Развод. Бумерангом по самые я...

Глава 39

Дверь машины открывается бесшумно. Не запер. Мысль мелькает автоматически, с легким укором. Спит себе, и не думают, что такое сокровище как Яшин могут у меня украсть.

Боже, какой он смешной вот сейчас. Свернулся на водительском сиденье, голова прислонена к стеклу, ладонь подложил под щеку. Пупс, не иначе. Вредный, невыносимый, с гадким характером любимый пупс!

Граф спрыгивает с моих рук на пассажирское сиденье. Тотчас рвется вперед - обнюхать Яшина, будто все еще не верит, что тот не ушел от нас.

- Тшшш, - шиплю я, ловя его за ошейник. – Не буди.

Пес недовольно хрюкает, но укладывается, уткнув нос в щель между сиденьями. Не сводит с Влада преданных, влажных глаз. И я смотрю тоже.

Просто смотрю.

Как странно видеть его спящим. Без привычной маски уверенности, без озорного блеска во взгляде, без этой вечной ухмылочки после очередной сказанной мне гадости. Лицо расслаблено, морщинки у глаз разгладились.

Безмятежный. Наивный. Самую малость придурошный. И такой мой...

Глажу его по щеке, пользуясь редкой минутой тишины, когда можно не притворяться, а быть самими собой.

Минута кончается даже раньше, чем я думала. Граф не выдерживает и резко лает на Яшина.

Влад вздрагивает. Глаза открываются мгновенно. Он трет их кулаком, и непонимающе смотрит то на меня, то на Графа, который тут же пытается лизнуть его в подбородок.

- Привет, - говорю я, и легкая улыбка сама тянет уголки губ. Надо что-то сказать, но в гоолову приходят только глупости. - Не хочу тебя расстраивать, но, кажется, нам надо купить тебе новую пижаму.

Он странно смотрит на меня. Голос хриплый ото сна:

- У меня есть пижама…

- Была, - поправляю я мягко, гладя Графа по голове. Пес млеет, тычется в ладонь. – Теперь она принадлежит блохастому. Он залил ее слюнями восторга и растерзает любого, кто подойдет к его прелести ближе, чем на сто метров.

Влад медленно выпрямляется на сиденье, потирая затекшую шею. Его взгляд не отрывается от меня.

- Кариш… – он произносит мое имя так тихо, будто боится спугнуть. – Ты мне снишься?

Сердце сжимается. Нет, не сон. Просто… жизнь. Наша. Со всеми ее трещинами и возможностью их заделать. Я качаю головой.

- Влад, - голос дрожит от волнения. Стараюсь говорить быстро, чтобы точно успеть сказать все важное. – Я хочу попросить у тебя прощения.

Его глаза округляются. Потом смеется, коротко и нервно:

- Нет, точно не сон! Скорее я умер и попал в рай.

- Влад, - перебиваю его, пока тот не перебил меня. Я и так боюсь не сказать все то, что хочется, а если меня еще и будут отвлекать… – Я была не права.

Влад трясет головой.

- Перестань! Не прав был я, а не ты. - Его рука сжимает мою на ручнике так, что костяшки белеют. - Я был не прав. Во всем. Слушай… - Он делает резкий вдох. – Буду честен. Налажал я так, что… короче, Карина, я ведь все-таки тогда приезжал.

- Куда? – Не понимаю я.

- В Москву. К тебе. Когда ты от меня ушла. Не сразу, потому что идиот. Все ждал чего-то, думал, что сейчас ты зайдешь в нашу комнату, обнимешь крепко и скажешь, что это была шутка. Ну и не мог я в том состоянии к тебе приехать, в принципе. Думал, что сначала разбогатею, заработаю миллион, чтобы было чем тебя поразить, и пока миллиона не случилось, я бухал и рвал глотку под гитару на кухне у Петровича.

- Долго же ты пел, – замечаю тихо. Слишком ясно представляю эту картину: запотевшие окна, дешевый портвейн, гитарный бой и его хриплый голос, выворачивающий душу наизнанку.

