Пшеничная вдова

Глава 42. Заключительная. Кружево судеб

– Есть свободные кварталы на севере Аоэстреда. Несколько весен назад там бушевала весенняя хворь. Она унесла тогда многих… тысячи, – Исбэль ластилась к Реборну, открыв налившиеся груди, и опыт подсказывал ему, что неспроста, – После там поселились инаркхи, и никто из них не умер. Лекари сказали, что он теперь чист. Сир Хардрок это подтвердил…

– И чего же ты опять от меня хочешь, женщина?

Бремя жены пробуждало в нем особенное внимание, и Реборн знал, что Исбэль это тоже знала и не стеснялась этим пользоваться. Но в последнее время она была не раз поймана за лизанием колонн в тронном зале, поэтому Реборн относился с настороженностью к ее просьбам и желаниям. Оправдательные рассказы о поисках кристаллов соли среди розового кварца, в целом, его не переубедили.

Исбэль отстранилась, обиженно запахнув полы сорочки:

– Твои солдаты грубы с Теллокстоскими женщинами. Поступают жалобы что они слишком приставучи, – ответила она и волосы ее пушились под натиском вечернего бриза. Реборн лежал на подушках в своем любимом вечернем костюме – совершенно нагой.

– Нрав южанок горяч, как и солнце, обжигающее их обнаженные плечи. Северяне не привыкли ни к тому, ни к другому. В жару хочется напиться. Но насколько я знаю, мои солдаты утоляют жажду в борделях.

– Нет, – нахмурилась Исбэль, – Не только в борделях. Все стало гораздо хуже. Армия слишком зачастила в дома терпимости. Девы ночи на это жалуются. Шлюхи!

– Северяне крепки в любви.

Это уж Исбэль знала не понаслышке.

– Девы ночи не справляются. Начали страдать не только общественные женщины. Я хочу, чтобы ты решил этот вопрос, – Исбэль сдвинула брови.

– И как же ты хочешь, чтобы я это сделал? Легче запретить им дышать, и того проку будет больше, – тяжко вздохнув, ответил Реборн, он уловил решительность в голосе жены. Заначит, сегодня точно не отстанет, понял Реборн.

– Я всегда была против борделей, но приходилось с ними мириться. Однажды в столице запретили алкоголь и люди стали травиться домашними настойками на грибах. Боги не создали из нас пьяниц, но мужчины все равно тянутся к бутылке. Боги обязали их тянуться к женщине, так что будет, если запретить им посещать дома терпимости?

– И все же есть в тебе капля мудрости, женщина.

Не в первый раз Исбэль пытается убедить его повлиять на своих солдат, и порядком подпортила ему нервы. Он бы ее выпорол, но опасался, что ей это понравится. Реборн протянул руки, увлекая на себя картинно обиженную Исбэль.

– Не куксись, котенок, – Исбэль смотрела глазами большими и жалостливыми, а Реборн корил себя за мягкость собственного сердца. Отец-таки оказался прав: со временем Исбэль все чаще ломала его волю и все чаще он исполнял ее желания. Он иногда задавал себе вопрос, каким был бы Теллостос, не делай он этого. Наверное, нужно было быть строже, но зачастую Реборн не находил в себе силы сказать жене «нет».

– Рассели их по свободным кварталам и разреши брать в жены южанок. А кто женат, пусть привезет семьи из Глаэкора и получит нашу защиту от твоего отца, – Исбэль прижалась к Реборну, все такая же недовольная, – Крестьяне пусть идут в феоды лорда Лонгривера. Коты как раз расправились с сусликами, крестьяне теперь не боятся обрабатывать земли и осваивать болота, ему нужны руки. Ремесленникам тоже найдется применение. Зачем держать столько людей в столице? Или ты все еще боишься своего отца?

– Я никого не боюсь, – грозно ответил Реборн и нахмурился, обнажив свое недовольство. И все же, на него всегда это действовало, удовлетворенно подумала Исбэль.

– Помнишь, ты обещал вернуть мне всех, – тихо прошептала Исбэль, ласково кладя голову на его грудь, – Верни мне их.

– Я никогда не нарушаю обещаний.

