Развод. Бумерангом по самые я...

Глава 29. Тимофей

Больница как больница.

Омка, конечно, злилась, что я не предупредил ее, что не сделал все «по-людски», что не дал организовать мне частную клинику с капельницами за бешеные деньги, настоянными на перхоти единорога и обрезках ногтей лепреконов, которые бы точно поставили меня на ноги.

Капельницы, не ногти.

А я что?

А я ничего. Ем овсянку на воде, флиртую с санитаркой (клевой бабкой, которая еще Ленина живым видела), подставляю жопу под уколы и кайфую! У меня отпуск! Да не в одиночку, а вместе с моими кентами!

Лёвка, вон, в соседней палате храпит так, будто тренируется для чемпионата мира по бензопильному спорту. Шурика уже выписали — слабачок. Боря лечится дома, потому что жена не пустила в больницу.

Короче, вся команда в сборе! И все как один согласились помочь в моей маленькой просьбе.

- Обижаешь, Тимыч! Сегодня пятница, какая разница, после чего блевать – после вискаря или несвежей картошки.

- Здесь все свежее.

- Да знаю, я, знаю… ну ты понял.

Шурик хлопнул меня по спине и первый схомячил мясистый корн-дог с общего подноса. А дальше все как в тумане, пока бдительный Боря не вызвал скорую.

Я разваливаюсь на кушетке и довольно щурюсь, как кот на солнышке. Статья вышла, проверки уже наверняка громыхают в нашем ресторане, а санэпидстанция, должно быть, прямо сейчас строчит что-то мерзкое жирными красными буквами.

По хорошему, мне бы надо бояться. Но я ликую!

Если папаша хочет оттяпать у нас с Омкой половину бизнеса — пусть не удивляется, когда его доля вдруг тоже похудеет. Сильно похудеет.

Ему предстоит выбор: либо тихо признать, что ресторан - супружняя собственность, к которой он не имеет никакого отношения и всячески от нас откреститься, либо начать публично делить разваливающийся бизнес – историческое здание с трещиной по фасаду, скандалом в прессе и кишечной палочкой в анамнезе. Деньги или репутация. И если первое папа просто любит, то второе… свою безупречную репутацию он ставит превыше всего.

Дверь скрипит.

- Тимофей Владленович, ну когда ты наконец... - в палату заходит Клавдия Владимировна, моя любимая санитарочка, и замирает, увидев мой довольный вид.

- Ах, хулиган! - краснеет она, но глаза смеются. - Опять что-то удумал!

- Я? Никогда! - прикладываю руку к сердцу. - Просто радуюсь вашему обществу.

- Ой, да брось! - машет она тряпочкой, но улыбка расползается по морщинистому лицу. - Тебе б только языком чесать...

- А что еще мне здесь делать? - подмигиваю я и ловко целую ее руку. - Разве что мечтать о нашем следующем свидании.

Клавдия Владимировна хихикает, как девчонка, но вдруг застывает, первой заметив постороннего. Смотрю туда же, куда и старушка и вижу фигуру отца.

Глаза бешеные, ноздри раздуты, кажется, из них вот-вот повалит пар.

- Вон! - рычит он, указывая на дверь.

Клавдия Владимировна вздрагивает, но я быстро беру ситуацию под свой контроль. Хочу вскачить с кушетки, но вместо этого неуклюже скатываюсь вниз. Кое-как встаю на ноги.

- Пап, ну что за манеры! - качаю головой. - Ты же в приличном обществе.

- Я сказал, вон!

- Сейчас, сейчас, - суетится перепуганная, бледная как бумага Клавдия Владимировна.

Я встаю между ними.

- Ягодка моя, простите, но вам лучше уйти. – поворачиваю ее за тонкие плечи в сторону выхода. - Обещаю, к следующему нашему свиданию выгнать этого злодея!

Старушка с сомнением оглядывает папу. Потом смотрит на меня. Тяжело вздыхает, но уходит, оставив меня с родителем наедине.

Ну и ладно. Убивать меня при свидетелях, Казанский не станет. А вздумает орать… так это даже лучше.

Я ложусь обратно и улыбаюсь, откинувшись на подушки.

- Мог бы принести апельсины. Или сушки. После отравления сушки самое то.

Отец не считает нужным ответить, даже не смотрит в мою сторону. Он проходит к окну, закрывает его. Хлопает так, что стекла в раме дребезжат, с грохотом придвигает стул и плюхается на него – резко, тяжело. Будто пытается продавить весом пол. Казанский кажется огромным в этой маленькой больничной палате. И таким неуместным.

Я спокойно наблюдаю, как его ярость сходит на нет. Видно, как дыхание выравнивается, пальцы разжимаются, взгляд из мутного возвращает привычный серый цвет.

- Ты спугнул мою подружку, - наконец нарушаю молчание. Ненавижу, когда молчат. Вот так - напоказ.

