чуть поодаль, уловив дуновение свежего ветерка, а потом и вовсе, шажок за гадком, будто крадучись, проплыл к краю коридора, с которого открывался прекрасный вид на синеватую даль. Наверху раскрывались самые прекрасные пейзажи, и затянутое белесой дымкой море практически сливалось с прозрачностью горизонта. Дул холодный, с резкими порывами ветра бриз. Фредерик растекся, словно плохо приготовленное желе, распластав тугие щеки по воротнику. Ему стало настолько хорошо, что он всерьез задумался остаться наверху до самого вечера.

– Как служба несется, ребята? – с участием спросил король, глядя на Ульрика, глядевшего в ответ с разумной подозрительностью. Тот, видимо, догадался, что упустил что-то важное, поэтому ответил почтительно односложно:

– Не отдыхаем не днем ни ночью, Ваше Величество.

Второй вороненый рыцарь, Киргоф, спрятался за забралом.

– Молодцы, – ответил король, но по его тону Ульрик заподозрил, что это была вовсе не похвала.

Стоило ему только расслабиться, как уже пятую луну его стража занимается разложением дисциплины. Вопросы возникали прежде всего к сиру Раймонду Ханнанбару – начальнику королевской стражи, но и Ульрик не приходил к нему с личными докладами уже больше недели. Реборн гадал, какими путями Исбэль удалось убедить всех разыграть этот спектакль. Земли Теллостоса, видимо, влияли на всех одинаково губительно. Под лукавым теплом солнца и обманчивым обилием сладких соков этой земли тело делалось рыхлым, а разум – ленивым и праздным. Реборн боялся, что когда-нибудь это коснется и его.

На сухую древесину продутой ветрами двери опустился тяжелый кулак.

– Королева Исбэль, открывайте, это я – ваш король. Надеюсь, у вас есть достойное объяснение происходящему.

Ульрик последовал примеру своего более смышленого товарища – Реборн даже не заметил, как тихо тот захлопывал забрало, закрывая себе обзор на мир, а за одно и на короля. Впрочем, Реборн ошибся. Исбэль выбрала не самую высокую башню с освежающим видом на небо, а другую, северную, обращенную вглубь материка.

– С каких пор узники получили возможность запираться изнутри? – спросил король у стражников, – Когда вы запирали королеву, почему не догадались проверить замки?

– Мы проверяли, ваше Величество… – отозвался смелый Киргоф.

На этот раз у Реборна не нашлось слов.

– Ее Величество сказала, что этот обычай…

– Вы оба знаете, что полагается за такие промахи, – прервал его Реборн, – Чтобы к вечеру были у сира Раймонда.

Лязгнули доспехи, рыцари превратили свои спины в деревянные. А до вечера сир Раймонд побывает у него, подумал Реборн перед тем, как вновь обрушить кулак на молчаливую дверь.

– Если вы спите, то советую проснуться. Даже если для вас это слишком тяжело. Вам не скрыться за дверью. Я просто прикажу ее выломать.

Тишина на этот раз продолжалась недолго – тревожно засуетился засов внутри. Переливисто звякнув, сликшом громко для ржавых замков, он тут же замолк. Дверь скрипнула и отворилась. Король сделал шаг в искуственные сумерки башни, но его никто не встретил. Еле заметная фигурка метнулась в темноту дальней стены и затихла, Реборн успел углядеть только полы развивающегося по ветру платья.

Ведер дул промозгло, ласковым палачом обнажая слезы души. Здесь он был особенно холоден – попадая внутрь через арочное окно, он завихрялся и выл, словно потерянный волк. Места в башне было не много и почти все покрывалось то тенью, то полным сумраком. У дальней стены стоял покосившийся стол, пара таких же непрочных стульев и где-то в тени лежал матрас, скудно набитый соломой. На столе стоял поднос с нетронутой едой. Видимо, принесённой ещё вчера.

Реборн пытался разглядеть Исбэль, но та забилась куда-то под стену, отбрасывавшую большую тень, а глаза его к окружающему сумраку пока что не привыкли.

– Я не давал никаких указаний запирать вас в башню, и тем более запираться самой, – ответом послужила лишь пугливая тишина, – Если вы будете и дальше молчать, то отправитесь совсем в другую башню. Или в подземелье. Там нет таких прекрасных видов, уж поверьте, – Реборн распалялся, чувствуя, как слова вырываются из горла каплями раскалённой стали и не мог с ними совладать. Он сам позволил всему этому случиться, и это злило его еще больше, – Вы покинете эту башню вместе со мной. Сейчас!

Короткая тишина оказалась слишком короткой, чтобы дать королю раскрыться в своем гневе.

– Мне здесь хорошо… я тут посижу, – послышалось робкое из темноты.

На мгновение показалось, что заговорил призрак. Слова утонули в свисте прохладного ветра.

– Зачем вы заперлись в башне, да еще и выдали это за мой приказ? – менее уверенно спросил Реборн, стараясь сохранить прежний тон.

– Вы… вы же сказали, что запрете меня… тогда… в звездочётной.

– И вы решили меня опередить? – покачал головой Реборн, – Что за глупые спектакли? Отчаянье затмило ваш разум. Вы, королева Исбэль, явно из тех, кто принимает неверные решения в ненужное время. Выйдите на свет. Имейте смелось взглянуть мне в глаза.

Призрак в тени двинулся. Исбэль медленно выплыла из темноты, неуверенно передвигая ногами. Если бы на полу была хоть малейшая неровность, то, наверняка, она бы запнулась. Тоненькая, с болтающимся на ней когда-то прекрасным платьем, растрёпанная, похудевшая и заплаканная. На лице ее остались только два огромных малахитовых глаза, покрасневшие и опухшие от слез. В бледных худых пальцах девушка мяла большую салфетку, видимо, взятую с подноса. Она мяла салфетку и пальцы дрожали, то ли от страха, то ли от волнения.