Только спустя годы людям стал понятен истинный смысл пророчества. Мертвые восстали, родившись вновь, глотки тысяч младенцев оповестили об этом мир. Они пошли за своим королем. Через двадцать весен у Реборна появилась еще одна армия, когда север соединился с югом, ожили новые кварталы, а суслики уже никого и никогда не страшили. Королева родила шестерых. Ровно по числу тех мужей и женихов, что потеряла пшеничная вдова. Все они были либо зачаты, либо рождены на пшеничную весну, каждую четвертую. И как бы не старался король, не получалось зачать ни позже, ни раньше. А старался он всегда самоотверженно, как и полагается северянину.

Первенца назвали именем Касса – ее любимого младшего брата, второго – Лорел, как старшего брата, а третьего сына – Дорвуд, в честь отца. Король сдержал свое слово, вернул ей и их.

После первого разрешения от бремени королева вилась вокруг первенца, шипя и не подпуская никого, кроме кота и, временами, его родного отца. Помутнение ее продолжалось несколько недель и Реборн твердо убедился в том, что женщины теряют разум, когда становятся матерями. Приближался к наследнику он с осторожностью, опасаясь, что королева еще раз его укусит.

– Прошу, любовь моя, пусть хотя бы одно дитя унаследует фамилию Фаэрвинд. Не первенец, ибо просить о таком невозможно, – Исбэль честно выдержала несколько месяцев без всяких просьб. Далось ей это нелегко, – Любой, кто первым родится рыженьким, – Исбэль была ласкова, словно кошечка. Она гладила Реборна по плечам и голове, запуская пальчики в густые кудрявые волосы, целовала его макушку и уши. Реборн уткнулся в ее располневшие груди, вдыхая родной запах вербены и теплого молока. – Лорд Лоухерт как-то обмолвился, что верность его ко мне безгранична, но на троне все равно Блэквуды. Старая монархия погибла… Думаю, печалится не только он. Если благородные лорды будут знать, что один из наследников мужеского пола несет фамилию деда, то перестанут шептаться. Кто знает, чем это может обернуться в будущем? Мы должны даровать им хотя бы призрачную надежду, что отпрыски Фаэрвинд когда-нибудь займут трон, если на то будет воля богов. Это охладит их недовольство.

Рыжим родился Лорел, и он унаследовал фамилию Фаэрвинд.

Люсьен вырос размером с огромного волка и ростом своим почти догнал Лютого. Он все же был уличен в коварстве, когда королева вставала ночью к младенцу. Кот разбил ее сердце в тот момент, когда стянул бант с пушистой шеи и метнулся в сторону балкона. И все же, со временем они с королевой пришли к согласию: Люсьену было разрешено отправляться на королевскую охоту вместе с Лютым, при условии, что будет вымыт и тщательно расчесан по приезду. Поговаривали, что Лютый частенько уступал ему оленя или кабана, Реборн утверждал, что исключительно из-за благородства, а не страха.

Прошло несколько лет с тех пор, как Беккет попробовал сковороду турмалиновых грибочков, и с тех пор ни разу не заподозрил слух свой в предательстве. Каждый раз, когда луна взращивала свое чрево, он все же отведывал их, посчитав за лекарство. Отоваривался Беккет у заезжих торговцев, продававших грузди лекарям за три медяка. С тех пор, как сгинули суслики, цены на них сильно упали.

Глаэкорские коты хорошо выполнили работу, сократив популяцию отчаянных грызунов, но мясо сусликов впитало в себя отраву болот и первое время коты, отведав кусачий деликатес, мучались странной жаждой, забредали в деревни и высасывали молоко прямо из-под коров и коз. Случалось это и позже, когда кто-то из котов слишком долго бродил по болотам и дышал парами дурмана. Поговаривали, что страдали от шипастых торгарцев и лесные животные. Селяне начали ставить по ведру молока на выходе из деревень в дойные часы – каждый закат и каждый рассвет, чтобы коты не пугали стадо. Со временем некоторые из них поселились в домах.

Королева Исбэль взяла моду каждое начало недели вычесывать Лютого, и тому это понравилось. После процедур он брал в пасть чесалку и проходился по замку, а потом по всему двору. Он выискивал любого, у кого есть руки и просил повторить с ним то же, что делала королева. Никто не мог отказать ему, и вскоре все уже знали, как правильно и в какую сторону чесать этого пса. Прошло довольно много времени, прежде чем Лютый перестал пугать своим внешним видом, но потом вполне походил на большую, упитанную дворовую собаку.