- Эта старуха твоя подруга?! - папа морщит нос.

- А что? Ее тоже хочешь у меня увести?

Казанский корчится, словно от внезапного приступа радикулита.

- Я никого у тебя не уводил, - сквозь зубы произносит он. - Лена никогда не была твоей. Я бы в жизни не... - он резко обрывается, делает глубокий вдох. - Я тебе не враг, Тимофей. Неужели ты не понимаешь? Я твой отец. Самый близкий тебе человек.

- И именно поэтому пришел меня проведать? - подчеркнуто сладко улыбаюсь в ответ.

- Именно, - бросает он, но отводит глаза в сторону, поймав мой насмешливый взгляд. Ну да, я уже большой, обмануть как в детстве не получится. - Просто... хочу попросить тебя перестать делать это.

- Делать что?

- Вредить мне.

- Зачем бы мне тебе вредить? - развожу руками. - Ты и сам отлично с этим справляешься!

Папа громко вздыхает. Не потому что трудно. А потому что нужно тянуть время. Видно, как он мысленно перебирает слова, будто актер перед ответственным монологом. Его лицо приобретает одухотворенное выражение.

- Тимофей, - начинает он, - я жертва в этой чудовищной истории. За что ты наказываешь меня? За ошибку? Или за то, что я впервые в жизни разрешил себе быть счастливым? - Он кладет руку на грудь. - Я полюбил женщину. Я честно сказал обо всем жене. Я ушел. И теперь хочу развестись и поделить все по закону, а не так, как вздумалось Карине.

Он все говорит, а я вдруг понимаю, что не смогу сдержаться. Смех вырывается из меня, как шампанское из перегретой бутылки. Я хватаюсь за живот, слезы катятся по щекам.

- Пап... - всхлипываю я, вытирая глаза, - ну нашел, кому лапшу на уши вешать! Я тебе не Янка с Полиной, которых можно сказкой об "истинной любви" развести.

За секунду папочкино лицо меняет выражение и приобретает нездоровый пунцовый оттенок. Конечно, у нас было не принято перечить вот так – откровенно и с издевкой. Папа привык, что дети с ним или соглашаются, лишь бы не спорить, или восхищаются, как близняшки. Тут у меня ноль претензий. Они девчонки, и потом маленькие, и потом глупые, им эти восхищения по жизни не мешают. А вот я молчать устал.

Вижу, как отец бесится. Он вскакивает, неуклюже толкая ногой стул под собой. Тот с грохотом падает на пол. Надеюсь, этого шума хватит, чтобы вызвать интерес Лёвы? Должен же он прийти посмотреть, что происходит у друга в палате? А если при этом он не забудет включить камеру телефона, ууу, будет шикарно!

- Ты... - начинает Казанский, но я резко перебиваю:

- Давай начистоту, пап. Ты не жертва. Ты просто попался. И теперь пытаешься выкрутиться, как всегда - красивыми словами и напускным благородством. Но со мной этот номер не пройдет.

Интересно, в периоды задумчивости у меня такое же тупое выражение лица, как у родителя? Надеюсь, что нет. Надеюсь, этим я все-таки пошел в маман. Жаль, что не в Карину, где-то очень крупно ошибся аист, когда подкинул меня к вот этим… Нарциссу и махровой эгоистке.

Отца мне даже не жаль. Сейчас он просто смешон. В своей попытке меня разжалобить и раздобрить. Мне не 15. И я не инфантильная девочка, которая начиталась красивых книг про любовь, так что не выйдет.

- Если мы закончили… - да где же Лев, когда он так нужен? С тоской смотрю в дверной проем.

- Мы не закончили, - бросает Казанский ледяным тоном. – Я хочу понять раз и навсегда. Ты выбираешь не меня, своего отца, ты выбираешь… какую-то постороннюю женщину, которая тебе никто? Она тебе даже не мачеха, Тимофей! Так, бывшая жена твоего отца. А ты первый ребенок ее бывшего мужа. Она забудет о тебе через неделю после нашего развода – и вот ее ты выбираешь вместо того, чтобы поддержать меня?!

Я пожимаю плечами, улыбаясь:

- Я выбираю сторону правды. А она, как ни крути, не на твоей стороне, папочка.

Он сжимает губы. Он сжимает кулаки. Он сам весь сжимается.

- Отлично. Тем легче мне будет сделать то, что давно было пора.

- Ударить меня еще раз? Давай, папуль, руки-то помнят, - встаю, слегка придерживая бок рукой. Все таки два дня жутчайшей кишечки ни для кого не пройдут даром. Бесконечные капельницы и овсяный кисель не сделали меня сильнее, так что дать отпор отцу будет сложно. Но по фиг. Заткнуться сейчас для меня еще сложнее.

- Я хотел поделить с тобой долю в ресторане, хоть и считаю, что ты, щенок, не заслужил такого подарка.