- Непозволительно. Когда я приехал к тебе, с цветами и все как полагается, то… было уже поздно. Ты была со своим вокзалом.

- С кем? А… точно…

Все что касается Казанского сейчас так далеко от меня, что я не сразу поняла, о ком говорит Влад. Ну да, с Казанским я познакомилась почти сразу как приехала в Москву, но так чтобы «была с ним»… это случилось ой как не скоро. По моим подсчетам Яшин в тот момент уже ляльку в коляске качал.

- Стоп, Яшин, ты опять мне втираешь какую-то дичь. Я не могла быть с Лёней.

- Но была, я же видел! – Он закрывает глаза и принимается описывать, так четко, будто срисовывает с только что увиденной картины: - Холод страшный, и ты в ужасно тонком пальто. Оно тебе, конечно, шло, красный в принципе тебе к лицу. Но даже мне было понятно, что пальто это сделано из дерюжки, которой только кур греть, не говоря уже про твою обувь.

- Нормальная у меня была обувь, – автоматически защищаюсь я, поджимая пальцы ног в теплых кроксах. Как будто до сих пор чувствую промозглую сырость тех картонных ботинок, расклеившихся за один только сезон.

- Ничего нормального там не было. Ты работала допоздна, я только в девять дождался, пока ты выйдешь из здания. Лил холодный, колючий дождь. Я страшно замерз, промок до нитки, но ждал, представляя, как встречу тебя с работы, как раньше. Как дома. И тут выходишь ты. Уставшая, худая, с синими кругами под глазами. Я кинулся к тебе, бежал, торопился, и даже видел, как ты улыбалась, глядя на меня, пока не понял, что ты меня даже не заметила. Все перегородил бугай с зонтиком, под который ты юркнула и пропала.

Я молчу. В голове – смутный образ промозглого вечера, усталости, тяжести в ногах. Лёня… да, иногда забирал, если был где-то рядом на районе. «Удобно», – говорил он. Удобно. Отличное слово для всего, что было между нами тогда.

- Не помню, – выдыхаю я.

- Зато помню я, – говорит Влад тихо. – И то, как изменилось твое лицо при его появлении. Каким оно стало умиротворенным. Счастливым. – Он смотрит на меня, и в его взгляде – давняя, не зажившая обида. – Карин, я виноват во многом. Но не в том, что забыл или не приехал. Я приехал. Просто… слишком поздно.

Была ли я тогда умиротворенной и счастливой? Конечно, нет. Умиротворение Влад перепутал с равнодушием. Тогда мне было правда все равно, что происходит вокруг. Не лицо а маска, примерна такая же, как на семейных фотографиях Яшина. Наверное, то, что я посчитала покоем у него, тоже им не являлось.

Нужно ли говорить это Владу? Если ничего нельзя уже изменить, а правда может сделать слишком больно. Главное, что он приехал. Не поздно, а не вовремя. Так бывает. К сожалению.

- И еще, - Влад тянется через консоль. Его рука находит мою в полумраке салона, крепко сжимает, будто боится, что я испарюсь. Губы прижимаются к моим пальцам - жарко, жадно, с отчаянной нежностью. - Еще, Кариша! Пусть это низко. Пусть непорядочно по отношению ко всем. Но никогда… я не переставал думать о тебе. Ты как проклятье. Моя неизлечимая болезнь. Заноза в жопе, если хочешь точности! - Он усмехается. - Но ты... ты никогда не была вторым номером. Никогда.

Его слова висят в воздухе - грубые, неловкие, но такие искренние, что на секунду снова становится больно. Я смотрю на его профиль, освещенный тусклым светом уличного фонаря. Вижу напряжение в челюсти, тени во взгляде.

- Я знаю, - отвечаю просто. Как констатацию давно усвоенного факта. Нежность растекается теплой волной от наших сплетенных пальцев.

Он оборачивается, его взгляд ищет подтверждение в моих глазах. Находит. И немного расслабляется.

- И я думаю… тебе не нужно ехать за мной в Екатеринбург, - уже тише. - Твои обязательства … они так же важны, как и мои.