Для некоторых лордов битва искупления окончилась печально. Лорд Конред Веласкес и лорд Периант погибли, навсегда отмыв имя своего дома и осыпав себя славой, лорд Брендан Лоухерт лишился больной ноги. Правда, больше радовался, чем печалился об утрате. Не обошла та же участь и лорда Узереса Антрантеса, честно стоявшего позади авангарда из закованных в железо воинов до самого последнего мгновения. Позже, у себя в резиденции, сидя у горящего камина и попивая крепкое кровавое вино, он рассказывал, как потерял плоть во время боя, во имя клятвы и доблести собственного рода. И нет на свете человека преданней, нежели он. Деревянное древко его правой ноги покоилось на пуфике, совсем близко к огню, пока его ублажала любовница. Речи его были возвышенны и проникновенны, и в этот момент иногда сбивчивы, только до нежного слуха девушки так и не дошли слова правды: лорд Антрантес и еще лорд Бордовей Уолгот знали, что тот, возвращаясь с поля, поскользнулся на коровьей лепехе и упал, напоровшись на копье мертвеца. Грязь войны проникла в кровь. Лекарь отнял его ногу через три дня. Чтобы скрыть правду, Антрантес женил младшего сына на дочери лорда Уолгота, заручившись его молчанием. Бордовей Уолгот не был враг сам себе, ведь свинья на его гербе давно превратилась в кабана, и по этому поводу ему хватало вечных сплетен. Пересуды о неудачливом свате ему были не нужны.

Не прошло и весны, как леди Алисия сбежала с сыном лорда Антрантеса, чтобы возобновить разорванную помолвку и тут же скрепить ее узами брака. Отпрыски лордов подкупили вечно пьяного клирика в какой-то захолустной деревне выпивкой и двумя золотыми, после чего он благополучно их обвенчал. Его нашли гончие под грудой соломы – все еще пьяного и немного обмочившегося. Под лай собак он во всем сознался, кроме того, куда могли отправиться молодожены. Их нагнали уже в порту, когда те отбывали на дальние рубежи, чтобы избежать гнева родителей. Исбэль хваталась за голову, недоумевая, как Алисия могла поступить так. Настолько легкомысленно для благочестивой леди… Скептичный взгляд Реборна она называла предвзятостью.

– Кажется, она говорила, что в детстве хотела пойти в шуты, – сказал тогда ей Реборн, – Все эти завязки, колокольчики… Опрометчивое замужество еще не так плохо.

– Нет. В барды. Алисия хотела пойти в барды!

– Разве она умеет петь?

Исбэль ничего не ответила, ибо Алисия петь не умела.

Старого лорда Лоухерта ждал еще один удар, а лорд Антрантес очень долго смеялся. Назло старику он принял Алисию у себя и никогда не приглашал ни его, ни Брендана к себе в гости.

Пентри предложили место начальника тюрьмы взамен покойного Дорка, но тот отказался, напросившись в смотрители за королевскими садами. Прогулки между цветущими кустами сирени хорошо влияли на его больное нутро. Со временем бывший наемник обзавелся хорошим тряпьем и тщательно отслеживал все веяния моды. Он любил гонять садовников, придумывая фигуры из податливых кустов кизильника. Особенно ему нравились зайцы. В первый же год Пентри решил засадить зимолюбкой весь чернозем, предназначавшийся под чайные розы. Отвар из нее, врачующий его кишки, он пил круглый год.

Пайк до самой старости прослужил солдатом, все это время его сопровождал верный меч – Дороти.

Лорд Вердан Торелли до самой смерти прослужил десницей. Он больше не посещал Отвесные Скалы, чтобы поохотиться на транталов, но несколько раз снаряжал экспедицию к горе Перемен. Престарелый воин хотел выгнать дракона из каменного логова, поковырявшись мечом в огнедышащей ноздре. Реборн объяснял его старания нездоровым интересом к всякого рода ящерицам. Дракона Вердан Торелли так и не нашел, зато отыскал несколько добротных алмазов в застывшей лаве. Единственный палец на правой руке он прозвал «пальцем мира», но признал, что каковы бы не были его заслуги в прошлом, теперь им снова можно было только ковыряться в носу. Посему, чтобы освежить былое, Торелли при каждом удобном случае показывал этот палец. К сожалению, далеко не все этот жест понимали правильно.