- Щенка, папочка, ты бросил. Я про Графа или ты уже забыл? Скинул ответственность на Карину, как делал всегда. А я твой сын, хоть тебе и неприятно об этом вспоминать.

Лицо отца кривится в болезненной гримасе. Интересно, отчего родителя так повело? От брошенного Графа или напоминания о том, что мы с ним все-таки родственники? Мы с Казанским настолько не похожи друг на друга, ни внешне, ни по прошивке, что о нашей биологической связи не сложно забыть.

- Я передумал. Ты неблагодарная мразь и не получишь ничего из моего состояния.

- Это не сложно. У тебя и так ничего нет - ноль от нуля все равно будет нулем, пап.

Да, я нарываюсь. И уже хочу, чтобы отец мне втащил. Вот только не сейчас, а когда в палате появятся свидетели и наша милая беседа на двоих сможет перерасти в медийный скандал. Отхватить зазря фингал под глазом мне не улыбается. Поэтому я делаю шаг назад, чтобы в случае чего увернуться от удара. Судя по вене на шее Казанского – скоро его терпению конец.

- Мне нравится эта преданность Карине, Тимофей. Надеюсь, она не связана с меркантильным интересом? Как бы ты относился к ней, не будь всех этих подарков, поездок, бабла, которое она сама тебе в карман пихала?

Он серьезно? Он сейчас серьезно говорит все это? Топчет все, что для меня… для нас сделала Омка, опуская все до банального «бабла и подарков».

Если так, то это звездец.

То это значит, что родителю нужно не в койку к молодой любовнице, а в психушку. Потому что он явно не здоров.

Я уже не сдерживаю себя, сильнее желания отомстить отцу может быть только ярость. Она такая плотная, как туман. Окружает меня и не дает вздохнуть, и видимо от этого недостатка кислорода меня и начинает трясти.

- Нет, папуля. Моя преданность Карине связана с тем, что я люблю ее. Полюбить кого-то не сложно, еще проще отвечать благодарностью за все хорошее, что тебе делают – но эту науку ты не поймешь. Там где ты видел подарки, поездки и бабки – я, брошенный вами ребенок, нашел заботу! Вам же всем было насрать на меня! Всем, всей нашей замечательной семье от бабушки до твоей сестры. Но они вроде как далекие родственники, а ведь меня бросили и вы, самые близкие мне люди. Мама, которая вечно искала мужика попитательнее. Ты, потому что завел себе новую семью, забыв о старой. Тебе же стало насрать на меня, хуже того, ты меня стыдился! Все эти попытки играть в заботу, это же была реально игра, наглядное пособие для Карины, чтобы показать, какой ты хороший? Она и купилась. А на самом деле ты дно.

- Следи за базаром, - глаза Казанского сужаются. Из ноздрей почти что валит пар.

- Пошел ты! К своей Леночке! Надеюсь, она не только наставит тебе рога, но и наградит сифаком!

Ну вот. Теперь я его довел окончательно. Идиот, искал, где у отца совесть, а нужно было всего лишь обозвать его драгоценную девочку шлюхой. А что, разве я не прав? Шлюха и есть. Дорогая, и очень продуманная.

- Если Карина не научила тебя манерам, это сделаю я, Тимофей. Поздний урок лучше никакого.

- Вот! – Смеюсь я. – Ты даже сейчас не понимаешь, до чего нелеп. Почему чему-то меня должна была учить Карина? Почему не ты, папа?

Папа внезапно взрывается.

- Я был занят, - орет он. – Я работал!

- Херово ты работал! Потому что ничего не заработал, ни денег, ни признания коллег. Тебя же все терпят, потому что уважают Карину. Только она и была, а ты все просрал. Променял и на кого, на Ленку! Господи, ты, правда, думаешь, что вы будете вместе? Что вы будете счастливы?

- Мы любим друг друга! – рычит он, но в его глазах уже мелькает неуверенность.

- Себе-то не ври! – перебиваю я. - Любите вы! Лена любит только себя, а ты ей так… для удобства! Попробуй заболеть и узнаешь цену ее любви. Попробуй потерять деньги или статус, и ты поймешь, на кого променял Карину. Попробуй хоть раз не притворяться таким хорошим и понимающим, не играть для нее лучшего папочку на свете, и ты охереешь. Потому что, наконец, увидишь то, что видят другие.

- Я не папочка для Лены, я ее мужчина, запомни это, урод!

В следующее мгновение его пальцы впиваются мне в грудки. Я инстинктивно упираюсь ладонями в его запястья, но понимаю - он сильнее. Гораздо сильнее.

Его дыхание горячее и прерывистое. Глаза горят бешенством. Кулак занесён.

И тут...

- Если ты хоть пальцем тронешь моего сына, - раздаётся спокойный, ледяной голос из дверного проёма, - я тебя уничтожу, Владлен.

Омка пришла, мысленно улыбаюсь я. Моя настоящая, пусть и не по крови, мать.