– Простите меня, – тихо прошептала она. Голос ее не был робок, он был просто слаб, – Мой поступок недостоин… ничего не достоит. Я очень сожалею о нем… о всех своих поступках.

Реборн открыл было рот, но не смог вымолвить ни слова – раскаленная сталь его горла тут же потухла, запечатав все гневные слова, что еще минуту назад рвались наружу. За пять лун Исбэль так и не переоделась – прекрасное темно-зеленое платье смялось, ткань отерлась о грубый камень, волосы растрепались, под ногами то и дело хрустели мелкие нарциссы, в печали опавшие с густых огненных локонов.

Реборн отстегнул застежку не плече, решительным движением сняв с себя плащ, заструившийся вслед за хозяином – к Исбэль. Та опасливо сделала шаг назад, прежде чем на ее плечи опустился легкий шелк.

– Здесь холодно. Как вы ещё не заболели? – спросил Реборн строго, но удивительно тихо, аккурат над ее ухом, отчего строгость вовсе не воспринималась таковой, – Посмотрите на себя… как вы ужасно похудели…

Исбэль робко взялась за полы плаща и стала кутаться, а Реборн встал спиной к ветру, чтобы заслонить ее от холода. Рука его легла на ее талию, но он не решился прижать Исбэль к себе.

– Я думала, что вы умерли, – Исбэль подняла свои огромные заплаканные глаза и взглянула прямо на Реборна, печаль в них жгла нестерпимо. На гербе Блэквудов была изображена наковальня с мечом как символ их несгибаемого характера, и сейчас Реборн чувствовал, что лежит на наковальне, а по нему ударяет молот.

– Меня не так-то просто убить, – мягко ответил Реборн, глядя в ее глаза Исбэль, – Надеюсь, вы рады, что я жив?

Исбэль непонимающе хлопнула глазами и Реборну показалось, что она сомневается. Исбэль поджала губы и, не отрывая своего взгляда от его лица, кивнула, на этот раз уверенно. Что-то в тени звякнуло. Наверняка, это были цепи. Девушка вздрогнула и потянула на себя плащ так, будто хотела накинуть на голову и скрыться.

– Вижу, что вы многое осознали. Это ведь так, я надеюсь?

Рыжая голова с абсолютно распущенными волосами еще раз кивнула.

– И раскаиваетесь?

И снова согласие. О таком благоразумии Реборн мог только мечтать, и на этот раз верил, что Исбэль совершенно искренна.

– Тогда не будем вспоминать прошлое. А будущее… оно ведь в наших руках… Ведь так? – спросил Реборн у Исбэль, словно у ребенка.

– В наших, – тихо ответила Исбэль.

– Вы ужасно похудели. Вам нужно поесть. Не хочу, чтобы королева падала от каждого дуновения ветерка.

Исбэль отстранилась неохотно, ведь от Реборна исходил жар, а она ужасно замерзла… Но девушка сделала над собой усилие и снова кивнула. Она подошла к столу, села и начала есть. Сначала робко, запивая все остывшим с вечера чаем, а потом все сильнее и сильнее пихала в себя еду.

– Что вы делаете? – спросил Реборн, нашедший в себе силы за этим наблюдать какое-то время.

– Ем… – Исбэль подняла обескураженный взгляд, пытаясь понять, что именно она делает не так. Правая щека выпирала из-за сладкой булочки с маком, которая, казалось, тоже испугалась вопроса короля и никак не хотела отправляться в желудок, – Вы же приказали поесть…

– Не приказал, а посоветовал. Не обязательно делать это прямо сейчас, – совсем смягчился Реборн, поняв вдруг, что Исбэль сейчас слишком хрупкая, чтобы обращаться с ней как со взрослой, – Еда не первой свежести. Наверняка, она уже давно остыла.

Девушка с трудом протолкнула булку дальше по горлу и начала медленно вставать.

– Нет, вы ешьте, – остановил ее Реборн, поднял с пола второй стул, поставил с другой стороны стола и сел, – Если вам вкусно – ешьте. Понадобятся еще силы, чтобы спуститься вниз… Но не бойтесь, если вы упадете – я донесу вас на руках.

Откинувшись на холодный камень стены, Реборн смотрел, как Исбэль ест. Вытянутая по краю стола рука отбивала размеренный ритм костяшками пальцев, но продолжалось это недолго. Реборн убрал ее, подумав, что слишком уж это смахивает на привычку его отца. Он не знал, отметила ли ее Исбэль, но все же не хотел как-то напомнить о нем и тем самым напугать.

Реборн смотрел, как Исбэль тщетно пыталась выпрямить спину и вспомнить об этикете, но хрупкие плечи опадали сами. Непривычно тихая. Непривычно медленная. Сломленная. Совсем недавно она была похожа на ураган… Девушка опустила голову, не в силах больше поднять взгляд. «Я устала быть сильной».

А Реборн все смотрел.

Ни в одной женщине он не видел столько очарования, ума, чистоты, благородства, стойкости духа и доброты, как в Исбэль. Что и говорить, ни в одной не было даже сотой доли того, что так щедро впитала в себя ее душа. Пять лун заточения и голод сделали ее только прекрасней: Реборн только сейчас увидел, насколько пышные у Исбэль волосы – они окончательно вырвались на свободу и нависали над головой неудержимым костром пламени. Только сейчас он заметил, сколько нерастраченной теплоты таило ее сердце и какой ласковый у нее взгляд, куда бы она не посмотрела. Признаться, красивей девушки в жизни своей он не встречал.