Слухи о вольной жизни десницы не давали покоя королю Бернаду, поэтому он каждую весну выгонял его дочек из Глаэкора погостить у любимого отца. Три девицы приезжали в Шахматный замок, и это больше походило на набег, чем на визит родственников. Каждая из них привозила с собой по чугунной сковороде, ибо уже в первый визит стало ясно, что с хорошими сковородами в Теллостосе было туго. Дафна старшая, Дафна младшая и Мальва частенько давали ими затрещину нерасторопной прислуге, которая мечтала летать по небу, чтобы научиться все успевать. Старшая Дафна посещала пекарню, нагревая сковороду в открытом огне, чтобы раскаленный чугун научил-таки прислугу уму-разуму. Когда белые тяжелый кулак упирался в обширные бока, а сковорода грелась над пламенем, прислуга бледнела, гадая, кому же достанется раскаленная сковорода на этот раз. Чаще всего почему-то прилетало поварятам, которые и вовсе были не причём. Даже королева опасалась сестер Торелли, а Реборну было все равно. Родной же отец, Вердан Торелли, в эти моменты как раз снаряжал экспедицию, на время похода оставляя сиротками своих дражайших детей. Те не особо печалились об этом – красоты столицы вызывали в них такой восторг, что обе Дафны и Мальва решили посещать замок каждые полвесны. Через несколько весен каждый портной Аоэстреда знал их и каждый одинаково боялся. Младшая Дафна любила оттягивать им вихры, спрашивая, почему платье на ней не сидит так же, как «на королеве Исбэль», намекая на прекрасную посадку ее стройной фигурки. Ей закономерно отвечали, что ее комплекция несколько… более округла, за что получали еще и затрещину.

Мальва влюбилась в королевского стражника – Хуберта, неудомевавшего, когда он успел так провиниться. Однажды утром она, со слезами на глазах, заявила о насилии и потребовала от Хуберта благородного ответа, намекая о браке. Тот не выдержал ни взгляда десницы, ни взгляда короля, понимая, что вскоре ему предстоит вернуться в родной Глаэкор. Он бы и мог себя оправдать, но постеснялся признаться, что это Мальва проникла к нему в комнату под покровом ночи и взяла его силой. Мальва родила девочек-близняшек, а Реборну было искренне жаль своего рыцаря, когда перед отплытием он посмотрел ему в глаза. По каждому отъезду трех сестриц прислуга устраивала пир, а Исбэль заказывала на их стол огромный земляничный пирог у лучших пекарей Аоэстреда, словно извиняясь за то, что им всем пришлось пережить.

Ульрик попросил руки Эсмер. Впрочем, для Исбэль это не стало неожиданностью. Она начала ждать просьбы о союзе еще когда Ульрик стал ходить больше за Эсмер, чем за своей королевой, а ее перестала пугать его челюсть. К тому времени Ульрик перетаскал всю королевскую клумбу, и та надолго засела в волосах Эсмер огненно-красными розами. «Как его пламенная любовь», – щебетала девушка. Что ж, так никаких клумб не напасешься, рассудила Исбэль, решив попросить короля о протекции. Родители обоих бы не приняли этот союз… В определенный вечер девушки уселись за пасьянс, ожидая жениха, чтобы тот изъявил желание перед королевой. В тот момент, когда башня сразила волка, Ульрик пришел раскрасневшийся и возбужденный – он только что побывал у короля. Руки его были в ссадинах, а на лице капли крови… не его крови. В глазах – возбужденный блеск. Он убил обидчика Эсмер в честной дуэли и, ведомый благородным чувством, тут же попросил аудиенции у Реборна. Ведь он не трус, чтобы биться за любовь окольными путями… Король был, мягко сказать, удивлен. Эсмер расплакалась, сказав, что сбросится со скалы, если им не бывать вместе, а Ульрик, подумав хорошенько, сказал, что тоже.

– Их союз расположит благородные дома юга к северянам, – убеждала Исбэль Реборна, всеми силами стараясь искупить доблесть Ульрика собственной разумностью, – Только я не хочу, чтобы Эсмер покидала замок, мне нужна моя фрейлина. Пусть она останется, а Ульрик продолжит службу.