- И это я знаю тоже, - снова киваю. Уже тверже.

Не должна. И не поеду. Мысль ясная, как стекло. Если мы с Владом хотим попробовать… по-настоящему попробовать, то начинать нужно не с бегства в нашу прошлую жизнь, не с дописывания истертого черновика. Мы оба - другие. Он - не тот дерзкий мальчик с юрфака. Я - не та бойкая девчонка, готовая сжечь все ради любви. Нам нужно… узнать друг друга заново. Радоваться первым сообщениям. Зависать на телефоне до рассвета. Целоваться до потрескавшихся губ. Стесняться. Открываться. Влюбляться. Но главное, не сломать то, что пока что легче паутинки.

- Я буду приезжать, - его голос вырывает меня из раздумий. - Так часто, как смогу.

- Да и у меня будут каникулы, - возвращаю я его же фразу, и в углах губ появляется улыбка. - Осенние. Зимние. Весенние. Школьные каникулы - святое.

- Мы справимся?

- Ну, двадцать пять лет как-то прожили друг без друга.

- Херово прожили, Кариш, - он утыкается носом мне в шею. Его горячее дыхание обжигает кожу. - Хуже некуда.

Граф чувствует, что у хозяина появилась другая любимица и ревниво дергает лапой. Мол, вы чего? Как можно целовать друг друга, когда есть такой сладкий пирожок как я? Целуйте меня, быстро!

- Граф, дружище, - хитро улыбается Влад, - присмотришь за хозяйкой? Будешь отгонять от нее всяких хахалей?

Пес виляет хвостом, явно принимая условия. Я смеюсь. И Влад смеется. Но в следующее мгновение его губы находят мои. Нежно. Исследующе. Без спешки. Как в первый раз. Впервые за долгие годы на душе - не вихрь, не тревога, а покой. Тихий, глубокий, как омут. Умиротворение, которое ни с чем не спутаешь. И ни на что не променяешь.

- Пошли в дом, - шепчу я ему на ухо. - Я замерзла.

- Иди, я догоню, - он отпускает мою руку, но его пальцы скользят по ладони, нехотя расставаясь. - Дочке только позвоню. Боже, Карин... - он вдруг замолкает, смотрит на меня с облегчением, смешанным с изумлением. - Как же мне хорошо, что я все сказал. Не представляешь, как грызло… скрывать что-то от тебя. Противно было.

- Угу, - фыркаю я, открывая дверь. Холодный воздух бьет в лицо. - А я не представляю, как можно было назвать девочку Кариной. Ты ей, можно сказать, этим жизнь испортил! Ужасное имя.

- Самое лучшее на свете, - он осторожно берет мои ладони в свои руки. Держит нежно, но крепко, так что мне рук не убрать.

- Как вообще твоя жена согласилась на это?

- Она сама и предложила.

- В смысле?

- Ну… Кариной звали ее любимую бабушку. Ну, и мою бывшую жену, по совместительству. Каждый в это имя вкладывал свой смысл.

Вижу, как в его глазах снова горят привычные смешинки. Как расходятся в сторону висков морщинки лучики, и сам он становится похож на солнце.

- Я убью тебя, - пытаюсь вырвать руки из его захвата, но хитрожопый Яшин только сильнее сжимает пальцы на своих запястьях, - я тебя просто убью!

- Не правда, не убьешь, потому что ты меня любишь.

- С этим своим недостатком я как-нибудь справлюсь, - стараюсь выглядеть грозно. – А знаешь что?! Я обманула, когда сказала, что Граф только обслюнявил твою пижаму! Там было все, Влад! Из всех щелей и отверстий! И я его даже не ругала, потому что он ма-ла-дец.

- Серьезно, - Влад наклоняется и целует меня в кончик носа. – Граф, ты слышал нашу госпожу? Это правда? И ты действительно молодец?

Ответом нам было грозное «тяф». Оно же и поставило точку во всех спорах. Которые были, которые есть, и которые мы только могли начать, но уже никогда не начнем. Потому что за четверть века хоть немножечко, да повзрослели.