Реборну пришлось подчиниться, ибо он не хотел допустить раздор в армии – его благородные воины убивали друг друга из-за женщины – только брак мог оправдать то безрассудство, на которое пошел Ульрик. Узнав о искуплении, омытом кровью обидчика, отец Эсмер смягчился и на их свадьбе назвал Ульрика сыном. Отец же Ульрика был рад, что он не привез в дом южанку. Несмотря на горячие просьбы королевы, повышения своему гвардейцу Реборн не дал, сказав, что сначала он должен научиться пользоваться своим умом так же искусно, как храбростью и мечем.

Каждый год Исбэль подпаивала скромную птичку-Эсмер, чтобы та поделилась с ней самыми сокровенными тайнами, о которых она обычно молчала. Исбэль узнавала много лишнего, прежде чем доходила до самой сути. Эсмер жаловалась, что Ульрик запрещает ей седлать коня, хотя совсем не против, чтобы то же самое она проделывала с ним в спальне по ночам. Все время забывает, что она любит персики, и заказывает у повара сладкий пирог с земляникой. У него очень сильно пахнут ноги… К слову, спустя двадцать весен Ульрик так и не научился целиться точно по центру горшка.

Леди Кастелиана родила сына, и того сразу определили в дом при храме, завещав быть клириком. Лорд Лонгривер долго ворчал, ведь ранее жена родила ему трех дочерей и оправдывалась, что просто не умеет рожать сыновей, к тому же слишком стара для этого. Оказалось, что рожать сыновей она умеет и не слишком уж и стара, пожилой лорд не хотел слышать никаких оправданий. Ей пришлось родить еще одного ребенка. У лорда Лонгривера появился первый наследник мужеского пола.

Марта понесла через год после того, как ее уличили в распутстве. Самый важный вопрос – кто отец ребенка из десятков ее любовников решился сразу, как только он родился. Наверняка, это был корабел, присланный восточниками в Теллокстоские гавани, ибо он был единственным, кто оказался черен, словно смола. Ровно так же, как и его отец. Отбывая, отец пожелал забрать сына с собой, и король не противился этому желанию. Марте же было все равно. На удивление, она не испытывала к ребенку всего того, что должна испытывать мать к своему дитя и с охотой отняла его от груди уже на третьем месяце. Со временем ее все же сослали в дальний феод, ибо ее бесстыдство не могла оправдать ни одна монаршия симпатия. Видимо, девушка не пожелала стать служанкой не очень известного и не очень щедрого лорда и сбежала. Поговаривали, что она осела в каком-то борделе на дальних берегах.

Касс родился крепким младенцем и нуждался в заботе матери гораздо меньше, чем она считала. Уже с двенадцати весен он начал выходить в море, охотясь на акул и китов. Когда в Агатовое море прорвались кракены, а исполнилось ему тогда уже целых восемнадцать весен, Касс совсем пропал. Луны росли и худели, Исбэль все вглядывалась в морскую даль, вспоминая любимого и ласкового сына, она еще помнила, как он прижимался к ее груди своими сладкими губами, всего один взгляд назад… Касс повзрослел слишком быстро, сбежав с китобоями в море. Он говорил ей, что холодные воды вселяют в него жизнь. Это было действительно так. Касс тяжело переживал жару, превращаясь летом в мокрое пятно плоти. И скрывался от нее на корабле, опасно приближаясь к границам северного Глаэкора. Частенько он подплывал к земле, которая снилась ему во снах, кажется, он даже узнавал вдали черные осины… Их он тоже видел во снах, каждую ночь. Огромные, плотные стволы, источающие угольную смолу, совсем не те, что выросли на побережье в Теллостосе. Они излучали мощь. Серые дни тянулись, северное море леденело ветром от горизонта до горизонта. В один из таких дней раненый кракен обвил рыболовное судно Касса щупальцами толстыми, словно стволы снившейся ему осины и переломил его, словно гнилую щепу. И тут же пошел ко дну, увлекая растерзанное дерево за собой. Выжили два матроса, один юнга, Касс и его Половинчатый рыцарь. Они очнулись на крупной серой гальке самого северного побережья Глаэкора… Стоял нестерпимый холод – гладкие камни уже успели покрыться тонкой коркой льда, вдали завывали волки… Пока кронприц пребывал в забытье, Карл, его верный Половинчатый рыцарь, отгонял голодных волков. Те скалились и рычали, почуяв запах свежей крови. Бежавших матросов загрызли сразу. Юнга обнажил нож и держался до последнего. Карл перерубил двоих и лишился мизинца на левой руке. Когда Касс очнулся, то задушил последнего волка голыми руками.

Весть дошла до слуха короля Бернада, и его всегда недовольное лицо превратилось в гневное. Старик восседал на троне в окружение дочерей, внучек и племянников и молотил кулаком по натертому до блеска железу. Родной сын его, Касс, волею богов тезка внука, скончался от весенней хвори три весны назад, оставив после себя только троих дочерей. Сын толстого Магнуса, не менее толстый Магнус второй, вытянулся при вести, и его бычьи глаза угрожающе блеснули. Он был ближайшим наследником, и потребовал от деда правосудия. Бернад ожидал Касса в тронном зале, сложив свой меч на коленях.

– В свое время я не вырезал этого выродка из чрева матери. Слава Богам! Они дают мне второй шанс, – выплюнул заскорузлую ненависть Бернад и освободил меч от ножен.

Его притащили в пропахшей смолой тронный зал в цепях. Держали его трое рыцарей, им так и не удалось поставить его на колени – Касс отбросил одного и скрутил кишки второго, пнув в живот. Рядом с ним бросили задушенного волка с разорванной пастью.

– Он умертвил королевскую собственность, – провозгласили рыцари.

Бернад встал. В свои шестьдесят семь он был все еще крепок, держался ровно и меч сжимал твердо. Но дрогнуло острие меча, когда они прокосолапили друг к другу и с обоюдной яростью посмотрели врагу в глаза. По залу прошелся ропот. Бернад и сам знал, отчего – он словно помолодел на десятки весен и даже чуть подрос. Касс упирался в деревянный потолок тронного зала черной, как смоль макушкой, ноги его вросли в ольховый пол, словно стволы деревьев, грудь дышала, словно паруса, а лезвием взгляда он мог разрезать кожу. Бернад засомневался, что тот даст пронзить себя, в этом бою он точно сгинет вместе с ним, и толстый чепуховый племянник уже наутро втиснется в его трон.

– В темницу его, – прогремел Бернад, – Пусть померзнет перед казнью, узнает северный холод!

Кассу холод нравился, поэтому против он ничего не имел. Но против оказался толстый Магнус, по ревности своей решив, что старый дед совсем выжал из ума и захотел пощадить внука. Злость вскипела в его жилах, он никогда не отличался терпением, Магнус обнажил меч и кинулся на Касса. Тот встретил его клинок оковами, брызнули искры, завыли ручные волки, ругнулись женщины. С лязгом металла клинок воткнулся в пол. В мгновение вздоха Касс вдарил кулаком Магнусу по лбу, тот упал и сразу помер. Бернад расхохотался под завывания волков.

– Ахаха! Видели это?! – кричал он, сотрясая кулаком, – Нет, нет в нем ни капли ядовитой крови! Посмотрите на него! Чистый Блэквуд, ни одного рыжего волоска! Это не мертвое семя моего сына, это семя предков, помяните мое слово! Касс рожден от семени наших предков!

Возможно, старик оказался бы прав, если бы на правой ягодице Касса не розовело родимое пятно в виде огромного персика, точно такое, как и у его матери. В пятно это Исбэль целовала сына не раз, но ровно до того момента, как он впервые сел на коня. Реборн понял, что Касс слишком взрослый для таких нежностей и запретил жене это делать. Но иногда ей удавалось делать это в тайне. Исполнилось Кассу тогда семь. К счастью, дед портки своего внука не снимал.

И все же Бернад кинул Касса в подземелье, чтобы соблюсти все приличия. Поморозив недели две, он выпустил внука и более от себя не отпускал. Бернад решил, что это провидение Идущего по Небу, ведь недаром внука его звали точно так же, как и покойного младшего сына.

Реборн прибыл к берегам Глаэкора уже через половину месяца. Отец встретил его мирно, без боя, однако совершенно не мирно тряс перед его носом большим кукишем в окружении красных шлемов.

– Ты уверен? – спросил отец сына, когда тот вышел из-за спины своего деда.

Прощальные объятья были крепки, Реборн знал, что долгие годы не увидит своего первенца. Касс сделал свой выбор. Ему больше не снились осины, он видел их своими глазами и чувствовал кожей. После смерти Бернада он унаследовал трон.

Карл женился на дочери известного лорда – Торелли, внучке королевского десницы – Вердана Торелли, он был сражен ее крепкой красотой – ноги ее были белы и походили на два добротных бочонка, а руками она могла согнуть кочергу. Кассу тоже приглянулась эта девица, к счастью, у нее оказалась близняшка, не менее прекрасна в своей добротности. Зачастую мужчины их путали, но Карл утверждал, что у Дафны рука все же тяжелее.

После смерти отца королем Теллостоса стал второй его сын, Лорел, несший фамилию Фаэрвинд, и на то оказалась воля богов. Всю свою жизнь Лорел удивлялся, что женщины искусно притворяются людьми и недоумевал, как это им удается. И все же, в жены взял он ту, которая делала это лучше всех.

После отбытия Касса Лорел часто прятался от матери. Исбэль все боялась, что Лорел тоже куда-нибудь исчезнет и донимала его своей материнской любовью и днем и ночью. Ему вполне хватало и той, что была раньше, поэтому он взял моду подолгу уезжать из замка в пшеничный путь вместе с младшими братьями. По вечерам Лорел частенько ютился с отцом у камина, потягивая летнее вино, но все же частенько предпочитал чего покрепче.

Реборн с отцом так и не помирился. Ходили слухи, что король Бернад дал дубу от злости, когда узнал, что у него родился пятый сын. Реборн приплыл на похороны с женой, которая спорхнула с пирса прямо в объятья своего сына. Исбэль плакала и плакала, настолько остра бывает материнская любовь.

– Ну, хватит, мать, – обескураженно обнимал ее Касс, – Ты же хотела жестяные ведра, помнишь? Они будут, все будет, только не плачь. А пошлина…

– Какая пошлина! – всхлипывала она, хватаясь за его волчий воротник, – Не… ну пущу… не отпущу тебя! – Но отпустить все же пришлось.

Открытые торговые пути Касс использовал мудро – в его характере материнского оказалось гораздо больше, чем Бернад позволил себе заметить. Доходы от продажи стали король пустил для строительства городов – уж больно ему не нравились грязные улицы, убогие мостовые и мрачные дома. После Теллостоса, порой, суровость Глаэкора нагоняла тоску. Корабли уходили груженые сталью и железной рудой, а приходили доверху наполненные прочной дубовой древесиной и самым красивым мрамором на континенте. В историю он вошел как Касс Строитель.

Всю свою жизнь Реборн пристально наблюдал за Восточниками, опасаясь, что те, объединившись с государствами за грядой, обретут невообразимую силу. Поначалу торговля шла хорошо, страны востока вспоминали былое и были исключительно гостеприимны друг к другу, но вскоре между ними разгорелся спор, кто из них все же древнее и кто же все-таки вправе считать себя отцом всех государств – объединение справа от гряды или объединение слева. Вполне возможно, что между ними бы разгорелась война, но проход в гроте был слишком узок, чтобы пожарища раздора охватили песчаные столицы востока. К тому времени, как король Теллостоса почил, споры все еще продолжались.

Реборн получил прозвище Крепкое Семя. Все его сыновья были здоровы, крепки и могучи и дожили до глубокой старости. Один унаследовал трон Глаэкора, другой – Теллостоса. Не каждый отец мог похвастаться этим. Ходило, правда, еще одно провище, связанное с его внушительным достоинством, но Реборну больше нравилось первое. Вместе с пятым сыном появилась и двойняшка – милая рыжая девочка, все время таскавшаяся за братом. Реборна долго терзали сомнения, и спустя несколько месяцев он призвал-таки Исбэль к ответу, поинтересовавшись, откуда взялась девчонка. Та, краснея и смущаясь, сбивчиво поведала о Гасконе, самой стремительной ее симпатии. Реборн подумал хорошенько и сказал, что Гасконом дочь не назовет. Исбэль, проникнувшись стыдом, признала, что повела себя очень плохо, скрывая все эти годы правду, и спросила, не полагается ли ее за это наказать? Реборн ответил, что пороть ее не будет, потому как не заслужила. Но королева смотрела настолько жалобно, что Реборн-таки сжалился, а потом снова любил ее всю ночь, до самого утра.